Светлана Белова - Визитатор
— Полноте, ваше высокопреподобие, мы же одни, — поморщился брат Арман
Отец настоятель подошёл к фавориту и, склонив голову набок, с минуту пристально смотрел ему в глаза. Брат Арман страха перед аббатом не испытывал, поэтому спокойно выдержал его взгляд.
— Не нравится мне ваше настроение, Арман, — тихо обронил настоятель. ожет, вы что-то от меня скрываете? Смотрите, если что, то я вас вместе с собой утоплю.
— Не волнуйтесь, ваше высокопреподобие, всё будет превосходно, — заверил аббата фаворит, стараясь, чтобы голос звучал твёрдо. Какое-то смутное беспокойство — результат поездки в Орлеан — точило его изнутри в последние дни. Беспокойство, которому он не находил объяснения. Пока.
В канун Адвент 29устоявшийся распорядок жизни в аббатстве Святого Аполлинария был снова нарушен.
Холодным, но солнечным днем, вскоре после полудня в палаты настоятеля вбежал ошалевший привратник, хватая ртом воздух.
— Что такое? — строго поинтересовался брат Арман. Он сидел в теплой передней и сам с собой играл в шахматы. Увидев перекошенное лицо привратника, он неожиданно развеселился. — Вы сподобились получить видение от Святого Аполлинария?
— Хуже! — прохрипел привратник.
— Хуже? Что же это? Сам Нечистый вам явился?
— О, Бог мой, нет, — привратник в ужасе отпрянул, мелко крестясь. — Придёт же вам такое в голову!
— Тогда говорите, не тяните! — прикрикнул брат Арман. — Нечего стоять столбом. Да не орите, его высокопреподобие изволят отдыхать.
— Его Преосвященство, — зашептал привратник, тараща глаза.
— Что Его Преосвященство? — стал раздражаться брат Арман.
— Господин епископ со свитой и с ними этот, как его, визитатор, за воротами дожидаются. Хотят видеть господина аббата.
Несомненным достоинством брата Армана было умение быстро ориентироваться в изменившихся обстоятельствах.
— Так вы что же ворота им даже не открыли?!
— Испугался я, хотел сразу отцу-настоятелю сообщить.
— Тупица! — Брат Арман выпихнул привратника за дверь. — Немедля впустите Его Преосвященство!
Вконец обезумевший привратник со всех ног бросил вон, но шум, произведённый им, уже разбудил аббата Симона. Он появился в дверях и хриплым ото сна голосом спросил:
— Что здесь происходит?
— Ничего особенного, ваше высокопреподобие, — поклонился брат Арман, отступая к двери. — Готовьтесь принять Его Преосвященство в компании с визитатором. Если не ошибаюсь, они в этот момент въезжают в ворота обители, вверенной вашему пастырскому попечению. Простите, ваше высокопреподобие, мне необходимо ненадолго отлучиться.
Фаворит скрылся за дверью, предоставив аббату Симону самому искать выход из сложившихся обстоятельств.
За окнами зала капитулов едва светало. По этой причине приор распорядился установить вдоль стен огромные напольные канделябры. Он не сомкнул глаз прошедшей ночью и суетился больше всех, лично проверяя расположенные во всех углах жаровни. Подготовка капитула полностью легла на его плечи ввиду болезни отца-настоятеля.
Накануне, получив известие о приезде Его Преосвященства, аббат Симон почувствовал себя дурно. Санитарный брат был срочно вызван в его покои, пустил страдальцу кровь, сокрушенно покачал головой и удалился.
Братия оживлённо перешёптывалась, занимая свои места.
— Куда это подевался прихвостень отца-настоятеля, а, брат Тьерри?
— А вы посмотрите направо, брат Филипп. Неужели вы не заметили нашего доброго брата Армана, когда вошли?
— Признаться, нет. Что это с ним? Он словно стал меньше ростом. Да он и не сидел никогда с нами, всё больше за креслом аббата обретался.
— Такие, как он, нюхом чуют, куда ветер дует. И уж если брат Арман не побрезговал сесть рядом с нами, то, верно, отца-настоятеля ждёт неминуемая гроза, — авторитетно заявил брат Тьерри.
— Экий вы провидец, — презрительно фыркнул на это замечание брат Филипп. — Тут и младенец сообразит: Его Преосвященство по пустякам в такую погоду не пустился бы.
— А вы слышали этой ночью волков? Жуть как выли! Дурной знак, скажу я вам, помяните моё слово — нас ждут выборы нового аббата. Я, брат Филипп, скажу вам наперёд, что отдам свой голос нашему приору.
— Только вам в голову, брат Тьерри, может прийти подобная глупость! — презрительно возразил брат Филипп. — Нашли, право, кандидата!
— Чем же не хорош, по-вашему, приор?
