Рекс Стаут - Пестрый шарф
Обзор книги Рекс Стаут - Пестрый шарф
В тот день мне пришлось изрядно попотеть. Единственное, чего мне по-настоящему хотелось — так это выйти на свежий воздух, но для такого шага во мне было слишком много благоразумия. Поэтому я лишь изредка позволял себе спуститься в кабинет и, прикрыв за собой дверь, ведущую в вестибюль, устраивался с ногами за столом, откидывался в кресле, закрывал глаза и глубоко вздыхал.
Я сделал два промаха. Когда Бил Мак-Наб, цветовод и издатель «Газетт», предложил Ниро Вульфу в один из дней пригласить к себе членов Манхэттенского цветочного клуба, чтобы дать им полюбоваться на его орхидеи, я должен был знать, чем это мне грозит.
Когда они назначили день и разослали приглашения, мы договорились с Вульфом, что Фриц и Сол будут встречать гостей у парадного входа, а я останусь с Вульфом и Теодором развлекать гостей в оранжерее. Будь у меня в тот момент хоть капля здравого смысла, я должен был решительно воспротивиться такому раскладу. Но не сделал этого и в результате был вынужден битых полтора часа слоняться в толпе гостей Ниро Вульфа, раскланиваясь направо и налево и всем своим видом выказывая восторг и блаженство: «Что вы, сэр, это вовсе не «Брассо», а «Лелия»… Совершенно верно, мадам, вы случайно задели рукавом этот цветок. Теперь он зацветет только на следующий год».
Все было бы не так скверно, если бы среди гостей нашлись и те, на ком взгляд мог отдохнуть. Без сомнения, Манхэттенский цветочный клуб весьма разборчив в вопросах приема в свои ряды, но при этом, очевидно, его критерии слишком разительно отличались от моих. Мужчины, впрочем, были еще ничего, как обычно. Но женщины! С какой изуверской нежностью они набрасывались на цветы только потому, что те не могли ответить им взаимностью!
Впрочем, одна все же оказалась ничего себе — но всего одна. Я мельком увидел ее в другом конце заполненного людьми прохода, когда надумал заглянуть в холодное отделение. На расстоянии десяти шагов она казалась вполне привлекательной, и когда мне, искусно лавируя среди цветоводов, удалось подойти к ней достаточно близко, чтобы ответить на вопросы, если таковые у нее появятся, у меня на этот счет не осталось сомнений.
Первый быстрый взгляд, который она искоса бросила на меня, ясно свидетельствовал о том, что ей не составляет труда заметить разницу между цветком и мужчиной, но она лишь улыбалась и качала головой, проталкиваясь вперед вместе со своими спутниками — пожилой дамой и двумя мужчинами. Чуть позже и с тем же успехом я предпринял еще одну попытку, а еще позже, чувствуя, что улыбка может примерзнуть к моему лицу, если я не дам себе передышку, решился на самовольную отлучку, незаметно пробрался к дальнему концу теплого отделения и боком выскользнул из него.
Гости продолжали прибывать, хотя было уже четыре часа. На моей памяти, на которую у меня не было поводов жаловаться, старый особняк Ниро Вульфа на западной стороне Тридцать пятой улицы еще никогда не принимал столько посетителей сразу. Этажом ниже я зашел в свою спальню за пачкой сигарет; спустившись на следующий, свернул в коридор — убедиться, что дверь в спальню Вульфа заперта.
В просторном вестибюле внизу я на секунду задержался, чтобы взглянуть, как Фриц Бреннер справляется одновременно с приемом и проводами гостей, и увидел, что Сол Пензер с чьей-то шляпой и пальто в руках появляется из передней, которая сегодня использовалась, под гардероб. После этого, как уже было сказано, я пробрался в кабинет и, прикрыв за собой дверь, устроился с ногами за столом, откинулся в кресле, закрыл глаза и несколько раз глубоко вздохнул.
Я провел в кабинете минут восемь или, может быть, десять и уже успел расслабиться и почувствовать себя менее уставшим, как вдруг дверь открылась, и она вошла в кабинет. На этот раз одна, без спутников. Пока она притворяла дверь и поворачивалась ко мне, мне удалось вскочить на ноги и дружелюбно начать:
— Я как раз сидел здесь, обдумывая…
Увидев ее лицо, я запнулся. В нем не было ничего необычного, и все же что-то сообщало ему обеспокоенное выражение. Она сделала несколько шагов ко мне, но на полпути остановилась и опустилась в одно из желтых кресел:
— У вас найдется что-нибудь выпить?
— Разумеется,— сказал я, подошел к буфету и достал из него бутылку виски.
Ее руки дрожали, принимая бокал, но она не пролила ни капли и осушила его двумя глотками.
— Как мне недоставало этого!
— Еще?
Незнакомка отрицательно покачала головой. Ее карие блестящие глаза от виски стали влажными, и она вдруг ответила мне долгим и внимательным взглядом.
— Вы Арчи Гудвин,— утвердительно произнесла гостья.
Я кивнул.
— А вы, судя по всему, королева Египта?
— Я предводительница бабуинов,— объявила она.— Только не знаю, как они научили меня говорить.— Она поискала взглядом, куда поставить бокал, и я сделал шаг и принял его из ее рук.— Посмотрите, как дрожат мои руки,— пробормотала она.
Предводительница бабуинов вытянула руку вперед, следя за ней глазами. Я взял ее руку в свои и мягко, по-дружески пожал.
— Вы выглядите немного расстроенной,— сказал я.
Гостья отдернула руку.
— Мне необходимо увидеться с Ниро Вульфом. Увидеться сейчас, пока я не передумала.— Она уставилась на меня своими блестящими карими глазами.— Конечно, я влипла в прескверную историю. Но выход есть. Нужно только уговорить Ниро Вульфа помочь мне выпутаться из нее.
Я заметил, что ей это вряд ли удастся, пока прием не закончится.
Она огляделась по сторонам.
— Сюда могут войти?
Я ответил отрицательно.
— Можно еще выпить? Будьте добры.
Я сказал, что для начала ей лучше успокоиться, и вместо возражений она поднялась и налила себе сама. Я сел и, нахмурясь, наблюдал за ней. Для члена Манхэттенского цветочного клуба или даже дочери одного из них моя посетительница производила слишком необычное впечатление. Она вернулась к своему креслу, села и посмотрела мне в лицо. Разглядывать ее и считать это занятие неплохим способом приятно провести время можно было только в том случае, если у меня оставался какой-нибудь шанс на заключение контракта.
— Я могла бы рассказать вам,— задумчиво произнесла она.
— Многие так и поступают,— скромно потупился я.
— Пожалуй, мне лучше выговориться сейчас.
— Хорошо. Начинайте.
— О'кэй. Меня могут обвинить в мошенничестве.
— Этого недостаточно,— возразил я.— Чем вы занимаетесь? Передергиваете в канасту?
— Я говорила вовсе не о шулерстве,— она сипло прокашлялась,— а только о мошенничестве; напомните мне как-нибудь при случае, чтобы я рассказала вам историю своей жизни. О том, что моего мужа убили на войне и мне пришлось опуститься до этого. Мои слова не разжигают вашего любопытства?
