Иван Менджерицкий - По методу профессора Лозанова
Обзор книги Иван Менджерицкий - По методу профессора Лозанова
Найти, вывести на чистую воду доносчика-анонима и восстановить справедливость — вот главная цель подполковника уголовного розыска.
Иван Менджерицкий
По методу профессора Лозанова
В воскресенье, часов в восемь вечера, позвонил Митька Шурыгин. Как всегда был шумлив и многословен.
— Привет, старичок! Жизнь еще радует? Рука не ослабла? Взгляд соколиный? Небо в алмазах? Друзья любят? Враги сдохли?
Отвечать на все эти вопросы было вовсе не обязательно. Крымов и не ответил. Спросил; собственный голос после Митькиного напора казался тусклым, невыразительным:
— А что у тебя?
— Жить — значит бороться. Вот что я скажу тебе, старичок!
— Положим, это сказал не ты, а Сенека, — заметил Александр Иванович.
— Что ты говоришь?! — изумился Митька. — А жить — значит мыслить — это вот тоже не я?
— Увы.
— Неужели, правда, старичок? И тут, выходит, опередили. Ах ты, боже мой!
Митька Шурыгин нравился Крымову. Конечно, трепач, но когда с ним разговариваешь, всегда улыбаешься. И настроение вроде становится лучше. А главное — и Александр Иванович это очень ценил — Митька всегда звонил просто так, не по делу, без повода. Видно действительно хотел знать: радует ли жизнь Крымова и как обстоят дела с алмазами над его головой?
А ведь поводов для телефонных звонков было немало. Не раз встречались в судебных процессах, если можно так сказать, по разные стороны баррикад. Крымов — следователь, Шурыгин — защитник. А во время предварительного следствия защитнику так бывает порой нужно попросить о чем-нибудь следователя или хотя бы что-то уточнить. Но Митька никогда не просил, ни разу не уточнял. Славный в общем парень. Несовременный, конечно. Но и Крымов был таким же — несовременным.
А тут вдруг:
— Старичок, есть к тебе одна просьба. — И замолчал.
Молчал и Крымов.
— Ну, что молчишь? — спросил он, удивляясь неприветливости собственного голоса.
А на другом конце провода все молчали. И прокричав несколько раз: «Алло!», Александр Иванович понял, что их просто разъединили. Повесил трубку, и телефон тут же отозвался трелью.
— Ты, старичок, чего трубку бросаешь?
— Это не я, — сказал Крымов. — Сам, небось, бросил. В последний момент засмущался…
— Чего?
— Того, — исчерпывающе ответил Александр Иванович.
— Брось, старичок! Просто нужна консультация опытного юриста.
— Ты и сам опытный.
— По части защиты, — уточнил Митька. — А в данном случае требуется нападать. Да я бы не просил тебя, но речь идет о моем родственнике.
— Близком? — спросил Крымов.
— Очень. Как говорится: на одном солнышке онучи сушили.
— Понятно.
— Да ничего тебе непонятно, — почему-то разозлился Митька. — Замечательный мужик, фронтовик, ветеран, честнейший человек. Да и не о себе хлопочет.
— Короче: что я должен сделать?
— Принять, поговорить, помочь.
— Люблю получать конкретные задания… В понедельник, в двенадцать может меня навестить твой честнейший человек?
— Шурик, — сказал Митька, прекрасно зная, что Крымов терпеть не может, когда его называют так, — не иронизируй, пожалуйста.
— Пожалуйста. Как его фамилия?
— Федин Алексей Алексеевич.
— Пропуск будет выписан, — сказал Крымов. — Но пусть не опаздывает. Времени мало.
— Слушаюсь, товарищ полковник, — бодро отрапортовал Митька.
— Дешевые приемы, Шурыга, — сказал Александр Иванович, — очередное звание мне еще не присвоили. Небось привык так облапошивать доверчивых младших лейтенантов из ГАИ, называя их майорами, когда они останавливают тебя за нарушения.
— Бывает, — миролюбиво согласился Митька.
Алексей Алексеевич Федин довольно буднично сообщил, что пришел сюда по поводу убийства и что надо заводить дело.
— Если совершено убийство, — сказал Крымов, — то дело наверняка уже заведено.
— Нет. Владимир Иванович Мельников — мой близкий друг — официально умер от инфаркта. Заметьте — второго — за последние три года. Но тем не менее, это стопроцентное убийство — его затравили анонимками. И во взятках обвиняли, и в хищениях, и в незаконных валютных операциях, и в использовании служебного положения, и во всяческой аморалке — от беспробудного пьянства до сожительства с молодыми девицами.
— Комиссии, конечно, все это проверяли?
— Еще бы! Одна за другой. Просто на пятки наступали друг другу.
— Ну и…?
— Так сказать, «сигналы» не подтверждались. Если, конечно, злостную клевету можно называть сигналами.
— Выходит, ваш друг был идеальным начальником?
— Нет. Комиссии кое-какие недостатки в его работе находили. Но заметьте — никакого криминала.
Прежде всего, думал Крымов, надо его убедить, что убийства не было. Должно быть, тяжко осознавать, что твоего друга убили, а ты бездействуешь. Но как найти точные, нужные слова?
Память услужливо выдала факт годичной давности.
— На меня не так давно, Алексей Алексеевич, тоже анонимка пришла. Злоупотребляю, мол, служебным положением и хочу засадить в тюрьму совершенно невиновного человека.
Федин улыбнулся:
— Выходит, в подобной ситуации тоже побывали. Ну и как она вам?
— Интересного мало, — признался Крымов. — Я вывел даже несложную формулу. Суть ее в том, что когда приходит анонимка, то занимаются человеком, против кого она написана. Когда приходит жалоба с подписью, порой занимаются тем, кто написал эту жалобу.
— Я очень рад, что жизнь нас свела, — сказал Федин. — Я уверен, что вы прекрасно меня понимаете.
Александр Иванович действительно его понимал, но оптимизма Федина не разделял.
— Ну и чем закончилась ваша история? — спросил Алексей Алексеевич.
— Невиновного человека суд приговорил к двенадцати годам. Правда, потом анонимка пришла и на судью. В общем, чудовищно все это — как легко замарать имя человека, как легко пишутся ложные доносы, и как легко их принимают на веру.
— Вот! Вот!
— Но, Алексей Алексеевич, все это квалифицировать, как убийство, нельзя.
— Нет, можно, Александр Иванович! — твердо проговорил Федин. — Заметьте — вы не знаете всех обстоятельств. Эти сволочи… Извините за резкость выражений. Но они действительно сволочи — те, кто клепал на Володю. Они ведь прекрасно знали, что он — человек нездоровый и немолод уже, и во время войны получил два тяжелых ранения и контузию. Заметьте, в каком он оказался жутком положении. В течение нескольких лет был вынужден все время оправдываться за грехи, которых не совершал. Испытание клеветой не то что человек, коллективы не выдерживают. Так что это самое настоящее убийство.
Крымов вздохнул:
— И все же повторяю: квалифицировать это как убийство нельзя.
