Антон Кротков - Загадка о тигрином следе
Противостоять нашествию этих вандалов было трудно не только психологически, но и чисто физически, так как они были сильнее. Все студенты рабфаков получали стипендии, им выдавались красноармейские пайки. Студенты же из интеллигентских семей хронически недоедали. Нередко среди них случались голодные обмороки. Только за 1918 год в результате голода и холода умерли не менее тридцати преподавателей и студентов, в том числе несколько всемирноизвестных ученых.
Но, не смотря на столь беспрецедентное давление, защитники святых университетских свобод не сдавались. Это вызывало бешенство местного комиссара и его комсомольцев. С их стороны не прекращались попытки сломить сопротивление недовольных. Большевики попытались расколоть оппозицию и перетянуть часть её членов на свою сторону с помощью разных посулов.
Одиссей Луков был одним из тех, кого попытались подкупить. Правда он был сыном старорежимного профессора-востоковеда, но ему объяснили, что если молодой преподаватель не станет сориться с новой властью, то не только останется в университете, но и получит хороший паёк и должность профессора.
Заикаясь от возмущения, Луков ответил, что он не Иуда. И уже на следующий день представители так называемых «нетрудовых элементов» образовали свой собственный Совет, и Луков был избран в него. Новый орган университетского самоуправления сразу постановил: бойкотировать неправомерные решения местных большевистских ячеек, а также постановления Комиссариата народного просвещения. Таким образом, все декреты Советской власти на территории университета признавались не имеющими силу. В самом центре столицы советской республики образовался вольный университетский град! Это было уже слишком. Через полторы недели Луков вместе с некоторыми другими активными «мятежниками» оказался в подвале лубянской тюрьмы ВЧК (а)2.
Однажды Одиссей серьёзно поспорил с отцом о том, каким должен быть Ад, если он конечно действительно существует. Теперь молодой учёный воочию мог наблюдать Преисподнюю изнутри. Правда во время ареста у Одиссея отобрали очки, так что он мог сносно различать только близко расположенные предметы. Кроме того, в камере всегда царил полумрак. Но кое-какие мрачные детали Луков всё же мог разглядеть.
При слабом свете, льющемся из маленького зарешёченного оконца, вповалку на полу, на своих мешках, шубах, чемоданчиках, а то и просто подложив под голову шапку, спят тревожным сном около 100 человек. Это арестованные. Тела покрывают все пространство. Негде ступить ногой. В тюремную камеру, рассчитанную максимум на тридцать заключённых, набито народу в три раза больше. Душный, смрадный воздух стоит в подвале неподвижно. Тяжело дышать.
Но ещё страшнее, что многие часы приходиться проводить почти в полной неподвижности на выделенном тебе крохотном пятачке холодного каменного пола. Стоит среди ночи пошевелить рукой или ногой, как ты непременно кого-то задеваешь. Далеко не все обитатели камеры люди интеллигентные, поэтому часто ты слышишь в свой адрес грубую брань или даже угрозы.
Одиссей не может спать. Он лежит с открытыми глазами, устремив тоскливый взгляд в толстые каменные своды. Временами на него накатывает липкая волна ужаса. Молодой мужчина вспоминает состоявшийся несколько дней назад допрос. Борясь с приступами ужаса, Луков старается думать о чём-то другом или просто вслушивается в окружающие звуки. Однако, снаружи через маленькое оконце не слышно окружающего тюрьму города. Тишину каземата нарушают лишь тяжелые вздохи и бормотание во сне спящих. Ещё иногда можно услышать за тяжелой железной дверью мерные шаги проходящего по коридору надзирателя.
Последний допрос показался Лукову невыносимо долгим – настоящей пыткой. Правда, пока ещё его не били, но вид заляпанного кровью пола кабинета следователя, вещей оставшихся от «оконченных» людей, чрезвычайно давил на психику. Там было много всяких простонародных узелков и интеллигентских чемоданчиков – на полу по углам, на шкафах. Целые кучи.
Да, Одиссея ещё ни разу не били, хотя шёл уже четвёртый месяц его заточения. Прошлый раз следователь в который раз долго уговаривал с виду некрепкого интеллигентика подписать грязный пасквиль на своих коллег-преподавателей и университетское начальство. Но снова получил твёрдый отказ. Страшно разозлённый чекист на прощение бросил фразу, что, мол, несговорчивый дурак сам подписал себе смертный приговор. После этого Одиссея перестали таскать на допросы. Наступила странная зловещая пауза, которая вряд ли предвещала что-то хорошее. Но таков уж человек, что даже в самой мрачной ситуации продолжает цепляться за призрачную надежду.
