Сумерки Эдинбурга - Лоуренс Кэрол
Наконец он сел, зажег стоящую на тумбочке лампу и, покопавшись в выдвижном ящике, достал белый лист. Иэн не думал, хороши ли строчки, которые он вывалит на бумаге, или бездарны, — ему просто становилось от этого легче.
Иэн не слишком-то верил в христианского Бога — просто его ярости нужна была хоть какая-то мишень. Строчки и правда ослабили напряжение, так что, вновь откинувшись на подушку, Иэн даже улыбнулся при виде Бахуса, вытянувшего лапу, будто приветствуя возвращение хозяина.
Но когда он наконец заснул, сон не принес облегчения. В явившихся кошмарах Иэн гнался за убийцей по забитым людьми улицам, сквозь лабиринты клоузов и виндов, пока оба не уткнулись в голую кирпичную стену. Когда задыхающийся убийца повернул к преследователю побагровевшее лицо, Иэн окаменел. Из глубины темного зловонного тупика на него смотрел его собственный брат.
— Что, не ожидал? — глумливо выкрикнул Дональд. — Дурень ты дурень! Улики повсюду были, да только ты их даже не замечал.
Иэн попытался ответить, но не смог выдавить ни звука — язык отказывался подчиняться ему, как и ставшие ватными ноги. Он беспомощно смотрел, как Дональд превращается в одного из тех мерзких скелетов, что плясали на оставленных убийцей картах. Брат запрыгал в джиге, стуча голыми костями и не сводя с обомлевшего Иэна пустых глазниц. Вырвавшийся наконец из груди Иэна дикий вопль утонул в издевательском хохоте Дональда.
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ПЯТАЯ
Люси Дэвенпорт шла по улице Кэнонгейт с обмотанной несколькими слоями фланели головой и безуспешно пыталась не обращать внимания на звучащие внутри ее голоса. А ведь она так надеялась, что, закрыв уши, сможет заглушить преследующий ее повсюду мучительный шепот!
Увы, она ошибалась. Сейчас Люси вела беседу с тем, кого она назвала Злобный Сет. Это был скверный тип, обожавший поносить ее и без конца напоминавший ей о ее никчемности.
«Неудивительно, что мать выставила тебя», — бормотал Сет Люси, ковылявшей под витриной «Галантереи Мак-Кленнона». Увидев ее, нарядные продавщицы разом закачали головами и зацокали язычками — ах, бедная Болезная Люси, одна-одинешенька на улице в такую непогоду. Но Люси не обращала на погоду ни малейшего внимания — когда она начинала слышать голоса, ей только и оставалось, что переставлять одну ногу вслед за другой.
«Дурошлепка никчемная», — снова забубнил ее мучитель. Сет обожал грязно ругаться: накануне он обозвал ее «фэни» — вдвойне обидным словом, означавшим одновременно дуреху и вагину.
— И вовсе нет, — пробормотала Люси, зажимая уши, потому что впереди показался шарманщик с обезьянкой. Горожане радовались встрече с ними лишь немногим больше, чем с самой Люси. И хотя дети обожали смотреть на трюки маленького зверька, большинство взрослых если и подавали шарманщику, то лишь в надежде на то, что он не станет задерживаться и пойдет дальше. При виде Люси шарманщик учтиво приподнял шляпу, как настоящий джентльмен, а она постаралась ответить не менее любезной улыбкой, хотя тут же невольно отшатнулась при виде скачущей обезьянки. Этот уродец с крошечной головкой, острыми зубами и глубоко посаженными глазками всегда напоминал ей сушеные человеческие головы, которые она девчонкой видела в лавках Лондона.
Ей казалось, что все это было уже очень давно — Болезная Люси прожила в Эдинбурге бóльшую часть своей жизни. Голоса впервые зазвучали у нее в голове на восемнадцатый день рождения, и вскоре после этого родители весьма бесцеремонно выставили ее на улицу. Сейчас она была в середине своего третьего десятка, хотя точно назвать свой возраст не смогла бы. Родители вместе со множеством других обитателей Эдинбурга погибли в последнюю эпидемию холеры, и Люси осталась на этом свете совершенно одна.
