Елена Михалкова - Тайна замка Вержи
Медведь пренебрежительно фыркнул.
Он, наконец, понял, что произошло. Расставшись после едва не случившейся стычки, Бонне сообразил, чем опасна ссора с начальником охраны, и скис, как молоко, постоявшее на жаре.
Жестокое разочарование охватило Пьера Рю. Он уважал стойких противников: они позволяли ему полнее ощутить собственную силу, выходя победителем из битвы. Их поражения драгоценными воспоминаниями ложились в его копилку. Время от времени Пьер упоенно перебирал их, как вельможная дама перебирает жемчужины.
Хороший побежденный враг стоил тысячи монет.
Вряд ли он сам отдавал себе отчет в том, что его бесценный жемчуг призван скрыть под собой черный, без малейшего проблеска камень, напоминавший о том единственном случае, когда Пьер позорно бежал, испугавшись схватки.
Лекарь лишил его новой жемчужины. Не было никакого волка: был дворовый пес, вовремя понявший, кто здесь хозяин.
– Мой дорогой Бонне, – снисходительно заметил Пьер, – нет никакой необходимости в спешке. Если вас еще попросят что-нибудь передать, советую быть более внимательным.
Начальник охраны подался вперед. Голос его звучал благодушно, но глаза сверкнули, когда он закончил:
– Иначе в следующий раз вы можете случайно напороться на меч.
– Я не забуду об этом, – подобострастно заверил лекарь, пятясь мелкими шажками.
Медведь очень удивился бы, если бы мог наблюдать за Венсаном после того, как тот покинул трапезную.
Лекарь не пошел к себе. Он свернул в сторону южной галереи, самой немноголюдной из всех, и вскоре добрался до крохотной комнатушки, забитой старьем.
Оглядевшись, Венсан нырнул за дверь и придавил ее изнутри скамьей.
Он опустился прямо на пол и разжал пальцы. В сомкнутом левом кулаке скрывалось то, что с ловкостью вора он вытащил из-за обшлага Пьера Рю, толкнув его в спину.
Белый кружевной платок, благоухающий лавандой.
Из маленького окошка падал скудный свет, но и его Венсану было достаточно, чтобы рассмотреть буквы в углу платка. Хорошо знакомая монограмма, витиеватое переплетение «А» и «В». Собственность графини Вержи.
Несколько минут Венсан смотрел на белый лоскут. Затем скомкал нежную ткань, и невеселая усмешка тронула его губы.
Теперь он, кажется, знал, кто и почему убил бедную Элен.
Глава 16
К вечеру Николь почувствовала себя хуже. Плечо ныло, от него по всему телу расползался цепкий жар. Один раз в полудреме ей вдруг почудилось, будто из-под повязки выглядывает дрожащий крысиный нос: она вскочила с криком и не сразу поняла, где находится.
Ведьма все время была рядом: привязывала к ее запястьям прохладные листья, смазывала рану вонючей жирной мазью. Заставила Николь прожевать несколько зерен ячменя и бормотала над водой, в которой смачивала тряпку, чтобы обтирать больной лоб и виски.
– Я умру, матушка Арлетт?
Ведьма неторопливо полоскала тряпку в небольшом тазу: туда-сюда, туда-сюда… Серая ткань наполнялась водой и раздувалась, как дождевое облако.
– Не бойся смерти, бойся грехов.
– Нету на мне грехов! – с отчаянной дерзостью выпалила Николь. Но под полоснувшим ее острым взглядом стушевалась и тихо закончила: – …то есть страшных нету.
Со скрученного в жгут полотна вниз заскользили капли воды.
– А что такое страшный грех, лягушоночек?
– Человека жизни лишить, – не раздумывая, ответила Николь. – А еще богохульствовать. Есть у нас ключница, Бернадетта, – ох и язык же у нее! Иной раз такое брякнет – будто гром над головой грянул, хоть крестись.
Ведьма усмехнулась:
– Хула господу вреда не причинит. Ложись.
Она стерла со лба Николь выступившую испарину.
– Завтра свожу тебя кое-куда.
Девочка дернулась и вскочила бы, если б ее голову не прижимала к подушке сильная рука.
– Не шебуршись.
– Куда ты поведешь меня?
Старуха метко кинула тряпку обратно в таз.
– Куда надо.
– А что там будет? – прошептала Николь, вмиг притихнув.
Ей представилась зияющая щель, к которой подводит ее ведьма.
– Сама все увидишь. А теперь спи. Завтра тебе потребуются силы, много сил.
Они вышли, когда солнечные лучи едва просачивались сквозь деревья, а воздух был напоен влажной прохладой ночи. Николь дрожала под теплым плащом из кроличьих шкурок, вывернутым мехом внутрь. Под накидкой тело грела фуфайка, которую ведьма утром сняла с каминной решетки, пропитавшуюся теплом и дымом.