«Нет, не стоит воспринимать его слова буквально, – уговаривал себя молодой человек. – Он просто пугал меня. Конечно же! Следователь специально сказал мне эти слова, чтобы сломить мою волю».
Однако какой-то всезнающий внутренний голос безжалостно подсказывал Лукову, что следователь вовсе не шутил, и участь его решена. Правда в таких случаях полагается быть суду, во власти которого выносить приговор. Но Луков слышал, что большевики, ликвидировав юридические факультеты в университетах, отказались и от бывшей системы судопроизводства с её честной состязательностью адвокатов и прокуроров. Теперь судьбу человека решает не коллегия из 12 независимых присяжных, а всего трое чекистов. По рассказам, начальник «тройки» держит в одной руке пурпурный колокольчик, а в другой – песочные часы, чтобы тратить на каждого подсудимого не более десяти минут.
За мрачными раздумьями Одиссей и не заметил, как уснул. Его разбудил лязг отпираемого замка. В зарешётченом окошке едва забрезжил рассвет, коридор наполнился грохотом солдатских сапог. Все в камере немедленно вскочили, точно и не спали. У каждого мысль: это пришли за мной и сейчас поведут убивать. Из освещённого ярким электрическим светом коридора дежурный комендант, не отрывая глаз от списка, стал выкрикивать фамилии тех, кому на выход.
Одиссей услышал свою фамилию. От ужаса у него подкосились ноги. Он повалился на руки стоящих рядом товарищей по несчастью, но равнодушные к чужой участи сокамерники вытолкнули его навстречу гибели.
Глава 2
Десяток выхваченных из камеры людей долго ведут по лестницам и коридорам в окружении вооружённых конвоиров. Наконец, их заводят в длинное помещение с низким потолком, похожее на раздевалку в бане. На узких скамьях лежит чья-то второпях сброшенная одежда, по полу – оставленные хозяевами чемоданы, мешки, свёртки.
Ничего не объясняя, комендант велит всем раздеваться до нижнего белья. Парализованные страхом люди безропотно подчиняются. Но тут где-то неподалёку за стеной гремят выстрелы. Интеллигентный господин в треснувшем пенсне сразу выходит из состояния покорного оцепенения.
– По какому праву! – неожиданно высоким женским голосом взвивается он. – Я поэт! Художник революции! Сборник моих стихов будет опубликован в издательстве Пролеткульта. Меня сам Горький знает.
Однако лицо коменданта остаётся каменным. Только когда обезумевший от страха литератор подскакивает к одному из красноармейцев и пытается вырвать из его рук винтовку, комендант быстро подаётся вперёд и коротко бьёт слева несчастного по скуле. Удар получается страшный, так как литератор подлетает в воздух и отлетает метра на три. При падении он сильно бьётся затылком о пол и замирает неподвижный. Конвоиры быстро стаскивают с нокаутированного одежду. Затем, взяв за ноги, волокут вместе с остальными, словно тушу оглушённого бычка, по лестнице наверх. При этом голова несчастного с глухим деревянным стуком бьётся о каждую ступеньку лестницы.
Босых, дрожащих от холода людей выводят на тёмный двор и гонят к каменной стене. Возле неё в лужах крови в разных позах застыли почти обнажённые трупы только что убитых людей. Чуть в сторонке в ожидании новой партии смертников покуривают палачи.
Происходящее напоминает конвейер смерти. Приговоренным к казни велят выстроиться вдоль стены. Луков, щурясь подслеповатыми глазами, ищет себе место, боясь нечаянно наступить на руку или на ногу лежащих повсюду покойников, словно способен причинить им боль, и будто ему самому через несколько минут не умирать.
Побросав окурки, стрелки достают из кобур револьверы и тоже выстраиваются в линию. Одиссей вдруг открывает для себя, что палачей тоже десять, как и их. Каждый из стрелков берёт на мушку своего. Стоящая рядом с Луковым девушка тоненьким дрожащим голоском затягивает «Марсельезу». Мужчина слева начинает грубо материться. Бородатый старик торопливой скороговоркой читает слова молитвы. Тихо поскуливает простоволосая баба.
Одиссей на удивление хорошо видит своего персонального убийцу. Тот хладнокровно целится в него и вряд ли даст промаха…
