Наталья Александрова - Тьма над Петроградом
Соответственно и атмосфера здесь была несколько свежее, так что Борис смог перевести дух и оглядеть здешних посетителей.
Во главе стола сидел высокий молодой человек с красивым и порочным лицом, одетый в дорогой английский пиджак поверх красной шелковой рубашки-косоворотки. По правую руку от него находился мрачный мужчина с густыми, сросшимися на переносице бровями, по левую – удивительно бледный человек с прилизанными темными волосами, блестящими в свете керосиновой лампы, как лаковая крышка рояля. В руках у этого прилизанного субъекта была дорогая инкрустированная гитара. Он перебирал ее струны длинными холеными пальцами и жеманным бесполым голосом напевал:
…У ней следы проказы на руках
И шелковая блузка цвета хаки,
И вечерами джигу в кабаках
Танцует девушка из Нагасаки…
– Завяжу! – крикнул вдруг красавец в косоворотке, ударив по столу кулаком. – Завяжу, перейду финскую границу и уеду в Нагасаки!
– Ты же раньше в Сингапур хотел уехать, – с едва заметной усмешкой проговорил его мрачный бровастый сосед.
– В Сингапур? – переспросил красавец. – Можно и в Сингапур… в Сингапуре тоже неплохо…
Музыкант тут же запел:
В бананово-лимонном Сингапуре…
Когда ревет и стонет океан…
– А это кто такие? – встрепенулся главарь, заметив вошедшего в комнату карлика и его спутников.
– Здорово шамал, Семе-эн! – приветствовал его Шарик Иванович.
– А, это ты… – разочарованно протянул бандит, – а я уж думал, ГПУ пришло меня брать… скучно! И что ты, Шарик, все со своей ботвой лиговской вылезаешь? Знаешь ведь, не люблю я ее! Я бандит интеллигентный, люблю кино и предпочитаю изъясняться по-французски…
– По-французски, Семен Степаныч, мы не сильны… а тебе Миколка привет передавал да просил с этим господином поботать…
– Кто таков? – вскинулся бандит, подозрительно уставившись на Бориса.
– Кто я таков – сейчас не суть важно, – ответил Ордынцев. – Я уже и сам забывать начал, кто я на самом деле. Одно вам скажу, mon ami: в Сингапуре определенно нет ничего хорошего. Те же бандиты, те же полицейские. Разве что ГПУ нету. Насчет Нагасаки, правда, не скажу, там бывать не приходилось… Если честно, то в Сингапуре тоже…
Музыкант, услышав знакомое слово, тут же встрепенулся и запел:
У ней такая маленькая грудь
И губы, губы алые, как маки…
– Помолчи! – оборвал его налетчик. – Дай с человеком поговорить! Так, говоришь, ничего хорошего в Сингапуре? Ты, парень, только для того ко мне пришел, чтобы мечту мою опошлить?
– Нет, mon ami, я пришел, чтобы вам дело предложить. Хорошее дело, красивое… как раз по вашей специальности!
Борис подсел к налетчику и что-то начал ему вполголоса рассказывать. Семен слушал внимательно и заинтересованно.
Владимир Орестович Баранов, сотрудник ГПУ, был не только непримиримым борцом с саботажем и контрреволюцией. Он был еще и большим любителем искусства. Правда, в отличие от вождя мирового пролетариата товарища Ульянова (Ленина), который считал, что из всех искусств важнейшими для нас являются кино и цирк, Владимир Орестович предпочитал театр и живопись. Театр он любил потому, что в театральных труппах попадались хорошенькие артистки, а живопись – за то, что некоторые полотна старых мастеров, как выяснилось, стоят очень больших денег.
– Ты сегодня очень хорошо выглядишь, Полли! – проговорил Владимир Орестович, подливая в бокал своей покладистой подруги шампанское. – Просто картинка!
– Ты такой милый, Вольдемар! – воскликнула Полина, заливаясь счастливым смехом и закидывая руки за голову. Она знала, что при этом ее пышная грудь очень выигрышно смотрится.
Вольдемар не остался равнодушен к этой маленькой уловке. Он подсел ближе к госпоже Жасминовой и обнял ее свободной рукой.
– Ой, что это такое твердое, Вольдемар? – Полина слегка отстранилась. – Ты набьешь мне синяк! Ты же знаешь, как легко у меня появляются синяки…
– А, это мой револьвер! – Владимир Орестович вытащил из кармана тяжелый «кольт» и положил его на изящный инкрустированный столик. – Ты же знаешь, Полли, я с ним никогда не расстаюсь! Разве что ради тебя… ради твоих прекрасных глаз…
– Ты такой милый! – повторила Полли, теснее прижавшись к своему рыцарю. – Ты умеешь говорить комплименты! Сейчас это такая редкость, а настоящей женщине комплименты нужны как воздух! Кстати, о воздухе… Вольдемар, открой, пожалуйста, окно, здесь очень душно!