Но Эдинбург всегда пекся о своих чудаках, и редкий день проходил без того, чтобы кто-нибудь не предложил Люси миску горячей похлебки или старую одежку. Когда ее сознание прояснялось, Люси отправлялась в библиотеку и одну за другой поглощала все попадающиеся книги — от популярных романов до трудов по ботанике. Все окрестные пасторы знали ее и рады были видеть в церкви, а в лучшие дни она даже помогала проводить уроки в воскресных школах.
Но нынешний день был плохим. Когда она начинала слышать голоса, то не могла оставаться на одном месте и принималась бесцельно бродить по улицам, качая головой и разговаривая со своими невидимыми собеседниками. При виде Люси идущие в церковь семьи переходили на другую сторону улицы, а матери прижимали лица детей к юбкам, чтобы те не видели несчастную.
«Все только на тебя и пялятся, — сказал Сет. — Ты для них глупая бесполезная корова».
— Да что ты вообще можешь знать? — пробормотала Люси, потуже затягивая повязку на голове и останавливаясь перед витриной пекарни «Хлеб насущный». Глядя на пышные пироги и ряды пирожных в глазури всех цветов радуги, она почувствовала, как рот наполняется слюной. Вот бы попробовать хоть что-то из всей этой красоты…
«Куда это ты собралась?» — сварливо спросил Сет, когда Люси свернула за угол в узкий проулок.
— Заткнись уже, дурак, — пробормотала она, медленно шагая между двух стен на непонятный звук.
Вот он раздался вновь — явно отсюда, с задворок пекарни. Люси окинула пытливым взглядом тесный проход — несколько мусорных баков, груды редисочной ботвы да полуприкрытая клеенкой груда порыжевших пружин от кровати. Люси уже развернулась, чтобы вернуться на улицу, но тут со стороны ржавых пружин вновь послышался все тот же звук.
Осторожно обходя мусор, она подошла поближе и приподняла клеенку. Под ней прямо поверх пружин лежал мальчик лет десяти. Он не двигался, и Люси решила, что он умер, — выходит, это не его стоны привели ее в проулок? Светлые волосы мальчишки были прямыми и длинными, под глазами виднелись красные полукружья, но, несмотря на это и на размазанную по щекам грязь, его лицо показалось Люси симпатичным.
«Беги отсюда, корова ты тупая! — прошипел Сет. — Они ж решат, что это ты его порешила!»
Люси не стала обращать внимания на его слова, а прикоснулась к лицу мальчика, и тут он неожиданно распахнул глаза и попытался сделать вдох. Люси испуганно отшатнулась и со всего размаху шлепнулась на мостовую, больно ударившись о камни копчиком. Кое-как перевернувшись и встав на четвереньки, она подобралась поближе к мальчику. Тот снова закрыл глаза, не подавая признаков жизни. Люси присела рядом и, положив его голову себе на колени, убрала с глаз мальчика длинные светлые волосы и стала гладить его лоб. Губы его были синими, а лицо неестественно белым, в серых пятнах, как поверхность крапчатого мрамора.
— Ну же, — прошептала Люси, — дышать-то можешь?
Она понимала, что нужно как-то привести мальчика в чувство, но не представляла, что именно надо делать. Расстегнув воротник рубашки, Люси обнаружила охватывающий шею ребенка багровый след. Она достаточно много знала о смерти, чтобы с первого взгляда распознать след удушения.
— Кто ж это тебя так? — пробормотала она, и, к ее немалому удивлению, синие губы приоткрылись в едва заметной попытке что-то произнести. Люси припала к ним ухом:
— Что-что?
То были даже не слова, а едва слышный выдох умирающего человека:
— Ф-ф… Фок-с…
— Громче говори! — воскликнула Люси. — Что ты мне сказать-то хочешь, парень?
Однако сорвавшийся с уст мальчика выдох оказалось последним. Он медленно захрипел и сомкнул губы уже навсегда, оставив скорчившуюся на равнодушной мостовой Люси сжимать в объятиях холодное безжизненное тело.
