Джинн Калогридис - Я, Мона Лиза
Мне хотелось признаться, что теперь он действительно завладел моим сердцем — я любила его настоящей любовью, как брата, родственника. И меня поражало и даже пугало, что я привлекла внимание такого сильного человека, способного в то же время на сострадание.
Я не стала ничего ему говорить, боясь, что он расплачется. Но, повинуясь внезапному порыву, обняла его перед уходом. Мы стояли, обнявшись, не говоря ни слова, и в этом жесте слились любовь и горе.
Джулиано открыл дверь и, передав меня на попечение Марсилио Фичино, снова закрыл. Меня проводили к карете. Ночь была ясной и холодной. Я высунулась из окна и принялась рассматривать звезды, слишком взбудораженная, чтобы заплакать.
Когда я вернулась домой, отец сидел в большом зале, неподвижно уставившись в камин, пламя отбрасывало коралловые отблески на его лицо, на котором застыла гримаса страдания. Когда я проходила мимо, он вскочил и подошел ко мне, всем своим видом выражая вопрос.
— Он завещал мне большое приданое, — бросила я на ходу.
Отец не сводил с меня пытливых глаз.
— Что еще он сказал?
Я засомневалась, но потом решила быть честной.
— Сказал, что любит меня. И что Джулиано — хороший сын. Его сознание слабело, и он произнес несколько слов, лишенных какого-то смысла. Вот и все.
Во взгляде отца я прочла невыраженное горе. Он опустил голову. «Ему на самом деле плохо, — подумала я. — Он действительно переживает…»
Но тут отец резко вскинул голову.
— Кто там был? Тебя видели?
— Ну, во-первых, Лоренцо. Джулиано. Пьеро, его жена и Джованни… а еще Микеланджело… — Я шагнула в сторону. Мне не хотелось перечислять события этой ночи. Но потом, подумав, я добавила: — Пико привел Савонаролу. Семейство очень расстроилось.
— Пико! — воскликнул он и тут же порывисто спросил: — А Доменико с ним был?
— Нет. Я все расскажу, только в другой раз. Прошу тебя.
Я была очень измотана. Приподняв край юбки, я начала подниматься по лестнице, а отец так и остался стоять, наблюдая за каждым моим шагом.
Поднявшись к себе, я увидела, что Дзалумма спит. Чтобы не будить ее, я не стала раздеваться, а, прислонившись к подоконнику, опять полюбовалась на звезды. Я знала, что они светят и на виллу в Кастелло, и мне казалось, что, глядя на звезды, я каким-то образом связываюсь с теми, кто сейчас бодрствует у постели больного.
Так я простояла, наверное, с час, когда увидела в небе вспышку, которая начала перемещаться по темному фону, оставляя за собой огненный хвост.
«Знаки, — вспомнила я слова отца. — Знаки и знамения».
Я улеглась на постель одетая, но не заснула. Небо едва начало светлеть, когда я услышала звон колоколов.
XXXIII
Гроб с Лоренцо выставили в церкви, где был похоронен его брат. Вся Флоренция оплакивала его, даже те, кто еще совсем недавно соглашался с Савонаролой, что Великолепный — язычник и грешник и что Бог скоро его покарает. Даже мой отец рыдал.
— Лоренцо в юности отличался диким нравом, — сказал он, — и натворил много плохого. Но с возрастом он стал добрее.
В наш дом явился Джованни Пико, решил обсудить потерю, словно то известие, которое я накануне сообщила отцу, не имело никакого значения. Я не единственная наблюдала комету в ту ночь; слуги на вилле в Кастелло тоже ее видели.
— Сэр Лоренцо на смертном одре принял Савонаролу, и тот очень его утешил, — рассказывал Пико, промокая глаза. Отец щедро поил его вином, поэтому язык у гостя заплетался. Меня удивило, что он так горюет по поводу кончины Лоренцо. — Я верю, он искренне раскаялся в своих грехах, ведь он несколько раз поцеловал драгоценный крест и помолился с фра Джироламо.
Савонарола в тот день не читал проповедь. Горожане, которые еще совсем недавно толпились на ступенях Сан-Лоренцо, чтобы послушать главного проповедника Флоренции, теперь терпеливо ждали, чтобы в последний раз взглянуть на ее величайшего покровителя. Даже влияние Пико не спасло нас от многочасового ожидания в толпе.
В церковь мы попали только днем. Возле алтаря в простом деревянном гробу, поставленном на возвышении, лежал Лоренцо. Он был одет в простые белые одежды, руки сложены на груди — кто-то постарался сделать все так аккуратно, что даже шишковатые пальцы не казались искореженными. С прикрытыми веками и легкой улыбкой на устах он больше не чувствовал боли, не знал гнета забот.
Я поискала глазами Джулиано — он стоял недалеко от гроба рядом со своим братом Пьеро и охранником. Позади него я увидела изможденного Микеланджело и художника из Винчи, необычно торжественного и важного.
