Джон Карр - А потом - убийство!
— Нет, мистер Ааронсон.
— Вам не нравится?
— Нет, мистер Ааронсон.
— По-вашему, паршиво получается?
— Да, мистер Ааронсон.
— Так вот что я вам скажу: в нашей картине именно так и будет. Вот, слушайте: герцогиня Ричмондская…
— Извините, — сказала Моника, протискиваясь мимо них.
Еле сдерживая смех, она старалась не отстать от мальчика-посыльного. Но при виде парочки она вдруг со всей ясностью поняла, что совершенно точно уже видела где-то мальчика — причем он был каким-то образом связан с толстяком и молодым человеком в очках.
Мальчик вытянул левую руку, словно автомобилист; вдруг он круто повернул влево. Они очутились у входа в пространство, напоминающее пещеру. Вдалеке, у дверей павильона, Моника видела небольшую толпу выходящих рабочих и слышала звяканье табельного механизма. Ей стало не по себе. Оставалось лишь надеяться, что они не уйдут и не оставят ее одну.
Она догнала мальчика.
— Погоди! — приказала она. — Где мистер Хаккетт?
— Не знаю, мисс. — Мальчик сделал на нее равнение, как на учебном плацу.
— Кажется, ты говорил, он передал для меня сообщение?
— На доске объявлений, мисс.
— Что?
— На доске объявлений, мисс.
— Куда, ты сказал, мы идем? Какой-то дом тысяча восемьсот восемьдесят… дальше забыла?
— Называется «дом тысяча восемьсот восемьдесят два», — устало пояснил мальчик, — потому что в том году происходит действие фильма. Фильм исторический, мисс. О враче-убийце. Ну вот, пришли. До свидания!
Моника узнала длинную мрачную декорацию.
Перед ней была точная копия улицы, которую соорудили в павильоне для съемок фильма по роману Уильяма Картрайта. Сам же Картрайт и показывал ей декорацию полчаса назад. Вблизи все выглядело до того правдоподобно, что невольно пробирала дрожь. Улица, но обе стороны застроенная домами, была вымощена брусчаткой, изготовленной из какой-то сероватой пластмассы. Хотя большинство домов представляли собой одни лишь фасады, один из них, а именно дом врача, построили и обставили досконально.
Далекий свет тускло отражался на крышах, отчего казалось, что окна верхних этажей подмигивают, а серые фасады приобрели какой-то синеватый оттенок. Внизу было так темно, что Монике пришлось двигаться на ощупь. Здесь не было ни души. Видимо, «домом» мальчик называл именно дом врача. Это был невысокий кукольный домик с серым каменным фасадом; на первом и втором этажах — окна-«фонари» со скромными кружевными занавесками. Над дверью, которую украшала старинная кнопка звонка, и к которой надо было подняться на две ступеньки, красовалась бронзовая табличка: «Доктор Родмэн Терисс».
Мистер Хаккетт не мог бы выбрать более странного места для встречи! Моника повернулась к мальчику.
— Но почему?..
Но мальчик уже ушел.
Моника поднялась по ступенькам. Решив довести эксперимент до конца, нажала медную кнопку звонка; от резкой трели ее передернуло.
Краска на двери довольно правдоподобно облупилась. Моника толкнула дверь, и та распахнулась настежь.
Она вошла в маленькую прихожую; там было так душно, что ей стало трудно дышать. Справа смутно виднелись очертания лестницы; две двери слева вели в комнаты нижнего этажа.
— Эй! — позвала она, по-прежнему стоя на пороге.
Ей никто не ответил. Моника ощутила слабую тревогу. Почему она волнуется? Ведь все ее страхи — вздор.
На самом деле она не в заброшенном доме на пустынной деревенской улице. Она находится в декорации, сооруженной посреди громадного ангара; вокруг нее множество народу, и все ходят туда-сюда, разговаривают и смеются.
Моника пересекла прихожую и, поднявшись еще на две ступеньки, очутилась в гостиной. В темноте она задела ногой стул. Она не испугалась, но вдруг ужасно рассердилась на Томаса Хаккетта. Какая глупость! Почему они прямо не скажут, что им надо? К чему идиотские шутки?
Нашарив в сумочке коробок, Моника чиркнула спичкой. Огонек высветил уютную комнатку, настолько хорошо и со вкусом обставленную, что девушке стало не по себе. На мгновение ей показалось, будто она без спросу вломилась в настоящий дом.
Такие же гостиные можно было встретить в Ист-Ройстеде. Здесь царила атмосфера девятнадцатого века. У мистера Ленсуорта, зубного врача в Ридли, обстановка была очень похожая. Стол, стоящий посреди комнаты, был накрыт тяжелой бордовой скатертью с кистями; спинки кресел украшали салфеточки. А картину «Игрок на банджо», висевшую над камином, она сто раз видела в своей хрестоматии!
Спичка догорела. Моника заметила дверь с противоположной стороны; из-под нее пробивалась полоска желтого света.
Мистер Хаккетт просил передать, что он ждет ее в задней комнате. Моника неуверенно подошла к двери и толкнула ее.
В задней комнате синевато-желтым пламенем горел газовый рожок; его венчал плоский стеклянный колпак, похожий на тарелку. Рожок был прикреплен к стене над письменным столом; когда Моника открыла дверь, тусклый огонек закачался от ветра. Комната была маленькая, тесная; линолеум на полу потрескался. На центральном столе лежал стетоскоп и стоял докторский чемоданчик. На полке над мрачным черным камином валялись вата, бинты, пузырьки, термометры и шприцы. Из одной стены торчал металлический раструб переговорной трубы — видимо, посредством трубы жена доктора переговаривалась с ним из комнаты этажом выше. Под трубой висели полки, уставленные бутылками и книгами. Еще в комнате-кабинете имелась пара стульев с плюшевыми сиденьями; на стене висела довольно подробная анатомическая таблица. Но здесь никого не было.
Тусклый огонек плясал на бутылках, на кленовой столешнице, на металлическом раструбе переговорной трубы.
Взгляд Моники остановился на окне кабинета — довольно широком, пыльном, незанавешенном. Подойдя к окну, девушка увидела мрачный студийный павильон. Все-таки она находилась в декорации, хотя и очень правдоподобной. Восхищаясь достоверностью и продуманностью каждой детали, Моника одновременно испытывала суеверный ужас, от которого кровь стыла в жилах. Сегодня ей пришлось пережить немало потрясений и волнений; к тому же она с самого утра ничего не ела. Воображение, как всегда живое, сочеталось с воспоминаниями детства: заплесневелые стены как будто оживали.
Вдруг у нее над головой скрипнула половица. Моника прислушалась. Через секунду скрип повторился.
Кто-то расхаживал в комнате наверху.
Если над ней задумали подшутить, они за это дорого заплатят! В конце концов, посылал за ней Томас Хаккетт или нет? А может, все происходящее — чудовищная шутка мерзкого Картрайта, который решил позабавиться?
