Джинн Калогридис - Я, Мона Лиза
— Брат мой, Микеланджело, ты сегодня ел?
Тот поднял свою огромную голову и уставился на Джулиано темными глазами, в которых читалась мука.
— Я не буду есть. Не могу. До тех пор, пока он страдает.
— Тебе не станет легче на душе, если ты помолишься?
Молодой скульптор покачал головой.
— Я там, где хочу быть. Я не похож на других, Джулиано, обо мне можешь не беспокоиться.
Словно в подтверждение сказанного он сел прямо и сложил руки на коленях, стараясь всем своим видом выразить спокойствие. Джулиано скептически скривил губы, но больше не трогал молодого человека.
Затем он повернулся и обратился к Пико и монаху:
— Прошу вас, присаживайтесь. Я спрошу у отца, хватит ли у него сил принять вас. Но сначала я должен поговорить с другом. — Он выждал паузу. — Любезный Марсилио, не позаботитесь ли вы о мессере Джованни и фра Джироламо? Они проделали долгий путь, и, возможно, им нужно подкрепить силы. Предложите им еды и питья.
Наконец он взял меня за руку и повел в спальню. Как только мы ступили через порог, он сразу закрыл за нами дверь, и несколько секунд мы стояли, глядя друг на друга, но радости при этом не испытывали. Лицо его ничего не выражало, взгляд был напряженный.
— Как хорошо, что вы приехали по зову отца, — произнес он сдержанно, словно обращался к незнакомке. — Я должен извиниться за то, что не смог прийти к храму…
— Не стоит об этом говорить, — перебила его я. — Мне жаль, очень жаль. Ваш отец хороший человек, и вы тоже. — Я хотела, было взять его за руку, но он отстранился.
— Не могу… — Он осекся. — Между нами ничего не изменилось, Лиза. Уверен, вы понимаете. Но мне сейчас нужно быть сильным, а любое проявление нежности делает это трудным… Это ради отца, вы ведь понимаете?
— Понимаю. Но почему он прислал за мной? — Вопрос, видимо, озадачил Джулиано.
— Вы нравитесь ему. Он всегда так поступал. Вы ведь знаете, что он воспитал Микеланджело как собственного сына? Увидел его однажды у нас в саду, когда тот рисовал фавна. Отец сразу распознал в нем талант. Должно быть, и в вас он разглядел что-то такое незаурядное.
Джулиано повел меня в комнату, где на огромной кровати, укрытой мехами и бархатными покрывалами, сидел в подушках Лоренцо. Он смотрел куда-то в пространство неподвижным, отсутствующим взглядом, а когда я приблизилась к кровати, тупо уставился на меня, не узнавая. В комнате стояло зловоние.
Неподалеку на стуле сидел какой-то человек, рядом с ним на столике я разглядела кубок, ступку с пестиком и драгоценные камни.
— Отцовский лекарь. — Джулиано повел в его сторону рукой. — Пьер Леоне, мадонна Лиза Герардини.
Лекарь лишь коротко кивнул, не произнеся ни слова. Лицо его было усталым, да и весь облик выдавал утомление и беспомощность.
— Остальные…— Лоренцо.
Я поняла, что у него ослабло зрение, поэтому он меня не узнал.
Джулиано опустился на стул рядом с кроватью.
— О них хорошо позаботились, отец, — медленно и четко произнес он жизнерадостным голосом. — Не беспокойся о них. Пьеро сейчас кормит Альфонсину, Джованни занят приготовлениями к службе, а Микеланджело…— он умолк, придумывая добрую ложь, — молится в часовне.
Лоренцо что-то пробормотал.
— Да, я только что видел его, — ответил Джулиано. — Молитва очень утешает. Пожалуйста, не тревожься.
— Хороший мальчик, — прохрипел Лоренцо. Он поднял с огромным усилием руку на несколько дюймов и слепо повел ею; его сын поймал руку и близко наклонился к больному. — Мой хороший мальчик… А кто же утешает тебя?
— Я пошел в тебя, отец, — пошутил Джулиано. — Меня тоже не нужно утешать. — Тут он заговорил громче. — К тебе гостья. Лиза ди Антонио Герардини. Ты посылал за ней.
Я подошла так близко, что стукнулась коленом о край кровати.
— Приданое, — прошептал больной, от его дыхания несло могилой.
— Да, отец. — Джулиано еще ниже склонился к отцу и улыбнулся, а Лоренцо, сумевший разглядеть улыбку сына, едва заметно приподнял углы губ в ответ.
— Ты единственный, — прошептал он. — Совсем как мой брат. Такой хороший.
— Но до тебя мне далеко, отец. Мне никогда не стать таким, как ты. — Джулиано помолчал, затем повернул лицо ко мне и сказал, снова четко произнося слова, чтобы Лоренцо все понял: — Отец желает сообщить вам, что отдал распоряжения относительно вашего приданого.
