Убийство по-китайски - Попандопуло Анастасия

– Все так, но вы забываете, что имел место шантаж. Что за бумагу вы продали Василию Кирилловичу? Ведь именно ее выкрали из сейфа?

– Я отказываюсь продолжать этот разговор, хотя мне приятно беседовать с вами. Если захотите продолжить наши литературные беседы, милости прошу.

Он поднялся, поклонился нам и направился к двери. Уже на пороге обернулся:

– Да, и Аркадий Павлович, примите мои уверения в том, что я, разумеется, никогда не имел и в мыслях нанести тяжкий вред вашему здоровью. Кстати, у меня недавно была похожая история. Мой помощник случайно добавил в чай вместо имбирной настойки средство, которое мы используем для очистки желудка и кишечника. Очень неприятно, но вовсе не смертельно.

Хлопнула дверь, мы остались одни в комнате.

27

На улице было тепло и влажно. Мы, не торопясь, шли по Дворянской улице. Я был совершенно ошарашен произошедшим, то и дело начинал говорить что-то, сбивался, обрывал сам себя. Борис задумчиво брел рядом. Наконец я собрался с силами и смог выговорить то, что меня беспокоило.

– Это черт знает что такое! Чувствует себя в чужой стране, как дома. Философствует, рассуждает о литературе, а сам!

– Да-да, Аркаша… Сунулся я без доказательств. А ведь какое самообладание, а?

– Ты что им восхищаешься?! Он меня отравить пытался. Трушникова шантажировал. Это бандит. Убийца. Может, и шпион.

– Все может быть. Однако я склонен ему верить. Травить тебя, вероятно, не хотели. Интересно, что они тебе подлили?

– Очень мило. Тебе интересно! Я провалялся почти неделю!

– Не горячись. Я же не спорю. Отвратительная история от начала и до конца. Мне, если хочешь откровенно, тоже омерзительно это сочетание тонкого вкуса, образования и такой абсолютной аморальности. Все равно что увидеть червяка в цветке. Но сам господин Ли, по всей вероятности, никакого греха за собой не видит. Трушников его обманул, подвернулся случай посчитаться – Ли своего не упустил. Жалко, я уж было совсем им очаровался. Ан нет.

– Господи, Боря, нашел о чем сожалеть. Две лисы сцепились. Позволь только напомнить, что одна лиса мертва, а вторая жива, натворила дел, и в частности, отравила твоего друга. Налицо нарушение закона, и надо что-то делать.

– Разумеется. Но что?

– Пожаловаться дяде. Полицмейстеру. Выжлову, наконец. Пусть обыщут гостиницу. Арестуют китайцев.

– Без толку. Отчетность и договоры наверняка уже уничтожены. А что еще могут найти? Костюмы чертей? Веревки, на которых они спускались и поднимались на крышу из кабинета Трушникова? Порох? Какие-то микстуры? Все это ерунда. Ничего не доказывает.

– А документ? Тот, что он продал Василию Кирилловичу, а потом выкрал из сейфа?.. Хотя это тоже ничего не прояснит.

– Вот именно. На документе же не сказано, что его украли. Мы даже не знаем, что это было, хотя у меня есть соображения на этот счет.

Я придвинулся поближе и взял своего друга под руку.

– Видишь ли, стоит присмотреться к тому, что стало происходить сразу после гибели Трушникова, чтобы сделать кое-какие выводы. Первое, что бросается в глаза, – это сближение Ивана с нашим китайцем. Конечно, можно, как Выжлов, считать, что они обсуждали деловые вопросы. Можно решить, что Иван хочет переехать в Китай. Однако мне кажется, и то и другое безосновательно. По деловым вопросам не сносятся тайно. А что касается переезда… Иван слишком умен, чтобы не понимать: там он будет чужаком.

– Тогда что их связывает?

– Вот! Этот же вопрос задал себя я. И знаешь, что приходит на ум?

Я нетерпеливо передернул плечами.

