Агата Кристи - Кривой домишко
Магда решительно встала с кресла. Теперь это была негодующая величественная светская дама.
— Мне никогда не доводилось замечать ничего, что могло бы позволить сделать такое предположение, — заявила она. — И мне кажется, что вы не вправе задавать мне подобные вопросы. Она была супругой моего свекра!
Я едва удержался от аплодисментов.
Старший инспектор тоже встал.
— Подобные вопросы лучше задавать слугам, не так ли? — заметил он.
Магда промолчала.
— Благодарю вас, миссис Леонидис, — сказал инспектор и вышел из комнаты.
— Ты сыграла эту сцену превосходно, дорогая, — с теплотой в голосе сказала София матери.
Магда разглядывала себя в зеркало и задумчиво накручивала на палец локон за правым ухом.
— Пожалуй, ты права, — медленно произнесла она, — именно так и следовало играть.
София взглянула на меня.
— Не лучше ли тебе пойти с инспектором?
— Послушай, София, ты считаешь, что мне…
Я замолчал. Не мог же я в присутствии матери Софии спрашивать открытым текстом, какая роль отводится мне! До сих пор Магда Леонидис не проявляла к моей персоне ни малейшего интереса, если не считать небольшой реплики о дочерях, которую она произнесла на выходе, обратившись ко мне как к первому попавшемуся представителю зрительской аудитории. Я мог быть репортером, женихом ее дочери, или непонятным помощником полиции, или даже представителем похоронного бюро — для Магды Леонидис все они одинаково были из категории зрителей.
Посмотрев на свои ноги, миссис Леонидис с неудовольствием заметила:
— Туфли нужны совсем другие. Эти какие-то легкомысленные.
Подчинившись энергичному взмаху руки Софии, я поспешил выйти вслед за Тавенером. Я нагнал его в холле у двери, ведущей на второй этаж.
— Иду наверх, чтобы познакомиться со старшим братом, — объяснил он.
Не мешкая больше, я изложил ему свою проблему.
— Послушайте, Тавенер, в качестве кого я сюда приехал?
Он посмотрел на меня несколько озадаченно.
— В качестве кого вы сюда приехали?
— Да. Что делаю в этом доме? Что я должен ответить, если кто-нибудь спросит об этом?
— А, понимаю. — Он подумал с минуту, а потом, улыбнувшись, спросил: — Кто-нибудь вас уже спрашивал об этом?
— По правде говоря, пока никто не спрашивал.
— Тогда почему бы вам не оставить все как есть? Никогда не пускаться в объяснения — это очень разумный девиз. Особенно в таком нелепом доме, как этот. Здесь каждый слишком поглощен своими личными проблемами и страхами, и едва ли кому-нибудь из них придет в голову расспрашивать вас об этом. Если вы будете вести себя уверенно, ваше присутствие здесь будет восприниматься как должное. Большая ошибка — пускаться в объяснения, когда в этом нет необходимости. Гм-м, теперь нам, кажется, надо пройти через эту дверь и подняться по лестнице. Ни одна дверь не заперта! Вы, надеюсь, понимаете, что все эти вопросы, которые я задаю, — не более чем пустая болтовня! Какая разница, кто из них находился в доме, и кто отсутствовал, и где каждый из них был в тот день…
— В таком случае зачем…
— …А затем, что это по крайней мере дает мне возможность познакомиться с каждым из них, оценить их и послушать, что они могут сказать, надеясь при этом, что, возможно, кто-нибудь совершенно случайно подскажет мне какую-нибудь зацепку. — Он помолчал и тихо добавил: — Уверен, например, что миссис Магда Леонидис могла бы, пожелай она этого, выдать мне целый ворох информации.
— А на такую информацию можно было бы положиться?
— Да нет, — сказал Тавенер, — информация была бы ненадежной. Но могла бы подсказать направление, в котором нужно вести расследование. У каждого в этом проклятом доме были и средства, и возможности. А мне нужно найти мотив, основание для убийства.
На втором этаже путь в коридор направо преграждала закрытая дверь. На ней висел бронзовый молоточек, и Тавенер постучал.
Дверь почти моментально открыл мужчина, который, должно быть, стоял за ней с внутренней стороны. Это был огромного роста, несколько полноватый и неуклюжий человек с мощными плечами, взъерошенными темными волосами и чрезвычайно некрасивым, но в то же время весьма симпатичным лицом. Он взглянул на нас и быстро отвел глаза в сторону в замешательстве, которое нередко овладевает в подобных случаях честными и застенчивыми людьми.
— Ах, это вы?! — воскликнул он. — Входите, пожалуйста. Я собирался… но это уже не имеет значения. Проходите в гостиную. Я позову Клеменси… о, ты уже здесь, дорогая? Это старший инспектор Тавенер. Он… у нас есть сигареты?.. Подождите минутку, если не возражаете.
Он наткнулся на каминный экран, рассеянно перед ним извинился и выскочил из комнаты. Было похоже, что из комнаты улетел какой-то огромный шмель, и в комнате сразу же стало необычайно тихо.
Миссис Роджер Леонидис стояла у окна. Меня с первого взгляда заинтриговали и ее внешность, и та обстановка, которая ее окружала. Очень уж одно с другим гармонировало. Не было ни малейшего сомнения, что это жилище принадлежало ей.
Стены комнаты были выкрашены в белый цвет, именно в белый, а не в цвет слоновой кости и не в светло-кремовый, которые обычно подразумевают, говоря «белый» о внутренней окраске стен. На стенах не было картин, кроме одной, висевшей над камином. На ней была изображена геометрическая фантазия из треугольников темно-серого и стального цветов. В комнате почти не было мебели, не считая самых необходимых предметов утилитарного назначения: трех-четырех кресел, стола со стеклянной столешницей, небольшой книжной полки. И никаких украшений. Там царствовали свет, пространство и воздух. Комната так же сильно отличалась от большой гостиной на первом этаже с мебелью, обитой парчой, и обилием цветов, как может отличаться мел от сыра. А что касается самой миссис Роджер Леонидис, то она была настолько же не похожа на миссис Филип Леонидис, насколько могут быть несхожи между собой две абсолютно разные женщины. Магда Леонидис умела быть — а нередко и бывала — по меньшей мере дюжиной разных женщин, тогда как Клеменси Леонидис, несомненно, никогда не могла быть никем, кроме самой себя. Это была весьма своеобразная личность с ярко выраженной индивидуальностью.
Думаю, что ей было около пятидесяти: седые волосы, стриженные очень коротко, почти «под мальчика», так изящно облегали головку красивой формы, что стрижка не производила того впечатления убогости, которая у меня всегда ассоциируется с этой прической. У нее было умное тонкое лицо и светло-серые глаза со странным испытующим взглядом. Она была одета в очень просто сшитое темно-красное шерстяное платье, которое прекрасно сидело на ее изящной фигурке.