Вид Леонардо не придал мне ни надежды, ни радости: все мои мысли были только о Джулиано, и я упорно смотрела на него, пока, наконец, наши взгляды не встретились. Он устал от рыданий, и теперь слез у него не осталось. Держался Джулиано спокойно, но по его ссутуленным плечам угадывалось горе.
Когда он меня заметил, глаза его блеснули. Подчиняясь приличиям, мы не могли с ним заговорить или даже поздороваться кивком, но в то мгновение я узнала все, что хотела знать. Все было так, как я думала: мы с ним не обсуждали тот факт, что отец поручил ему выбрать мне мужа, но он не забыл об этом.
Мне оставалось только терпеливо ждать.
На следующее утро я, как обычно, отправилась с Дзалуммой на мессу в Санто-Спирито. После окончания службы мы вышли на ласковое весеннее солнце. Дзалумма замешкалась, пропуская людей.
— Не знаю, позволят ли мне навестить мадонну Лукрецию, — сказала она.
Я не сразу ответила. Я не ходила к маминой могиле — рана была еще слишком свежей.
— Делай, как знаешь, — наконец сказала я. — Я останусь здесь, на ступеньках.
— Неужели не пойдешь? — спросила Дзалумма с несвойственной ей тоской.
Я отвернулась и упрямо уставилась на ольховые деревья, гнущиеся на ветру. И только услышав ее удаляющиеся шаги, расслабилась.
Я осталась одна, греясь на солнышке и стараясь не думать о маме. Не прошло и минуты, как до меня донеслись голоса. Один принадлежал Дзалумме, а другой, мужской, тоже показался мне знакомым.
Я обернулась. Неподалеку, в минуте ходьбы от меня, среди склепов и могильных камней, статуй и зарослей роз стояла Дзалумма и разговаривала с Леонардо. Я увидела его профиль и деревянную доску в одной руке. Из-под красной шапочки на макушке вились волосы до самых плеч, но бороду он укоротил, придав ей аккуратную форму. Он, видимо, почувствовал мой взгляд, потому что обернулся и широко заулыбался, а потом отвесил низкий поклон.
Я слегка кивнула и осталась на месте, пока он подходил ко мне. Дзалумма держалась чуть поодаль, украдкой бросая на меня взгляды с видом заговорщицы. Значит, она знала о его замысле.
— Мадонна Лиза, — наконец произнес Леонардо. Он улыбался, но тон его был мрачный, ведь вся Флоренция скорбела. — Прошу простить меня за то, что прерываю ваши раздумья.
— Не стоит извиняться. Я рада вас видеть.
— Я тоже рад вас видеть. Я выехал из Милана сразу, как только услышал о плохом самочувствии Великолепного, но, к сожалению, опоздал. Сейчас я остановился во дворце Медичи. Случайно узнал, что вы будете здесь сегодня. Надеюсь, вы не сочтете мое поведение необдуманным, учитывая печальные обстоятельства… Быть может, мне даже удастся убедить вас немного попозировать мне.
— Но мессера Лоренцо больше нет, — выпалила я не подумав. — Значит, и заказа не существует.
Ответ его был быстр и решителен.
— Мне заплатили заранее. — Я вздохнула.
— Не думаю, что отец позволит. Он считает искусство глупостью. Он последователь Савонаролы.
Леонардо помолчал немного.
— Ваш отец сейчас здесь?
Я посмотрела на доску в его руке. К ней был прикреплен чистый лист бумаги, а к поясу Леонардо привесил объемистый кисет. Я провела рукой по волосам, юбкам.
— Вы намерены рисовать меня прямо сейчас?
В уголках его глаз собрались морщинки — видимо, мой вопрос позабавил художника.
— Вы совершенство, именно такая, какая есть. — Я начала паниковать.
— Но я не могу здесь долго оставаться. Я должна побывать на мессе, а потом сразу вернуться домой. Если я опоздаю, слуги удивятся, куда это я запропастилась, и донесут отцу, когда тот вернется домой.
— Мы отдаем дань уважения твоей матери, — громко заявила Дзалумма.
Я бросила взгляд в ее сторону.
Леонардо к тому времени достал из кисета кусочек древесного угля, привязанного к небольшой гладкой палочке.
— Я помню, что посылал вам вариант, написанный на основе того эскиза, что набросал в тот вечер во дворе у Медичи. Но я им недоволен.
— Недовольны!
— Сходство, безусловно, есть, но я хочу добиться… чего-то большего. Я не очень хорошо выражаю свои мысли словами, но если вы просто доверитесь мне… и присядете всего на несколько минут, не больше…
Я никоим образом не хочу навлекать на вас гнев мессера Антонио. Ваша служанка последит за временем.
Я сдалась. Он отвел меня немного в сторону от кладбища, под дерево, где лежал огромный валун. Я присела, Леонардо попросил меня слегка повернуться и снова, как в тот раз, бросить на него взгляд через плечо, так чтобы мое лицо было повернуто к нему на три четверти.
