Иван Менджерицкий - По методу профессора Лозанова
— Твой совет, Кузьмич, немного запоздал. Я им всем уже разослал повестки. Завтра в 12 должна придти Нина Александровна, послезавтра — Хрунин. А в четверг — архитектор Майкл Флинн, то есть Сазонов. Вчера вечером все они получили повестки, а сегодня с утра один из них мне позвонил. Пытался выяснить по телефону, зачем он нам понадобился и предлагал встретиться немедленно. О чем это говорит?
— Или он — неврастеник, — сказал Агеев, — или на душе неспокойно.
— Вообще-то когда повестку из милиции получает даже совершенно невиновный человек, — проговорил Крымов, — он сразу же начинает вспоминать про все свои прегрешения, начиная с ранней юности.
— Но из троих позвонил один, — напомнил Агеев.
— А что думает частный детектив Адамс по поводу того, кто именно позвонил?
— Логика утверждает, что это была Ващенко, а интуиция подсказывает — Хрунин.
— Отправь на пенсию свою интуицию и логику, кстати, заодно. Звонил — Алексей Васильевич Сазонов. Но его просьбу я не удовлетворил. Приму его в среду, не раньше.
— Пусть еще немного созреет?
— В определенных ситуациях это бывает полезным. Поэтому на завтрашнем занятии удели ему больше внимания. Давай посмотрим текст, и на его основе сочиним свой. Итак, я Ник Адамс, ты — Майкл Флинн. Начинаем, как всегда с пустяков. Адамс говорит: «Вы не откажетесь от чашки кофе?»
— Кто любит кофе, кто чай.
— Могу я вам предложить чашку чая?
— С удовольствием.
— И, кстати, мы сможем кое о чем поговорить.
— Вне сомнения.
— Меня интересует, — говорил Крымов-Адамс, — ваша точка зрения на известную формулу: «Для достижения цели хороши любые средства».
— Если только они не носят криминальный характер.
— Но есть преступления, за которые очень сложно привлечь к уголовной ответственности.
— Вы полагаете?
— Я это хорошо знаю.
— Что вы имеете в виду?
— Клевету.
— Разве сложно найти клеветника?
— Очень. Особенно, если он аноним и у него неподмоченная репутация.
— А почему вы рассказываете об этом именно мне?
— Я хочу, чтобы вы знали — мы его ищем и надеемся на успех. Ну, как? — спросил Крымов.
— Лично мне нравится, — сказал Агеев. — Особенно интересно то, что из лозановского текста мы с вами, Александр Иванович, взяли всего одну фразу: «Вы не откажетесь от чашки чая?» Так что к занятиям придется крепко готовиться.
Крымов засмеялся:
— Это говорит о том, что нам не чужды экспромты, что у нас есть склонность к импровизации. Знал я одного человека, который поднимая бокал, привлекал всеобщее внимание: «Позвольте экспромт? Пью за дам. Произношу этот тост, заранее не готовясь». Наш случай?
Агеев смеялся.
— Хочу тебе напомнить еще две немаловажные детали: про Ващенко тоже не стоит забывать, а главное — не забывать про машинку, на которой были исполнены анонимки. Вот наш путь к успеху.
Агеев вытащил из кармана куртки пачку фотографий. Стал раскладывать их перед Крымовым. Объяснял:
— Сфотографировал всех на память. Вот наши главные герои: врач Кэтрин Гринвуд кокетничает с архитектором Майклом Флинном; архитектор объясняет что-то Дику Ричардсону. Ну, а это наши статисты — преподавательница Раиса Степановна. Кстати, очень артистична и музыкальна. А это кинозвезда Джейн Кинг — Галина Николаевна Белова.
— Подожди-ка, — сказал Крымов, — а ты-то сам как оказался на снимке?
— Попросил Раису Степановну щелкнуть на память. Это я танцую с продавщицей универмага Эн Кремлинг. Попрошу обратить внимание на демократизм великого частного детектива Ника Адамса. Он и обыкновенная простушка из универмага.
— У простушки довольно милое лицо, — заметил Крымов, — и отличная фигурка.
— Смею напомнить вам, что завтра в полдень вы будете разговаривать не с продавщицей универмага Эн Кремлинг, а с хирургом — Кэтрин Гринвуд.
Александр Иванович взял в руки фотографию, на которой была изображена Нина Александровна Ващенко, и внимательно разглядывал ее.
…Нина Александровна инстинктивно поправила прическу, хотя с ней все было в порядке. Говорила не без горечи:
— Я думала, что хотя бы после смерти доброе имя Владимира Ивановича перестанут трепать.
— К сожалению, вы неправильно меня поняли, — сказал Крымов. — Речь идет о другом.
— Что значит о другом? — Ващенко перешла в наступление. — Из всех людей, кто хоть немного был знаком с Мельниковым, не было ни одного, кто поверил в гнусную клевету, которую о нем распространяли. Он не нуждается в реабилитации.
— Речь идет не о реабилитации Мельникова. А о клеветниках, заслуживающих наказание.
— Но человека ведь не вернуть.
— Тогда не стоит никогда искать и убийц. Жертву ведь не воскресить. Вот ваша логика. Поймите, Нина Александровна, когда преступник чувствует свою безнаказанность, когда не получает жесткого отпора, это вселяет в него уверенность. Завтра анонимки могут начать приходить и на вас.
— Вы, конечно, правы, — сказала она после паузы. — Но вряд ли я смогу чем-то вам помочь. Если бы я наверняка знала, кто писал, я сама нашла бы на них управу.
— Вы много лет проработали вместе с Мельниковым?
— Больше двадцати.
— Как и при каких обстоятельствах вы познакомились?
— Вам нужны подробности?
— Да.
— Мне было двадцать лет, когда я начала работать чертежницей в тресте, которым он уже тогда руководил.
— Вы устроились на работу по чьей-то рекомендации?
— Нет. Им нужны были чертежницы. А я в то время уже училась на третьем курсе МИСИ. Чертила вполне профессионально.
— Учились на дневном?
— Да. Потом перешла на заочное.
— Почему?
— К Мельникову это не имеет никакого отношения.
— Пожалуйста, расскажите.
Она вздохнула:
— Банальная история. Меня бросил муж с полугодовалым ребенком. Отца к тому времени у меня уже не было, мать получала очень скромную зарплату. А даже на повышенную стипендию мне с дочкой было бы не прожить.
— Ну, а с Владимиром Ивановичем вы когда конкретно познакомились?
— Через несколько месяцев после того, как пришла в трест. Зарплата чертежницы не велика, и я по совместительству подрабатывала там же уборщицей — первые два года алименты не получала — муж запамятовал. А я гордой была.
— Понятно.
— Ну вот. Мыла я однажды пол в коридоре треста, и вдруг вижу, останавливается около меня высокий представительный мужчина и как-то внимательно меня разглядывает. Потом говорит: «Устала?» Я ответила, что, конечно, устала — целый день за кульманом горбилась, а теперь вот здесь. Он молча снял свой макинтош, пиджак, закатал рукава рубахи, взял у меня швабру и довольно ловко пол домыл. Да только не знал, что еще в комнатах надо убраться. Это мы с ним вместе уже делали. Ну, а потом поехали к нему домой. Он меня с женой своей познакомил — Верой Сергеевной. Красавица еще была. Вот с такой золотой косой. Лицо доброе, ласковое. А какие глаза! И дочка их — Светочка — ей тогда лет четырнадцать было — милейшее приветливое существо. В этом доме я сразу почувствовала себя так, словно жила с этими людьми многие годы.
