Геннадий Махаев - Убийство в Угличе
Убив его и взяв деньги и серебро, ушлитот же час. Но как могли пройти люди средь бела дня с поклажей — непонятно. Что, никто и не видел? А может, что и видели, надо еще раз сходить и поспрашивать.
Наконец пришел Хряпин, как и обещал, около полудня.
— Как себя чувствуете, господин Хряпин? — спросил его следователь.
— Да ничего, спасибо, по свежему воздуху прошел, а то засиделся дома-то,
— Присаживайтесь, Фрол Данилыч, рассказывайте, что удалось узнать.
— Пришел я сегодня в номера да и говорю Ефиму, давай-ка, Ефимушка, книгу посмотрим да наличность сочтем, надо бы Дворнику да сторожу денег немного дать, наградить хоть по три рубля, люди пожилые и служат хорошо.
— Надо, надо, говорю, неси книги, проверим, сосчитаем и тебе пять рублей дам, за меня ты тут трудился эти дни.
— Мне это не в тягость, — отвечает. Принес он книги, стали мы с ним разбираться, я то про одного спрошу, то про другого, а сам все запись про купца этого Заворыкина смотрю. Вижу — есть, прибыл семнадцатого, убыл двадцатого утром, денег взято за три дня. Спрашиваю — почему за три дня, когда два пробыл, ведь девятнадцатого утром уехал. Как бы после обеда, тогда день засчитался, а так — нет, не порядок, у нас лишнего не берут.
А он говорит: утром не рано было, а часов десять, ну я и поставил день-то, купец не ругался,, поворчал немного, но заплатил. Ну я деньги пересчитал за все дни, что постояльцы заплатили, выдал всем, что обещал, да и пошел было, а по пути из кухни Степка, мальчишка, помощник коридорного, бежит.
— Стой — говорю, а ну, поди сюда, ты что же это, стервец, господам сапоги подаешь с опозданием? Кому, говорит, я с опозданием подаю?!А купцу Заворыкину, что намедни уехал, хотел ехать часов в восемь, уехал в десять и все из-за тебя! Где тебя черти носили,, что гость без сапог сидел до десяти часов?!
Помилуйте, говорит, я этого купца и в глаза не видел. Как, говорю, не видел, из номера шестого он девятнадцатого уехал, купец солидный, а ты что же это?! «Так этого купца я с вечера не видывал, вечером же он уехал!» Восемнадцатого что ли? — спрашиваю. А я почем знаю, какого! А только я видел, что он вечером на телегу садился!
— На какую телегу, — спрашиваю. А простая телега с лошадью, — отвечает. Ну, дурак, ясно, что не с коровой! С какой лошадью? Да темно было, лошадь и лошадь, вроде, гнедая. А кучер — что? — спрашиваю. А кучер в армяке да малахае был. Я не разглядел, отвечает. А купца-то разглядел! А, может, это и не он был!
Степка говорит: пальто на ём черное да сапоги были. А лицо-то видел? — спрашиваю. А на что мне разглядывать? Холодно, чай, стоять-то! А тебя-то он видел? — спрашиваю. Нет, я ведь не с главного крыльца вышел, а из ворот сбоку глядел.
— А чего вечером на улице шлялся? Да не шлялся, а вышел снега набрать, кухарка, вишь, угорела — так снегу-то ей на голову надо было. Набрал снегу и домой.
Ну, ладно, вот тебе двугривенный, так что никому ни слова — понял аль нет?! Понял? — Отвечает: не маленький! Ну смотри у меня! С тем я и к вам пришел.
— Да, — покачал головой Кухов, — что-то неладно тут! Надо запрос на Улейму об купце подавать, хотя тут недалеко; пожалуй, я урядника наряжу, скоро и вернется.
Он позвал дежурного и приказал: позови-ка мне, братец, урядника Нилова, Через малое время Нилов переступил порог кабинета: «Вызывали, господин следователь?»
— Вызывал, вызывал.,. Вы вот, что, милейший, поезжайте-ка на Улейму, на бумажную фабрику. Узнайте там, купец Заворыкин на месте ли,
— А если нет, что прикажете, — доставить?
— Нет, тогда прознай про купца, когда приезжал в Углич да сколько пробыл, где останавливался, с кем, куда ходил. Все ли понял, Петр Иванович?
— Все понял, ваше благородие, разрешите идти.
— Идите, да как приедете, тотчас ко мне!
— Да мне и к вечеру не управиться: туда верст двенадцать да тем, да обратно, только к ночи вернусь!
— Ну. вот утром и придете сразу.
Отпустив, Кухов еще раз поблагодарил Хряпина за помощь:
— Дело ведь очень серьезное, Фрол Данилыч, само губернское начальство запрос по этому делу уже прислало. А у нас пока — ничего, ни одной зацепки нет!
Теперь Кухов решил сам пойти на Московскую улицу и поспрашивать, может, кто чего и видел.
Погода стояла солнечная, весна была в самом разгаре. «Недалеко и до светлого праздника»,.. — подумал следователь, надо бы закончить это дело побыстрей, а то город взбудоражен и люди боятся, а мы четвертый день топчемся на месте...» || Время стало уже около трех пополудни. Подойдя к дому Шунаевых, Кухов подозвал городового. — Все тихо? — спросил следователь. — Тихо, ваше благородие! — ответил городовой.
— Никто не приходил эти дни, не справлялся ни о чем?
— Любопытных много, да я гоню всех!
— А что судачат промеж себя?
— Да разное все, кто чего говорит, а больше небылицы плетут.
— Какие, например?
— А такие, дескать, это Ванька Кривой, недаром в участке сидит! Другие не согласны, не может, мол, Ванька, он не душегубец, вор — да, но не убийца. Третьи вовсе околесицу плетут, мол, из леса лихие люди пришли, да и из какого леса, ваше благородие? Нет у нас шаек в округе!
— Да. шаек нет, ерунда все это, — согласился Кухов.
— Вот и я говорю, ерунди, а старуха Егорова толкует: видела здоров с го мужика с бородой — весь прямо леший, а на телеге у его хвою заприметила, не иначе из леса.
— Что за старуха, где проживает?
— На Дмитровской, недалече от кладбища, это рядом, вон направо за угол, да и третий дом.
— Так! Пойду-ка я к ней схожу, — оживился Кухов, — а ты будь здесь, скоро родственники из Твери приедут, так дом им передадут, кончится твоя охрана.
Пройдя до конца по Московской, свернул на Дмитровскую и отсчитав третий дом, постучал в калитку.
— Эй, есть кто живой, или нет?
— Из дома вышла девочка лет восьми: «Кого надо, дяденька?»
— Егорова здесь проживает, или нет? — спросил Кухов.
— Здесь бабушка живет.
—- Ну так позови, да побыстрей, скажи — полиция требует!
Девчонка мигом юркнула в дверь и вскоре на крыльцо вышла старуха.
— Чего надо, господин хороший? — спросила бабка.
— Расскажи, какую это ты шайку видела и когда?
— Видела, видела, милок, вот как видела, — затараторила старуха. — Иду я это домой от подружки своей, что на Песочной живет, уж Московскую прошла, уж к дому лажу. Смотрю, на той стороне у кладбища телега с лошадью стоит, и вся грязная телеге-то, колеса в глине! И хвоя налипши на них, я еще подумала: не помер ли кто, может, хвою привезли для похорон. Потом, думаю, вроде, никто не помирал.
