Сумерки Эдинбурга - Лоуренс Кэрол

То, что в его квартире кто-то есть, Иэн понял еще у входной двери. Уходя, он погасил свет, теперь же в окнах гостиной поблескивал желтый язычок пламени. Сжавшись, Иэн осторожно открыл дверь и шагнул в прихожую. Пахло жареным луком, из кухни донеслось мелодичное посвистывание. Мелодия была знакомой — мать нередко наигрывала ее на пианино. Иэн взял стоявший у двери зонтик, и, стоило пальцам сомкнуться на рукояти, он услышал звук приближающихся шагов. Зонтик поднялся в воздух, занесенный для удара, и в следующий момент в гостиной появился непрошеный гость. Увидев изготовившегося к удару Иэна, он отшатнулся.

— Мы, конечно, давненько не виделись, но это не повод лупить меня при встрече.

Иэн опустил зонтик. Перед ним стоял его старший брат Дональд. Заметно выдающееся брюшко было подпоясано кухонным полотенцем.

— Боже правый, — только и сказал Иэн, утирая с шеи пот. — Как ты, черт возьми, вообще вошел?

Дональд поднял руку с ключом.

— Так у меня ж вот что есть, забыл, что ли? — сказал он. — А вообще тебе надо поменять замки, опасно тут у вас.

— Ты про этот район или про Эдинбург в целом?

— И то и другое. Нынче везде опасно стало. Слыхал, ты психа ловишь. Как дела идут?

— Что ты здесь делаешь?

Дональд нахмурился и потеребил свисающий на лоб локон. Его лицо было длинным, нос с горбинкой, как и у брата, такие же серые проницательные глаза — но волосы были светлыми, а тело мягким и склонным к полноте. С тех пор, как они в последний раз виделись, Дональд явно набрал стоун-другой. Будучи еще и выше брата сантиметров на пять, Дональд Гамильтон являл собой фигуру весьма выдающуюся.

— Сказал хотя бы, что рад меня видеть.

— Извини, притворяюсь я только по долгу службы.

Дональд сложил руки на груди и склонил голову набок, пристально глядя на брата:

— Право, братец, ты меня обижаешь.

— Сперва ты несколько лет носу не кажешь, а потом являешься как ни в чем не бывало. Зачем ты пришел?

— Ну, во-первых, затем, чтобы приготовить ужин. Мое фирменное блюдо — хаггис из банки. — Дональд снял полотенце с пояса и закинул его себе на плечо.

— Давай всерьез, Дональд, — уже поздно, и я ужасно устал.

Брат не отвел глаза:

— Всерьез, говоришь?

— Да.

Вместо ответа Дональд поднял перед собой руку. Длинные изящные пальцы, в которых все когда-то видели несомненный признак будущего великого хирурга, заметно дрожали.

— Все, Иэн, конец. Я завязал. Больше никакой выпивки.

В груди у Иэна радостно ёкнуло, но уже в следующий момент сердце упало — он уже много раз слышал от брата все эти клятвы, обещания и торжественные объявления непоколебимой трезвости. Только ни к чему хорошему это так и не привело. Бутылка всегда оказывалась сильнее Дональда.

Иэн негромко кашлянул:

— А разве нельзя было завязать в Глазго?

— Все, что я люблю и чего боюсь, — оно здесь. Ты знаешь это лучше других. — Взор лихорадочно блестящих серых глаз уперся в Иэна. Веки Дональда покраснели и набухли — явно не из-за жарящегося лука, подумал Иэн. — Если я не осмелюсь встретиться с Эдинбургом, то и с бутылкой мне не совладать.

— А игра — с ней ты тоже завязал?

— Я знаю твои мысли, — сказал Дональд, — ты, мол, все это уже слышал. Но на этот раз я решил твердо. Еще не поздно вернуться в колледж, я все еще могу стать медиком.

— Можешь, наверное, — сказал Иэн, стараясь, чтобы его голос звучал спокойно и бесстрастно, дабы не вызвать один из приступов безудержной ярости брата. И хотя это обычно случалось, только когда тот был пьян, Иэн слишком хорошо помнил эти приступы и не хотел рисковать.

— Не веришь мне.

— Я тут ни при чем, — уклончиво ответил Иэн. — Главное, что в это ты веришь, и…

— Не смей смотреть на меня свысока! — зашипел брат, и Иэн инстинктивно отшатнулся. — Извини, — быстро добавил Дональд. — Кажется, я немного не в себе — без выпивки, ну и все такое, — последние слова он сопроводил смешком.

