Николас Мейер - Учитель для канарейки
— А что случилось с мсье Фредериком? — вмешался я с внезапно вспыхнувшим интересом.
— А с чего бы ему, по-вашему, с воплями убежать из театра, клянясь, что он никогда больше не будет здесь играть? — вопросил Бела и повернулся ко мне. — Почему, по-вашему, вы получили это место?
— Потому что сыграл хорошо? — предположил я, несколько задетый его вопросом.
— Потому что он ушел, — нахмурившись, напомнил мне Бела. — В любом случае, — продолжил он, обращаясь к Понеллю через мое плечо, — дирекция в Призрака верит.
— Дирекция — пара идиотов, — фыркнул в ответ Понелль. — которых теперь сменит другая пара идиотов. Такова природа дирекции.
Я хотел что-то ответить, но наш разговор был прерван уже знакомым повелительным постукиванием палочкой о пюпитр.
— Господа! Четыре такта от ноты соль, будьте так любезны.
Так и проходили дни. Я поймал себя на том, что вечерами автоматически поглядываю на главный ярус. Ложа неизменно была пуста.
— Номер пятый, — пояснил Бела, проследив мой взгляд. — Говорят, она зарезервирована Призраком.
Услышав это замечание, Понелль только закатил голубые глаза.
Как вы понимаете, Уотсон, эти разговоры о Призраке мало что для меня значили. В отношении сверхъестественных проявлений я всегда был скептиком, чтобы не сказать больше. Пожалуй, эти разговоры развлекали меня, но не могу сказать, что, при своем тогдашнем настрое, я думал о них хоть сколько-нибудь серьезно. Если мне повезло получить свое место благодаря воздействию Призрака на мсье Фредерика, я должен был быть только благодарен ему. Я совсем забыл тот бестелесный, потусторонний смех, который эхо как будто донесло до меня в первый день, когда я заблудился.
В любом случае, от любых размышлений, которые я мог бы посвятить теме Призрака, меня вскоре отвлек внезапный удар молнии, выбивший всякие мысли из моей головы.
На одной из утренних репетиций Леру сделал объявление:
— Как вы знаете, господа, сегодня мы начинаем работу над новой постановкой Кармен. Из-за внезапного недомогания мадемуазель Эммы Кальве главную роль в последнюю минуту любезно согласилась сыграть американская дива, мадемуазель Ирен Адлер.
3. Мой собственный призрак
Если бы Леру ткнул своей палочкой мне в грудь, едва ли он поразил бы меня сильнее. Я почувствовал, что пошатнулся, сидя на стуле, а остальные члены оркестра уже вскочили на ноги, приветствуя аплодисментами замену, возникшую в последний момент. У меня хватило присутствия духа на то, чтобы тоже подняться, только я низко наклонил голову, будто бы из благоговения, молясь в то же время, чтобы меня не узнали[32]. Не стоило беспокоиться. Мисс Адлер несколько раз поклонилась со сцены, откуда меня не было видно, а вскоре после этого репетиция началась всерьез.
Кармен Жорж Бизе написал для Опера Комик в 1875 году, ее премьера имела, что называется, скандальный успех, а несчастный автор скончался всего три месяца спустя в возрасте тридцати пяти лет. Еще через три месяца его шедевр узнал настоящий триумф в Вене, а затем — и по всему миру. Париж на десять лет отвернулся от Кармен, как будто решив, что полное равнодушие к сенсационной пьесе заставит ее как-нибудь исчезнуть. Однако рассчитывать на это не приходилось, когда такие внушительные личности, как Брамс, Чайковский, Ницше и Вагнер — люди, которые не стали бы выгораживать друг друга — как один, упорно превозносили гений Жоржа Бизе. Все сходились на том, что музыка Бизе превознесла и облагородила мрачную историю воровки-цыганки, предательски заколотой ревнивым любовником. Когда французы, наконец, соизволили обратить внимание на произведение, ставшее популярнейшей оперой всех времен, они настояли на том, чтобы убрать разговорную часть, и некий Эрнест Гиро, «друг» покойного композитора, взялся заменить «оскорбительные» пассажи речитативом. С этой слащавой подстановкой произведение Бизе стало считаться «гранд-оперой», а значит, могло быть с запозданием включено в репертуар Дворца Гарнье.
Я вспоминал все это, играя с листа прелюдию, пытаясь унять бешеное биение сердца. Ирен Адлер! Вы можете себе представить, Уотсон? Это создание, с которым я расстался столько лет назад в полной уверенности, что никогда не увижу его снова, теперь вернулось подобно воскрешенному Лазарю. Но какого дьявола ей надо было здесь? Она не вышла замуж, не жила в уединении? Очевидно, нет. Мне вовсе не хотелось встречаться с ней и в обычных обстоятельствах, но оттого что мы столкнулись именно в этих декорациях, моя растерянность и предполагаемые трудности только возрастали. Я сумел — хотя бы на время — устроить себе новую жизнь, а теперь ей угрожало появление моей давнишней и успешной противницы.
Каким образом мог я избежать встречи? Сказаться больным? Это был не лучший вариант: я ведь только недавно вступил в труппу, и мэтр Леру едва ли воспринял бы с пониманием отсутствие музыканта на всем протяжении сезона.
Продолжая играть, я постепенно успокаивался. Учитывая, что мисс Адлер не могла заглянуть в оркестровую яму со сцены, и что гримерные актеров — их было восемьдесят! — располагались достаточно далеко от гардероба оркестра, я вполне мог с ней и не встречаться.
Вскоре, однако, мы взялись за «Хабанеру», и мне пришлось перенести новую пытку. Я, конечно, немало слышал о голосе мисс Адлер — ее превозносили и в Ла Скале, и в Императорской Опере Варшавы — однако, до сих пор он был знаком мне лишь с чужих слов. А теперь, услышав его вживую, я не мог не признать, что критики не отдали должного ее таланту. Сосредоточившись на ее красоте, журналисты проглядели, или просто не сумели описать красоту и богатство тона. Ее называли контральто, но, на самом деле, у нее был меццо-сопрано, голос, для которого изначально была написана Кармен (хотя сопрано обычно требовали транспонировок вверх). Такую пытку оценил бы и Торквемада. Незрим для нее, я был вынужден из своей ямы день за днем слушать на репетициях этот голос сирены, когда она соблазняла дона Хосе, а потом вечер за вечером после премьеры ждать того момента, когда он убивал ее.
Премьера получила именно тот отклик, к которому стремилась и о котором мечтала Парижская опера. Актеры бисировали без конца, и те же самые парижане, которые шестнадцать лет назад обливали презрением созданную Бизе приземленную адаптацию романа Проспера Мериме, теперь превозносили до колосников представленный мисс Адлер образ квинтэссенции Цыганки. Я мог бы поклясться, что от криков «Брава!» качалась сама люстра. И хотя я не мог ее видеть, ее полный соблазна голос постоянно напоминал мне, что она — актриса sans pareille[33].
