Джинн Калогридис - Я, Мона Лиза
Слова проповеди Савонаролы прихожане передавали шепотом от одного к другому, пока те не достигали ступеней церкви, где их уже выкрикивал в полный голос какой-то крестьянин для всех, кто собрался на площади.
— Покайся, Флоренция! Матери, плачьте о своих детях!
Из-за черных грозовых облаков ранний вечер превратился в темную ночь. Холодный ветер с реки принес запах сырости. На воздухе мне стало несколько легче, но по-прежнему не терпелось услышать новости от Джулиано.
Мы подошли к церковной ограде, я открыла ворота. В глубине была темнота, на фоне которой виднелись еще более темные силуэты деревьев, их ветки прогибались под порывами ветра, осыпая землю лепестками цветов.
Но Джулиано на месте не оказалось. «Он скоро придет», — заявила я сама себе и, стараясь заглушить ветер, сказала Дзалумме:
— Мы подождем.
Я стояла, не сводя глаз с открытых ворот, пытаясь разглядеть среди теней силуэт Джулиано и его охранника. Дзалумму волновала лишь надвигающаяся буря, и она смотрела только на беззвездное небо. А вдалеке продолжал звучать чей-то голос, разносимый ветром.
— Это слова самого Господа. Я лишь недостойный посланник. Я не знаю, почему Всевышний выбрал меня. Позабудь о моей бренности, Флоренция, а вместо этого обрати свою душу к голосу Того, Кто сейчас тебя предостерегает.
Мы ждали столько, сколько смогли. Я бы осталась и дольше, но Дзалумма ласково похлопала меня по плечу.
— Пора, иначе мессер Антонио может что-то заподозрить.
Я попыталась сопротивляться, но она, в конце концов, взяла меня за локоть и потянула к воротам. Я проделала обратный путь к храму с комком в горле и болью в сердце. Несмотря на зловещую погоду, народу на ступенях храма и площади не стало меньше; многие зажгли факелы, и теперь толпа издали походила на огромную извивающуюся блестящую змею.
Ни у Дзалуммы, ни у меня не хватило сил, чтобы протиснуться обратно в храм; ее настойчивые просьбы пропустить благородную прихожанку встречали лишь презрительный смех.
Я хотела, было вернуться на кладбище, но Дзалумма крепко держала меня за руку.
— Останься, — властно велела она. — Разве ты не слышишь? Никто больше не повторяет слов проповеди. Месса почти закончена, скоро появится твой отец. — И добавила совсем тихо: — Если бы он мог прийти, то давно бы тебя ждал.
Я отвернулась, но тут же вздрогнула от прогремевшего рядом грозового раската. По толпе прокатился рокот, какой-то старик закричал:
— Он говорит правду. Судный день уже настал! — Меня охватил необъяснимый страх.
Когда отец вышел из храма в компании графа Пико, он, вопреки моим ожиданиям, не стал мне выговаривать. Наоборот, был очень добр. Помогая мне сесть в экипаж, он сказал:
— Я знаю, тебе в последнее время нездоровится. И понимаю, как тебе трудно видеть фра Джироламо… Но со временем сердце твое излечится. Уверен, — продолжал он дрожащим от волнения голосом, — твоя мать сейчас улыбается, глядя на тебя с небес.
Мы вернулись домой за несколько минут до бури.
Ночью я проснулась от оглушительного грома и такой яркой молнии, что первую вспышку разглядела с закрытыми глазами.
Заснуть было уже невозможно, поэтому мы с Дзалуммой подошли к окну и уставились на другой берег реки, где небо освещали ослепительные вспышки.
Когда, наконец, буря стихла, и мы пошли спать, я заснула быстро, но видела только дурные сны.
XXXI
На следующее утро мы поехали на рынок. Я была растеряна и подавлена, ведь Джулиано мог передумать, или Лоренцо и Пьеро в конце концов убедили его, что глупо жениться на девушке более низкого сословия.
Но, проезжая по городу в экипаже, я почувствовала, что произошло нечто важное. Большинство ремесленников даже не выставили свой товар на обозрение; в тех лавочках, что открылись, владельцы вели со своими клиентами серьезные разговоры. Люди собирались на улицах небольшими группами и перешептывались.
Сначала мы подъехали к лавке мясника. Это был старик, огромный, грузный и совершенно лысый, его розовая макушка блестела на солнце; когда-то у него покупала мясо моя бабушка, а после нее — моя мама. Теперь ему помогал управляться с делами младший сын, молодой парень, чьи блестящие золотистые волосы уже успели поредеть на макушке.
Сегодня мясник не улыбался и не шутил. Наклонившись вперед, он заговорил с таким мрачным видом, что я подумала, будто кто-то умер.
— Слышали новость, монна Лиза? — поинтересовался он, прежде чем я успела спросить, что случилось. — Слышали про Дуомо?