— Да-да, конечно, — сказал Иэн. — Так, говоришь, ужин приготовил? Давай есть уже, я умираю с голоду.

Лицо брата просветлело.

— Точно! — сказал он, откидывая со лба непослушный локон. — Насчет хаггиса шутка была, на самом деле я пастуший пирог испек.

— С говядиной или бараниной?

— И то и другое. Надеюсь, ты голоден. Я помню, иногда твой аппетит просто брал и улетучивался куда-то.

— Не беспокойся, сейчас я быка готов проглотить.

Иэн пошел за братом на кухню, чувствуя, как тело охватывает облегчение. Дональд действительно был трезв — по крайней мере, пока, так что приступов пьяной ярости, перетекающих в саможаление и слезливые хмельные монологи, можно было не опасаться.

В дверях кухни Дональд обернулся:

— Ты знаешь, что у тебя тут мышь завелась?

— Ты ее убил?

— Сбежала, стерва. Хочешь, мышеловку завтра куплю?

— Я сам, — сказал Иэн, даже не зная — всерьез ли.

— Устраивайся поудобней. А теперь — внимание! — Дональд распахнул духовку и извлек оттуда румяный пастуший пирог. От накрывшего кухню запаха рот Иэна мгновенно наполнился слюной — он хорошо помнил, каким отличным поваром был брат.

Дональд аккуратно опустил пирог на бронзовую подставку в виде елки и отступил на шаг, любуясь своим произведением.

— Свои кулинарные таланты я, кажется, не растерял — ну или по крайней мере надеюсь на это. Как попробуешь, жду от тебя отчет.

Отчет Иэн дал самый одобрительный. Уже очень скоро, когда братья уселись в гостиной у камина, он потянулся за вторым куском. Дональд откинулся на спинку кресла и, потягивая имбирное пиво, оглядывал квартиру — турецкие подушки, гардероб красного дерева, богатые драпировки.

— А славно ты тут устроился.

— Это дело рук тети Лиллиан, — сказал Иэн, разламывая кусок хлеба, чтобы подобрать с тарелки соус.

— Как наша дорогая Лилли?

— Мучается от подагры и думает, что я не замечаю.

— От братца Иэна ничего не скроешь. Странно, наверное, оказаться в той же упряжи, что наш старик, а?

Иэн вытер губы льняной салфеткой с вышитой монограммой.

— Вроде мое это.

— Ну и молодцá, как говорят в Глазго.

— Как там в Глазго?

— Дешево и сердито. Под мухой чувствую себя как дома. Ты не скучаешь по нагорьям?

— Снятся мне иногда.

— А помнишь, как вереск по весне цветет?

— Еще бы. И тимьян дикий.

— «Вместе мы туда пойдем», — негромко пропел Дональд. — Помнишь, вместе ее пели?

— Все я помню.

— А поселился все же здесь, — заметил Дональд. Закурив новую сигарету, он небрежно бросил горящую спичку в камин, но она не долетела и упала на ковер.

Иэн одним прыжком выскочил из кресла и ногой отправил спичку в огонь:

— Осторожней! Ковер прожжешь!

— Или пожар устрою? — предположил Дональд.

Иэн стиснул кулаки и отвернулся.

— Я ведь видел твой взгляд, когда я закурил. И то, что сам ты не куришь, тоже заметил.

— Это вредит здоровью, — пробормотал Иэн, не оборачиваясь. — Ты же медик, должен знать.

— Но ведь не куришь-то ты совсем не из-за этого.

— Если ты полагаешь, что мне хочется провести этот вечер за обсуждением моих личных привычек, то нам, пожалуй, пора закругляться, — сухо сказал Иэн.

— Обещаю тебе — больше ни слова. Чтоб мне провалиться.

— И о смерти давай больше не говорить, мне этого и так хватает.

Они сидели, глядя, как языки танцующего в камине пламени лижут воздух.

— Плечо болит еще? — спросил Дональд.

— Не особо, — отмахнулся Иэн. Он не любил, когда его жалели, а уж чтобы Дональд — и подавно.

— А ведь мама гордилась бы тобой, — сказал Дональд.

— А отец?

— Что отец?

— Он тоже гордился бы мной?

— Думаю, он был немного не таким, каким ты его себе представлял.

— О чем ты?

Дональд потянулся и вздохнул:

— Нечего ругать умерших. Прости.

— Ты про то, что некоторые считали его продажным полицейским? Я этому просто не верю.

— Ты прав, прав, конечно. Мне правда жаль, что я заговорил об этом, извини.