Ирина Глебова - Между волком и собакой. Последнее дело Петрусенко
– Значит, мамка послала?
– Ага! – парень словно обрадовался вопросу, быстро зачастил – Он ей брательник троюродный, вот она мне и сказала: «Езжай, Петрусь, к дядьке Антону. Пусть он тебя на железну дорогу пристроит работать, там деньги хороши платят да паёк дают».
– А шо там тебе мамка в чемодан положила? – просипел Гроб. – Поглядим давай.
– Да, Петрусь, не жадничай, открывай, – подхватил Брысь. Он явно развлекался.
– Не-е, – парнишка быстро сел на чемодан. – Это гостинцы для дядьки Антона. Вы скажите, где он?
«Пора», – сказал сам себе Петрусенко и стал спускаться по лестнице, изо всех сил стараясь делать это спокойно, неторопливо. Хотя каждый нерв был напряжён. Нужно было ещё больше расслабить внимание бандитов своим появлением. А ещё – стать у окна. Чтоб раньше времени не заметили окружения.
Три новых бандита напряглись было, но Брысь дал знак – мол, всё в порядке. И сказал, ткнув парня кулаком в плечо:
– Так вот же твой дядька! Признаёшь?
Парнишка, не вставая с чемодана, уставился на Петрусенко вытаращенными светлыми глазами, на юном лице явно отражалась растерянность и недоверие.
– Так… мамка гуторила, вроде лысый Антон-то, и бороды не носил…
Викентий Павлович улыбнулся, сказал:
– Слышу, у вас тут весело. Не удержался, полюбопытствовал.
Он уже спустился и, словно не зная, куда себя деть, прошёл и стал спиной к окну. Так будет закрыт ход тому, кто попробует уйти через окно.
– Щас будет ещё веселей, – подал голос рукастый и сильно пнул ногой мальчишку.
Гроб тут же подхватил чемодан, водрузил на стол и открыл.
– А мамка молодец, любит брательника. Хоть и троюродный! И выпить, и закусон есть!
Он выставлял на стол бутылку, какие-то пакеты, когда резко отлетела в сторону дверь, и комната в один миг наполнилась синими милицейскими мундирами.
– Стоять на месте! – Крикнул Дмитрий, одним из первых вбежавший в комнату. – Дом окружён, всем поднять руки.
Он увидел Викентия Павловича, но не успел ему улыбнуться – выстрелил в одного из бандитов. Тот среагировал почти мгновенно: с ножом в руке, со звериным воем кинулся на стоящих у двери – надеялся пробиться. В этот же миг заорал, хватая со стола бутылку, Витёк, но тут же оказался на полу: верхом на нём, заламывая руки, сидел деревенский парнишка Петрусь. Викентий Павлович уловил лёгкое движение плечом и мгновенно сощурившиеся веки Брыся. Проговорил жёстко:
– Не шевелись, Дементий. Не успеешь.
Он знал, что бандит всегда был вооружён, пистолет постоянно был при нём.
Брысь буквально на несколько мгновений не сумел сдержать удивление – он ни разу не называл Химику своего имени. Этой заминки хватило: два милиционера тут же скрутили ему руки.
– Порядок! Что там машина, подъехала? Тогда давай, лейтенант, выводи арестованных, – сказал Кандауров Виктору Качуре.
И, широко улыбнувшись, пошёл к Петрусенко.
– Ну вот и всё, дядя! Командировка окончилась…
Но Викентий Павлович поднял ладонь, останавливая его. Он тревожно оглядывался.
– Стой, Митя! Нет ещё одного!
Не было маленького сипатого бандита по кличке Гроб. Петрусенко почти сразу понял, что у этого бывалого шакала и реакция, и опыт отменный. Всё задержание длилось считанные минуты, но никто и не заметил, как Гроб исчез. Но куда? В дверь выскользнуть не мог, там стояли ребята с оружием. Окно ему тоже было недоступно. Метнулся на второй этаж? Нет, это бы не прошло не замеченным… Чулан!
Ещё в первый день переезда сюда, в дом, Химик, словно обживаясь, походил, позаглядывал повсюду. И увидел за широкой русской печью простенок, прикрытый дверью. Замка на двери не было. Он тогда не заглянул вовнутрь – не стоило проявлять излишнее любопытство. Но заметил, что чулан узкий и длинный.
– Гриша, – окликнул Зарудного. – Там посмотри… Осторожно!
Но Гриша не успел: дверь распахнулась прямо на него, закрыв бандита. А тот стоял в проёме с обрезом в руках. Наверное, оружие было там, в чулане – мелькнула у Викентия Павловича мысль, но он в тот же миг громко сказал:
– Гроб, не глупи! Не уйдёшь ведь, пристрелят, клади пушку по-хорошему.
– Урою, легавый! – захрипел тот страшно и вскинул обрез.
– Дядя!
Выстрел и крик прозвучали одновременно. Дмитрий успел метнуться к Викентию Павловичу, толкнуть его… Все видели, как форменный китель словно разорвался слева, на груди, окрасился кровью. Митя ещё стоял пошатываясь, потом рухнул на пол. Все бросились к нему, уже не видя, как двое милиционеров повалили бандита, как тот неистово визжал, отбиваясь… Викентий Павлович первый оказался на коленях, рядом с племянником. Сердце отказывалось верить, но разум уже понимал: рана смертельная.