Я покачала головой.
— А что такое?
— Рухнул, — угрюмо буркнул мясник. — Всевышний метнул молнию, и огромный купол все-таки рухнул. — Толстяк перекрестился.
Я охнула. Меня охватил ужас при мысли, что прекрасный собор превратился в груду камней.
— Но я видела его, когда мы проезжали по мосту, — презрительно фыркнула Дзалумма. — Стоит себе на месте. Если бы он рухнул, мы обе заметили бы, что его больше нет. Смотрите сами! — Она указала рукой. — Даже отсюда виден кусочек!
Мясник распалился.
— Середина. Рухнула середина. То, что вы видите, — внешняя оболочка. Не верите — поезжайте и посмотрите сами. А мне рассказывали очевидцы.
Его сын, разрубавший в это время голову ягненка, услышал обрывок нашего разговора и бросил через плечо:
— Говорят, виноват Лоренцо де Медичи. Вроде бы у него было волшебное кольцо с заточенным внутри джинном, и этот джинн удрал вчера ночью и натворил дел.
Мясник фыркнул и покачал головой.
— Предрассудки! Но… должен признаться, этот случай заставляет поверить в слова фра Джироламо. Я не был его последователем, но, наверное, сегодня вечером схожу в Сан-Лоренцо, послушаю, что он скажет насчет случившегося.
Потрясенная до глубины души, я поспешила уйти. Дальше нам предстояло ехать к булочнику, но я рассказала вознице о катастрофе. И хотя он был предан отцу и поклялся ему возить меня только по одному маршруту, делая остановки в одних и тех же местах, я легко его убедила отвезти нас на Соборную площадь и самим посмотреть разрушения.
Дорога, ведущая к Санта-Мария дель Фьоре, была запружена людьми, но чем ближе мы подъезжали к собору, тем больше успокаивались: купол из красного кирпича по-прежнему высился в небе Флоренции.
— Глупые сплетни! — бормотала Дзалумма. — Дикие фантазии, порожденные безумцем.
«Безумец», — подумала я. Точная характеристика фра Джироламо, но я все же не осмеливалась произнести это слово в родном доме… А, учитывая маниакальную преданность его последователей, говорить такое на улицах тоже было небезопасно.
Площадь заполнили кареты и пришедшие пешком люди — все хотели увидеть размеры разрушения. Бедствие оказалось не таким сокрушительным, как его описывал мясник, но молния ударила в медный светильник, венчавший огромный купол, и теперь он был весь обожжен. Да и сама конструкция пострадала: рухнули две опоры, одна из которых оставила трещину в куполе, а вторая пробила дыру в крыше соседнего дома. Упали несколько кусков мрамора и откатились к западному крылу храма, где так и остались лежать. Люди собрались вокруг каждой глыбы, стоя на почтительном расстоянии; какой-то ребенок протянул ручку, чтобы дотронуться до одного из камней, но мать поспешно дернула его обратно, словно мрамор был раскален.
Седовласый старец указал рукой на запад, в направлении виа Ларга.
— Видите? — закричал он, вероятно обращаясь ко всей толпе. — Камни откатились в сторону дворца Медичи. Господь не раз предупреждал Великолепного, чтобы тот раскаялся в своей нечестивой жизни, но больше Всевышний не может сдерживать гнев!
Я вернулась к нашему вознице, который по-прежнему сидел на козлах экипажа, дивясь увиденному.
— Я уже насмотрелась. Отвези нас домой. И побыстрее.
Я удалилась к себе в спальню, сказав отцу, что больна и не могу поехать с ним на вечернюю мессу. Два дня прошли в ожидании письма от Джулиано, но его так и не было.
Вечером пришлось спуститься к ужину — отец очень настаивал. Сначала я подумала, что он будет уговаривать меня отправиться с ним на следующий день на утреннюю мессу, и поэтому спускалась вниз с неохотой, стараясь напустить на себя несчастный вид. Но оказалось, что он хочет поделиться ошеломляющей новостью.
— Львы во Дворце синьории, — начал он. Я знала, разумеется, о чем идет речь — это был подарок городу от Лоренцо. Два льва в клетках символизировали мощь Флоренции. — Спустя столько времени один расправился с другим. Это неспроста, Лиза. Все это знаки, знамения.
Наступил вечер 8 апреля. Я разделась и легла, но так и не смогла сомкнуть глаза, вертелась, пока сонная Дзалумма не начала ворчать.
Тут я услышала грохот кареты, остановившейся позади нашего дома. Набросив сорочку, я кинулась в коридор и выглянула в окно. Возница спускался вниз. Мне удалось разглядеть только очертания лошадей и человека в свете зажженного факела, который он держал над головой. Его быстрые движения и сгорбленные плечи говорили, что поручение у него срочное и не слишком приятное.