Старуха, подвязав свои белые космы узкой полоской ткани, была одета куда проще: просторная холщовая рубаха, фартук с отвисшими карманами, а на ногах – штаны.
К возмущению и ужасу Николь, ведьма и ее заставила надеть мужскую одежду. Как она ни отбрыкивалась, старуха своими руками натянула на нее узкие штаны и подвязала на поясе веревкой.
– Не спорь! Путь неблизкий, и дорога тебя не побалует. Или хочешь запутаться в подоле и свалиться в пчелиный провал?
Этот довод окончательно убедил Николь. Что такое пчелиный провал, она не знала, но чувствовала, что этого места стоит избегать.
К тому же идти в мужском платье оказалось на редкость удобно. Правда, поначалу Николь, перешагивая через упавшие стволы, по привычке то и дело пыталась приподнимать штанины. Но вскоре полностью свыклась с непривычным одеянием и даже задумалась, отчего это женщины обречены на юбки.
Девочка шагала по утоптанной тропе, смотрела на котомку за плечом старухи, всю шитую-перешитую, в неровных стежках, на сучковатый посох, который ведьма зачем-то взяла с собой, и старалась не думать о том, далеко ли идти и надолго ли ее хватит.
Ей было худо. Несмотря на теплую накидку и шерстяные носки, ее тело изнутри выедал холод. Дотрагиваясь до лба, чтобы стереть пот, Николь вздрагивала – собственное ледяное прикосновение к раскаленной коже пугало.
Поначалу она еще спрашивала, куда они идут, хотя и не получала от старухи ответа. Едва солнце поднялось над макушками деревьев, Николь перестала задавать вопросы, потому что устала. Когда слепящий белый диск повис над их головами, ей стало все равно.
Они углублялись в лес, держась в стороне от охотничьих троп. Николь никогда в жизни даже близко не подходила к этим местам. Краем мира для нее с одной стороны было кладбище Левен, с другой – Божани, с третьей – море.
– О чем задумалась, лягушоночек? – окликнула ведьма, не оборачиваясь.
– О Бернадетте.
– Это еще кто?
– Наша ключница. Она рассказывала мне о море.
– А ей откуда знать?
Николь задумалась. Бернадетта провела в Вержи не всю жизнь, но появилась в замке задолго до Николь и казалась неотделимой от него.
– От твоей болтовни о воде у меня самой в горле пересохло, – бросила ведьма, не дождавшись ответа.
Достав из котомки флягу, старуха напилась и протянула ее Николь.
– Устроим небольшой привал. Сядь-ка, передохни.
Николь свернула с тропы, едва волоча ноги, и опустилась на корень сосны, выгибавшийся из земли, точно щупальце кальмара. Она видела кальмаров на рынке в Божани, в особых корзинах, где они розовели, подобно цветам, среди колотого хрустящего льда.
– Ты не согрелась?
Девочка отрицательно качнула головой.
– Пей. Тебе нужно больше пить.
Утолив жажду кисловатым морсом, Николь почувствовала себя лучше. Она подложила свернутый плащ под спину, прислонилась к стволу, закрыла глаза и провалилась в дремоту.
Ее разбудило шуршание. Сквозь разомкнутые ресницы она наблюдала, как ведьма колдует над котомкой: вынимает коробок, вытряхивает из него сухие веточки и растирает на ладони. Измельчив траву, старуха застыла, склонив набок голову, точно прислушиваясь. Губы неподвижны, веки прикрыты, ноздри тонкого носа с горбинкой – бронзового, гладкого, будто выточенного из ореха, – едва заметно подрагивают.
Мягкий ли свет, скрадывавший морщины ведьмы, послужил причиной, или неплотная вязь полуприкрытых ресниц, сквозь которые Николь рассматривала старуху, но только она увидела на ее месте другую женщину.
Чудесное преображение свершилось незаметно. Взамен белых растрепанных косм вокруг головы волнами легли золотистые волосы, невидимая рука провела росчерк тонких бровей, рыжих, точно кончик беличьего хвоста, и бережно разгладила впадины возле губ.
Под пологом леса сидела небывалой красоты девушка, замерев от прикосновения солнечного луча.
Николь, забывшись, широко распахнула ресницы.
– Не ослепни!
От неожиданности девочка дернулась и свалилась со своего корня.
– Таращишься так, будто блоху хочешь взглядом убить.
Ведьма встала, и волшебство рассеялось.
– На-ка, подыши. – Она сунула девочке под нос ладонь с серо-зеленой пылью.
– Что это?
– Птичья лапка.
Николь принюхалась. Противный запах, отдающий плесенью и застарелой тухлятиной, словно и в самом деле истолкли пару лапок от давно сдохшего воробья.
– Все, передышке конец. Двигайся, да поживее! И подай мне плащ, он тебе больше не пригодится.
