Эрл Гарднер - Спальни имеют окна
Но если она хочет восстановить справедливость, то ей лучше повидаться со мной.
— А что вам известно об этом деле?
— Многое.
Ее черные, блестящие, словно покрытые китайским лаком, глаза, пристально смотрели из глубоких глазниц.
Затем она повернулась и опять не торопясь пошла по коридору. На этот раз она отсутствовала гораздо меньше, минуты полторы.
Потом возвратилась и отперла парадную дверь.
Я вошел.
Она заперла за мной дверь.
— Куда идти? — спросил я.
— Вниз по коридору, первая дверь налево.
Я пошел по коридору, покрытому ковровой дорожкой, повернул налево и вошел в гостиную. В кресле-каталке сидела женщина. Она была красива. Волосы рыжевато-коричневого цвета, лицо почти без морщин.
Взгляд быстрый, наблюдательный и умный. Если бы не чуть обвисший подбородок, она выглядела бы гораздо моложе своих лет.
— Здравствуйте, мистер Лэм, — сказала она. — Я Амелия Джаспер.
— Миссис Джаспер, — сказал я, поклонившись, — рад познакомиться с вами. И простите за вторжение в столь ранний час, да еще в воскресенье. Но, видите ли, это единственный день, когда я могу собрать материал Для работы, которую я в настоящее время выполняю.
— А что это за работа, можно узнать?
— Я независимый журналист, — сказал я.
Она продолжала машинально улыбаться, но в глазах ее появилась настороженность.
— Журналист? — переспросила она холодно.
Я сказал с чувством:
— Видите ли, я пишу статьи о деятельности страховых компаний, особенно о страховании от несчастных случаев. Особую критику вызывает поощрение страховой премией за дачу ложных показаний под присягой при расследовании автомобильных аварий. Бывают случаи, когда с одной стороны есть хотя и единственный, но достойный уважения и доверия свидетель, с другой — несколько свидетелей, но откровенно лгущих по поводу случившегося.
В таких случаях компания, как правило, не утруждает себя расследованиями и…
— И это вы говорите мне? — вскричала Амелия Джаспер, и глаза ее засверкали негодованием. — Никогда в жизни никто не подвергал меня такому унижению, как они… Я имею в виду эту аварию, в которую я попала, и…
— Пожалуйста, изложите только суть дела, — сказал я. — Как я понял, вы ехали одна?
— Да, — не сразу ответила она.
— А во встречной машине было три или четыре человека?
— Их было четверо, — сказала она. — Невежественные мужланы, готовые на все, даже на лжесвидетельство, лишь бы получить ничтожное вознаграждение в несколько долларов. Вы, конечно, знаете этот тип людей.
— Это случилось на перекрестке?
— Да. Я въехала на перекресток, посмотрела направо, там никого не было. Быстро посмотрела налево, предполагая, что у меня будет право на преимущественный проезд перед любым транспортом с левой стороны, затем сосредоточила все свое внимание на правостороннем движении.
— Что же произошло?
— Эти несносные типы врезались в меня. Они ехали слева и при этом так быстро, что въехали на перекресток гораздо раньше меня. Но у них хватило наглости сказать страховому агенту, что они уже стояли на перекрестке, когда увидели меня, и что я мчалась на такой бешеной скорости, что не могла остановиться и врезалась в их машину.
— А вы врезались?
— Моя машина ударила их машину, если вы это имеете в виду.
— Значит, не они врезались в вас, а вы врезались в них, не так ли?
— Но они поставили свою машину прямо перед моим носом, — сказала она.
— Теперь понимаю, почему страховая компания вынесла такое решение.
— А я не понимаю, — возмутилась она. — И не рассчитывайте на мое содействие, если вы намерены сочувствовать страховой компании.
— Я вовсе не сочувствую, — сказал я, — я просто пытался выяснить, что произошло.
У меня в руках была записная книжка и карандаш, которые я вынул из кармана в начале разговора. Теперь же, даже не раскрыв записной книжки, я сунул ее вместе с карандашом обратно в карман и поклонился.
— Был очень рад познакомиться с вами, миссис Джаспер, премного благодарен за то, что вы согласились принять меня.
— Но я вам еще не все рассказала.
Неловко переминаясь с ноги на ногу, я сказал:
— Э-э… видите ли… мне кажется, я уже понял суть дела.
Она рассердилась:
— Только потому, что их четверо, вы принимаете их сторону и считаете меня виноватой.
— Ничего подобного, — возразил я. — Просто я понял, что это не тот случай, который мог бы заинтересовать редактора журнала, куда я собирался отнести свою статью.
— Почему?
— Видите ли, я хотел показать всю опасность компромиссов: бывает так, что застрахованная сторона фактически права, однако страховая компания полагает, что ее защита потребует слишком больших усилий, и поэтому позволяет другой стороне давать ложные показания, пользуясь преимуществом в количестве свидетелей и…
— Но это же как раз мой случай!
Я помолчал, потом спросил:
— Вы были серьезно ранены?
— Да. У меня было повреждено бедро.
— Но рана почти зажила, не так ли?
— Да. Я уже в состоянии передвигаться самостоятельно, но с тех пор меня мучают приступы радикулита. Вот как раз сейчас у меня сильнейший приступ.
Видите, приходится пользоваться надувными подушками, принимать аспирин.
— Как я вам сочувствую, — сказал я.
— Но больше всего я боюсь, что одна нога станет короче.
— Не волнуйтесь. Все будет в порядке, как только мышцы начнут сокращаться… со временем.
— Со временем! — сказала она пренебрежительно.
Я промолчал.
Она изучала меня несколько секунд, затем сказала:
— У меня всегда… всегда были красивые ноги…
В этом месте она сделала паузу и держала ее ровно столько, сколько необходимо, чтобы произвести впечатление человека, обуреваемого разноречивыми чувствами… Наконец после непродолжительной борьбы желание убедить одержало верх над стыдливостью, и она, задрав юбку, показала мне левую ногу.
Я присвистнул.
Она одернула юбку с негодующим жестом.
— Я вам не для того показала, чтобы вы свистели!
— А для чего?
— Я просто доказывала свою точку зрения.
— Не точку, а линию. Я бы так сказал.
— Вы очень любезны. Но что будет с правой ногой?
Она ведь намного короче и может потерять форму.
На ее глаза навернулись слезы.
— Да не будет она короче ни в коем случае!
— Она уже короче. И становится все тоньше и тоньше из-за атрофии мышц. И я… я уже давно не молода…
Я недоверчиво улыбнулся.
— Говорю вам, что я не молода. Как вы думаете, сколько мне лет?
Я поджал губы, наморщил лоб и изобразил беспристрастного судью.
— Ну, — протянул я, как бы размышляя, — вам, наверное, за тридцать пять. Но с вашей стороны нечестно задавать мне этот вопрос именно сейчас, потому что женщина всегда выглядит старше, если она сидит в кресле-каталке. Вот если бы вы прошлись передо мной, я бы… ну, я бы, возможно, дал вам тридцать пять. Не больше.