– Подумай, что может быть одновременно настолько важным для Василия Кирилловича, что он готов выкупить это за большие деньги, и настолько значимым для Ивана, что тот, бросив все дела, носится за китайцами по городу и пытается занять денег (это мне точно известно)? – Он сделал театральную паузу. – Я полагаю, что возможен только один ответ. У Ли есть документы о рождении Ивана. Причем это должна быть не просто метрика. Полагаю, Ли нашел подтверждение того, что Иван – сын и законный наследник Кирилла Сергеевича, то есть младший брат нашего дорогого покойного Трушникова, причем брат, на которого отец оформил завещание. Такие слухи ходили, если помнишь. Какая ирония, документы нашли только тогда, когда от самого наследства ничего не осталось.

– И все равно, если документы существуют, если ты прав… для Ивана это… Это важно!

– Конечно, важно, Аркаша. Наконец узнать, кто ты есть. Избавиться от клейма подкидыша, безродного приживала. Возможность найти родственников матери! Но… точно узнать, прав я в своей догадке или нет, мы сейчас не можем. Иван отказывается со мной разговаривать. И я могу его понять. Есть истории, которые не хочется обсуждать.

Он замолчал и погрузился в раздумья. Я с интересом взглянул на него, гадая, не вспоминает ли он ту свою очень личную историю, что начал мне рассказывать. Я уже было набрался смелости, чтобы прямо спросить об этом, как вдруг нас окликнули. В окно участка, мимо которого мы как раз проходили, выглядывал Выжлов.

– Господа! Зайдите на минуту, будьте добры, – позвал он нас.

В кабинете было жарко и очень светло. Горели и газовые лампы, и свечи. Петр Николаевич сидел за столом, перед ним лежали бумаги (сверху, как я успел заметить, протокол осмотра тела), рядом стояли несколько чашек со спитым чаем, пепельница с окурками. Выжлов был в дурном настроении. Он встретил нас молча и, хотя сам нас позвал, первые минуты молчал, кивнул нам на стулья да бросил на Самуловича взгляд, полный плохо скрытого раздражения, Тот, впрочем, похоже, не удивился, твердо кивнул и сцепил на животе руки.

– Так, господа, точнее, Борис Михайлович. Я бы хотел знать, как мне все это понимать? – он постучал пальцем по бумагам.

– Понимать так, как там написано, – в тон ему ответил Борис.

– Там, как вы выражаетесь, «написана» абсолютно бездоказательная ахинея. И я бы не обращал на это внимания, если бы не подпись уважаемого мной доктора Липгарта, которого вы непонятным образом втянули в свои игры.

Борис молчал, я заинтересованно заерзал, пытаясь разглядеть заключение.

– Не трудитесь, Аркадий Павлович. Я вам зачитаю отрывки сего документа, если уж ваш друг не удосужился поставить вас в известность. Вот полюбуйтесь. После вполне стандартной для такого рода бумаг информации зачем-то вставлен следующий абзац. – Он откашлялся. – «Наличие частиц известняка в легких и, напротив, полное отсутствие ила, а также имеющийся сильный прижизненный ушиб теменной части головы трупа заставляет предполагать следующее. Первое. Приоритетной можно считать версию убийства, когда жертва была оглушена ударом по голове и лишь затем сброшена в воду, где и произошло утопление. Второе. Местом гибели является какой-то речной приток, чье русло состоит из известковых пород с малой примесью ила. В окрестностях города такой приток не найден. Третье. Вероятно, искомый приток в каком-то месте сильно сужается, о чем говорят длинные неровные широкие царапины вдоль ботинок жертвы, а также, косвенно, разрывы на ее одежде».

– И что?

– А то, что ваше дело зафиксировать смерть, и все, милостивый государь, – тихо и очень напряженно ответил Выжлов. – Подбивать коллегу поставить подпись под своими безосновательными догадками – это… я даже не могу подобрать слово.

Внезапно у парадного начался какой-то шум, голоса, хлопнула дверь. Кто-то спорил с охраной.

– Пустите меня! Немедленно пропустите! – донеслось до нас.

По коридору зазвучали шаги. Дверь распахнулась.

На пороге появился Дмитрий Васильевич. С первого взгляда вряд ли бы я узнал своего случайного знакомого из кафе в парке. Теперь он выглядел совершенным англичанином. Очень дорогая одежда явно иностранного пошива, брюки, заправленные в гетры, гладко выбритое лицо. Позади него толклась бог весть как и когда сформировавшаяся свита – человек пять разного возраста и совершенно различного, видимо, положения.