— Всем! — отрезал брат Филипп. — Кроме того, приор зануда, каких мало. Он всех нас, как солдат, построит в две шеренги и будет зудеть с утра до вечера об исполнении устава. Нет уж, увольте!
— Кого же вы предлагаете? — вскинулся брат Тьерри.
— Я считаю камерария самой подходящей кандидатурой. Он во всём держится середины. Что может быть благоразумнее?
— Для аббата важна твёрдая рука, а не какая-то там середина, которую…
— Тише, тише, — зашикали со всех сторон, — Его Преосвященство!
В наступившей тишине в зал капитулов королевской поступью вошёл епископ Орлеанский. Его Преосвященство, несмотря на средний рост, действительно производил впечатление! Одного властного взгляда глубоко посаженных глаз было достаточно, чтобы заставить трепетать любого, к кому он обращался. За епископом двигалась свита, в первом ряду которой шествовал викарий, замыкал процессию аббат Симон с монастырской верхушкой в составе приора, ризничего и келаря с камерарием.
Отец-настоятель представлял собой жалкое зрелище: бледный, с ввалившимися щеками и воспалёнными глазами, он безучастным взглядом обвёл собравшихся монахов, после чего, казалось потерял всякий интерес к происходящему в зале капитулов.
Епископ, удобно устроившись в кресле, обратился к затаившим дыхание монахам с краткой речью:
— Ну что ж, дело, ради которого мы, отложив всё, приехали в аббатство Святого Аполлинария, было начато присутствующим здесь викарием в то время, когда он по нашему поручению проводил визитацию, — голос епископа был, как всегда, твёрд и звучен. — Посему, мы полагаем, будет справедливым передать ему слово, дабы навсегда прояснить прискорбные события, имевшие место в стенах этой обители.
Матье де Нель поднялся со своего места, почтительно поклонился Его Преосвященству и вышел вперёд. Притихшая братия неотрывно следила за каждым его движением.
— Полагаю, лучше всего начать с событий, происшедших в Туре лет двенадцать тому назад, поскольку они имеют непосредственное отношение к смерти пономаря, — он сделал короткую паузу. — В то время жили в Туре почтенные купцы: Шарль Донж и Николя Богарре. Дружба их и взаимная приязнь простирались так далеко, что однажды им пришла в голову счастливая мысль соединить законным браком своих старших детей. Дело было слажено, и свадьбу решили сыграть после возвращения достопочтенных отцов семейств из Фландрии, ибо всем известно, что жизнь купца требует непрестанных разъездов.
Однако надо же было такому случиться, накануне отъезда Донж, возвращаясь вечером домой, упал и сломал ногу. Естественно, были призваны лучшие доктора, которые, как смогли, облегчили страдания несчастного и даже заверили его в полном выздоровлении. Но, разумеется, ни о какой поездке во Фландрию речи быть не могло.
Что делать? Единственный выход — послать вместо себя старшего сына Кристофа, который, простившись со своей невестой Элоиз, выехал следующим утром за городские ворота. Вместе с ним отправился и будущий тесть, очень довольный тем, что перед самым отъездом удалось нанять одного смышлёного школяра за умеренную плату обучать сына и наследника состояния Богарре премудростям науки.
Школяр и впрямь имел задатки учителя, был боек и, говорят, недурён собой. В общем, Элоиз Богарре он пришёлся по сердцу. Не будем судить строго неопытную девицу, поскольку эта история могла и не иметь печального конца, если бы в ход событий не вмешалась мадам Богарре со свойственной ей бесцеремонностью. Об этой даме стоит сказать несколько слов отдельно, дабы у вас, святые отцы, могло сложиться ясное представление о последующих событиях.
Все, кто был с ней знаком, утверждают: мадам Богарре была женщиной малообразованной, но жадной и властной до самодурства. Ввиду частых отлучек мужа она правила домом, как владетельный сеньор своим феодом. Спуску не было никому, кроме сына — его она обожала до самозабвения. К Элоиз же относилась чуть лучше, чем к домашней прислуге. Представьте, как себя чувствовала девушка в собственном доме, бесконечно попрекаемая родной матерью, желавшей поскорее выдать её замуж, и, таким образом, сбыть с рук.
Мадам Богарре имела привычку лично вникать во все домашние дела. И вот однажды она заметила, что школяр, дававший уроки любимому сыну, опоздал к началу занятий, в следующий раз он закончил урок раньше положенного. Мадам Богарре стала следить и вести тщательный учёт, потерянного учителем времени. В конце месяца, когда пришло время заплатить установленную мужем плату за уроки, она заявила незадачливому наставнику, что вычла из его жалования определённую сумму. Школяр стал протестовать, но мадам Богарре была непреклонна, походу упомянув, какой незаслуженной милости удостоили его, приняв в дом на правах учителя. Наверняка она чувствовала себя в тот момент всевластной госпожой, но, унизив гордеца, совершила роковую ошибку.