Владимир Орестович неохотно поднялся с дивана, подошел к окну, дернул шпингалет и приоткрыл тяжелую створку. В комнату ворвался свежий весенний воздух, звонки трамваев и свистки постовых милиционеров. Несгибаемый чекист развернулся, сделал шаг к дивану и вдруг замер на месте.
У него за спиной раздался странный звук. Створка окна подозрительно скрипнула, а стекло негромко звякнуло.
Владимир Орестович повернулся к окну и увидел, как в него впрыгнуло какое-то удивительно проворное существо, словно образовавшееся из весеннего петроградского воздуха. При ближайшем рассмотрении это оказался небольшого роста человек с оттопыренными ушами и подвижным, как у обезьяны, лицом. Во всем облике этого удивительного человека было что-то определенно иностранное. Впрочем, человек, влетающий в окна, непременно должен быть иностранцем. Да и одет он был соответственно – клетчатый пиджак, широкие штаны, крепкие ботинки на толстой подошве.
Полина Леопольдовна при виде летающего господина истерично взвизгнула и хотела даже упасть в обморок, но подумала, что это будет неблагоразумно.
– Что за черт! – выдохнул чекист и прикинул расстояние до столика, на котором лежал его верный револьвер.
– И не думайте, Владимир Орестович! – проговорил небольшой человечек, и в руке у него возник вороненый «наган». – И шагу сделать не успеете! Впрочем, вам незачем волноваться: я ничего плохого вам делать не собираюсь. Даже напротив: я хочу сделать чрезвычайно интересное предложение.
– Кой черт! – возмущенно проговорил Вольдемар. – Какое еще предложение?
Он отметил, что ловкий господин, несмотря на свою иностранную внешность, говорит совершенно без акцента.
– Хорошее предложение, очень выгодное! – повторил незнакомец таким тоном, каким цыган на ярмарке расхваливает лошадь. – И не подумайте, я вас в шпионы не вербую, это не по моей части. Я вообще-то секретарь одного очень знатного и богатого иностранца… позвольте представиться: Луиджи Пиранелли…
– Это у вас за границей так принято – в окна входить? – Узнав имя странного господина, Владимир Орестович почувствовал себя немного увереннее и даже немного повысил голос. – И если вы с предложением, то для чего «наган»?
– А как же иначе? – Луиджи пожал плечами. – В любое другое время вы слишком заняты, вокруг вас постоянно находятся товарищи по оружию. Вот и пришлось окном воспользоваться… а «наган» – это чтобы вы от неожиданности чего-нибудь не начудили. Так я о своем предложении. До моего шефа – так велит называть его мой иностранец, на американский манер, – до него дошло, что в ваши руки, Владимир Орестович, попала одна очень интересная картина…
– Что еще за картина? – возмутился Вольдемар. – Не знаю никакой картины!
– Знаете-знаете! На картине этой изображена, извиняюсь за выражение, селедка. Еще там есть луковица, репка и кусок хлеба…
Владимир Орестович удивленно заморгал глазами.
При одном из последних обысков ему действительно попалась такая картина. Он подумал, что вряд ли эта картина может стоить больших денег, и засунул ее за шкаф в своем кабинете. Владимир Орестович полагал, что дорогие картины – это те, на которых изображены знатные господа в богатых одеждах, красивые дома и ценные продукты питания, а не луковицы и селедки. Баранов не менял своего мнения, хотя Павел Аристархович Ртищев по мере сил старался его переубедить.
– Так вот, мой иностранец ужасно хочет приобрести у вас эту картину. У богатых, знаете ли, свои причуды… и готов он за нее заплатить аж двадцать тысяч долларов!
Услышав такую фантастическую цифру, Владимир Орестович побледнел. А потом покраснел, и руки у него задрожали.
Они дрожали одновременно от жадности и от страха. Потому что двадцать тысяч долларов – очень большие деньги, но и неприятности они могут принести тоже огромные.
– Только у моего иностранца непременное условие. Вы должны не только принести ему картину, но привести на встречу искусствоведа Ртищева. Если Ртищев в присутствии иностранца подтвердит подлинность картины, вы тут же немедленно получите всю сумму. – Искуситель в клетчатом пиджаке послал воздушный поцелуй полностью успокоившейся Полине и добавил: – Поторопитесь, Владимир Орестович, с ответом, а то как бы поздно не было.
– Я согласен, – неожиданно для себя сказал Баранов.
– Подъедете в ресторан пораньше, – инструктировал Серж Мари и Бориса, – столик заказан. Так просто не сидите, чтобы внимание не привлекать, но и еды много не набирайте. Потанцуйте, вина выпейте – в общем, изображайте влюбленных, которым хочется побыть в одиночестве, чтобы никто с разговорами не лез. Мари, томности во взгляде побольше, этакой лени в движениях, неторопливости… чтобы от других не отличаться.