– Митя, Митя, – звал он, зажимая рану подсунутым кем-то платком, поддерживая ладонью бессильную голову. – Зачем, зачем же ты? Пусть бы я, мальчик мой…
Дмитрий услышал. Его губы дрогнули, глаза посмотрели прямо в глаза Викентию Павловичу.
– Саша… – произнёс он тихо, но совершенно ясно. И потерял сознание.
Машина «Скорой помощи» была рядом, на соседней улице. Троянец позаботился об этом, на всякий случай. И теперь она мчалась по улицам города к ближайшей больнице. Викентий Павлович сидел рядом с носилками, рядом с Митей, держал того за бессильную руку. Сердце его разрывалось от боли и горечи: Господи, как же всё возвращается рикошетом! Митенька всю жизнь словно чувствовал свою вину за смерть младшего брата Саши. Много лет назад Саша спас его, закрыв собой, приняв пулю, предназначенную Мите. И теперь – Викентий Павлович знал, что не ошибается, – когда губы Мити произнесли «Саша», в угасающем взгляде его светилось чувство облегчения…
Всю дорогу Митя бредил. То внятно, то почти неслышно его губы шептали одно имя:
– Алёнка… Леночка… Леночка…
По щекам Викентия Павловича текли слёзы. До больницы Митя не доехал.
Эпилог
Викентий Павлович предчувствовал и предсказывал войну. Но не дожил до неё начала.
* * *Людмила Илларионовна проводила внука на фронт, дождалась его. Но правнука своего, названного Викентием, уже не увидела. Своего внука во многом воспитывала Елена Кандаурова, урождённая княгиня Берестова.
* * *Николай Кожевников осенью 1941 года эвакуировал танковый завод на Урал, в Нижний Тагил. С ним уезжала его жена Татьяна Рёсслер. В этих переездах, проходивших в тяжёлых условиях, в суровую пору, заболел и умер их годовалый сын. В Харьков они уже не вернулись. Николай стал директором большого завода в тех далёких краях, Татьяна учительствовала.
* * *Проводив сына на фронт, Елена Кандаурова в эвакуацию не уехала. Ей предложили остаться в оккупированном Харькове, в подполье. Она согласилась: её дворянское происхождение, знание языков, стали хорошим прикрытием для легализации при немецком правлении. Работала секретарём и переводчицей в городской комендатуре, многое знала. По её сведениям подпольщики избегали облав, подрывали железнодорожные составы с техникой, аэродромы, уничтожали провокаторов. Зная истинное положение дел на фронте, она сообщала эти сведения для листовок. Подполье было разгромлено, но Елена осталась вне подозрений. О ней знали только руководители, а они стойко молчали под пытками. В первых числах августа сорок третьего года, когда разворачивались бои за освобождение Харькова – операция под кодовым названием «Полководец Румянцев», – Елена Кандаурова сумела сообщить сведения о танковых дивизиях из оперативного резерва вермахта. Именно эти дивизии и были окружены и уничтожены в томаровском котле.
* * *Шестнадцатилетний курсант Володя Кандауров ушёл на фронт добровольцем, в ополчение. Потом была школа младших командиров, фронт. В сорок третьем, с первым своим ранением – и, к счастью, – единственным, попал в госпиталь. Там он встретил молодую женщину-врача Анну Потапову. Он узнал её, лёжа на операционном столе, хотя лицо Ани было закрыто маской. Она была уже замужем за своим коллегой военным врачом. Володя не огорчился – влюблённость его давно прошла. Они подружились, поскольку были земляками, часто разговаривали, вспоминая Харьков. Но юноша так и не признался, что знал её тогда, до войны. Не потому, что стеснялся, а просто не хотел бередить память девушки воспоминанием о немецком коммунисте, оказавшемся шпионом… Окончил войну Владимир офицером-разведчиком. До конца жизни служил в милиции.
* * *Шамиль Алядин, молодой крымско-татарский поэт, вернулся на родину в 1939 году, после работы на Чирчикстрое. Стал членом Союза писателей СССР и возглавил писательскую организацию Крыма – это в 27 лет. Одна за другой выходят его поэтические книги, он становится известным, стихи переводятся на русский язык. В первые же дни войны поэт уходит добровольцем на фронт, после ранения, в 43-м году, направляется в штаб партизанского движения Крыма. В апреле, как только Крым был освобождён – возвращается в Симферополь. А через месяц – депортация. За несколько дней до этого Шамиль Алядин уехал в командировку в Алушту, вернувшись – не застал своей семьи. Жену и маленькую дочь нашёл в далёком Узбекистане. Там, в Узбекистане, он и прожил много лет, став членом Союза писателей Узбекистана. Все эти годы вместе с другими активистами добивался возвращения крымских татар на родину. Много писал, теперь уже прозу. Шамиль Алядин вместе с семьёй вернулся в Крым, когда ему было уже за 80 лет – в 1994 году.