Лоренцо захрипел, стараясь глотнуть воздуха. Джулиано и лекарь поспешили наклонить его вперед, что, видимо, принесло ему облегчение. Когда он пришел в себя, то кивнул сыну и прошептал какое-то слово, которого я не разобрала. Джулиано тихо рассмеялся.
— Принц, — произнес он, и, несмотря на наигранную беспечность, голос его дрогнул, когда он, взглянув на меня, добавил: — Денег столько, что вы можете выйти за принца, если пожелаете.
Я улыбнулась на всякий случай, вдруг Лоренцо все-таки мог что-то разглядеть — но мой взгляд был прикован к Джулиано.
— Значит, вы еще не выбрали мне партию? — Лоренцо не услышал, но у его сына был готов ответ.
— Нет, отец пока не сделал выбора. Это он поручил мне.
Я прижалась к кровати и наклонилась к умирающему.
— Мессер Лоренцо. — Я заговорила погромче. — Вы меня слышите?
Веки его дрогнули, он прошептал короткий ответ, еле ворочая распухшим языком. Я ничего не поняла. Джулиано посмотрел на меня.
— Он слышит вас.
Тогда я набралась смелости, взяла руку больного, вялую, исхудавшую, искореженную болезнью, и прижала ее к губам с искренней любовью и почтением. Лоренцо понял, что происходит; его глаза, налитые кровью, засветились теплотой и нежностью.
— Вы были так добры ко мне, дочери торговца шерстью. Вы щедро одаривали многих людей. Вы всем нам подарили, мессер Лоренцо, красоту, искусство — мы у вас в неоплатном долгу.
В его глазах проступили слезы, он тихо застонал.
Я не поняла, было ли это признаком боли или охвативших его чувств, и посмотрела на Джулиано, молча спрашивая, не нужен ли доктор, но он покачал головой.
— Что мне сделать, чтобы доказать свою благодарность? — продолжила я. — Могу ли я хоть немного уменьшить ваши страдания?
Лоренцо снова зашептал, на этот раз я поняла его по движению губ, а Джулиано эхом повторил за ним:
— Помолись…
— Обязательно. Я буду молиться за вас каждый день своей жизни. — Помолчав, я сжала руку Лоренцо, прежде чем ее отпустить. — Только скажите, почему вы проявили ко мне такую благосклонность?
Он очень старался четко выговаривать слова, чтобы я услышала их от него самого, а не от посредника.
— Потому что я люблю вас, дитя мое.
Его слова меня перепугали. Я даже подумала, уж не бредит ли Лоренцо в предсмертной агонии. Наверное, он сам не до конца понимал, что говорит. В то же время я поняла, что это так и есть. Я почувствовала расположение к Великолепному с первой секунды, как его увидела; я сразу признала в нем дорогого друга. Поэтому теперь ответила с абсолютной искренностью:
— И я люблю вас.
Джулиано отвернулся, чтобы отец не видел, каких усилий ему стоит держаться. Лоренцо, с обожанием глядя на сына, ласково похлопал его по плечу слабеющей рукой.
— Утешьте его…
— Обязательно, — громко сказала я. Потом он произнес нечто не совсем понятное:
— Попросите Леонардо…
С тихим стоном он уронил руку, совсем обессилев. Его взгляд был устремлен куда-то вдаль, где он рассматривал то, что оставалось невидимым для нас, потом он сомкнул веки и скорбно поморщился. Его голос по-прежнему оставался негромким, но волнение так укрепило больного, что теперь я смогла разобрать каждое слово.
— Третий человек. Я тебя подвел… Как же я могу уйти? А теперь еще Леонардо… Он и девушка…
«Бред умирающего», — подумала я, но Джулиано сразу повернулся к отцу, глаза его были прищурены. Он отлично понял, что имел в виду Лоренцо, и это его встревожило. Стараясь утешить отца, он опустил руку ему на плечо.
— Не волнуйся, отец. — Он тщательно подбирал слова. — Не беспокойся. Я обо всем позабочусь.
Лоренцо пробормотал что-то в ответ. Мне показалось, будто он сказал: «Как я могу пойти к нему, когда я его подвел? » Он слабо задергал руками и ногами.
Джулиано взглянул на меня и сказал:
— Ему сейчас нужно немного отдохнуть.
— До свидания, мессер Лоренцо, — громко произнесла я.
Он, видимо, не расслышал. Голова перекатилась набок, глаза были устремлены куда-то в прошлое.
Я отошла от кровати. Джулиано вместе со мной двинулся к двери, маленький простенок у которой отчасти позволил нам укрыться от всех.
Я не знала, как теперь проститься с ним. Мне хотелось признаться, что до этой минуты я была просто глупой девчонкой, увлекшейся юношей из высшего общества, который писал замечательные письма. Я же решила, что влюблена, только оттого, что стремилась всей душой к красоте и искусству и жаждала вырваться из отцовского дома, полного несчастий.
Мне хотелось признаться, что теперь он действительно завладел моим сердцем — я любила его настоящей любовью, как брата, родственника. И меня поражало и даже пугало, что я привлекла внимание такого сильного человека, способного в то же время на сострадание.
