Борис Акунин - Любовник смерти
– Та же картина, что у Синюхиных и Самшитовых, – хмуро сказал господин Неймлес, закрывая Ташкино лицо белым платком. – Маса, твоё мнение относительно п-последовательности событий?
Сенсей показал на дверь:
– Выбир дверь одним ударом. Восёр. Быстро. На него прыгнура собатька. Убир её ногой, вот так. – Маса топнул, словно впечатав каблук в пол. – Потом сягнур сюда. – Японец в два больших шага приблизился к недвижной мамке. – Она спара. Он ударир её в висок. Сразу убир. Потом схватир девотьку, привязар к кровати, стар мутить.
– Что стал? – болезненно скривившись, спросил Скорик.
– Мучить, пытать, – перевёл Эраст Петрович. – Как прежде истязал Синюхина и Самшитова. Видишь, какие у неё п-пальцы. Это убийца выламывал их один за другим. А волосы?
Сенька тускло поинтересовался:
– Что волосы?
Инженер сдвинул платок. Голос у Эраста Петровича был бесстрастный, словно прихваченный морозцем.
– Вот здесь, на т-темени, кровь. И здесь. И здесь. А на полу клочья. Некоторые с лоскутами кожи. Это он выдирал ей волосы.
– Зачем? Что она ему сделала?
Стыдно это было, нехорошо, что разговор у них выходил такой деревянный, будто о чужом человеке, но господин Неймлес всем видом показывал: сейчас работаем, участвует только мозг, сентименты после. А у Сеньки все одно плакать мочи больше не было, и все чувства из него вытекли вместе со слезами.
– Может, подцепила сумасшедшего клиента? – спросил он, натянув платок обратно, чтобы снова не раскиселиться. – Это на Хитровке бывает. Приведёт мамзелька такого: с виду человек как человек, а сам изверг.
Инженер кивнул, как бы одобряя Сенькины дедуктивные усилия.
– Версия клиента-садиста могла бы считаться основной, если бы не сходство этого преступления с двумя предыдущими. Истребление всего живого. Это раз. Применение пыток. Это два. Тот же район. Это три. Кроме того… – Он бестрепетной рукой заголил Ташке ноги, нагнулся и потянул из кармана лупу. Скорик поскорей отвернулся, стал кашлять, чтоб протолкнуть из горла ком. – М-да, никаких следов насилия или полового н-надругательства. Как чувственный объект жертва убийцу не интересовала. Взглянем на губы…
Маса подошёл, а Сенька смотреть не стал.
Легонько затрещало – это Эраст Петрович, надо думать, отдирал у Ташки со рта пластырь.
– Так и есть. Пластырь несколько раз отлепляли и прилепляли. Мучитель вновь и вновь спрашивал о чем-то, а девочка ему не отвечала.
Это навряд ли, подумал Скорик, чтоб Ташка такому ироду ничего не отвечала. Ещё как, поди, отвечала, самыми что ни на есть громкими словами. Только тут, в Хохловском, ори не ори, ругайся не ругайся, никто не придёт, не выручит.
– А вот это интересно. Маса, посмотри на её з-зубы.
– Мородец, – сказал сенсей и одобрительно поцокал языком. – За парец его цапнура.
– Эх, жаль нет лаборатории, – вздохнул инженер. – Взять бы частицу крови преступника на анализ. Да в московской полиции, вероятно, не слыхали о методике Ландштейнера… Но все же нужно каким-то образом привлечь внимание следователя к этой д-детали…
Они с Масой склонились над Ташкой, а Сенька, чтоб без дела не торчать, прошёлся по комнате. В окошке были выставлены три белых нарцисса. На языке цветов это что-то значило. «Я тебя люблю»? Или, может, «чтоб вы все, гады, провалились»? Теперь уж никто не переведёт…
– Эх, – сказал Сенька вслух, больше самому себе, в укор. – Мне бы пораньше придти, до темна. Больно осторожничал, вот и припозднился.
Эраст Петрович мельком оглянулся.
– До темна? Убийство совершено по меньшей мере третьего дня, а скорее всего т-трое суток назад. Так что ты, Сеня, припозднился сильнее, чем тебе кажется.
И то верно. Вон и нарциссы на окошке совсем подвяли.
А что не заметил никто, так ведь это Хитровка. Если помрёт кто, то так и будет лежать, пока соседи тухлятину не унюхают.
– Если это не полоумный, то чего он от Ташки-то хотел? – спросил Скорик, глядя на мёртвые цветы. – Чего с неё взять?
– Не «чего», а «кого», – ответил инженер, как бы даже удивившись вопросу. – Тебя, Сеня. Ты очень нужен этому настырному господину. Зачем – сам знаешь.
– Беда! – всплеснул руками Сенька. – Я Ташке про вас и господина Масу рассказывал. Что вы в Ащеуловом переулке живёте, тоже говорил! Если он, душегуб этот, такой настырный, то непременно вызнает, куда мы съехали! Ломовиков найдёт, что вещи перевозили, поспрошает… Ведь три дня уже прошло! Бежать надо!
– Не «поспрошает», а «расспросит», – строго сказал инженер, стягивая тонкие каучуковые перчатки. – А бежать мы никуда не будем. По двум причинам. Мы твоего д-доброжелателя не боимся, пускай приходит – нам же проще. Это раз. И потом, ты скверного мнения о мадемуазель Ташке. Она тебя не выдала, ничего палачу не сказала. Это два.
– Почём вы знаете, что не выдала?
– Не забывай: я имел честь быть знакомым с этой незаурядной особой. Она была тебе настоящим т-товарищем. Ну а кроме того, если б она заговорила, то пластырь с её рта был бы снят. Раз не снят, значит, она до самого конца так и не заговорила.
И здесь время, отведённое на дедукцию, видимо, закончилось, потому что лицо господина Неймлеса из сосредоточенного и деловитого стало безмерно печальным.
– Жалко девочку, – сказал Эраст Петрович и положил Сеньке руку на плечо.
Плечо немедленно затряслось – само по себе, и ничего поделать с этим было нельзя.
А Маса подобрал с пола щенка, бережно пристроил на подоконник, поближе к нарциссам.
– И сенка тодзе дзярко. Он быр храбрый. В средусей дзизни родится самураем.
Но несентиментальный инженер велел положить Помпония обратно на пол – «дабы не замутнять для следователя, и без того не слишком т-толкового, картину преступления».
Как Сенька дедуктировал
Сенька и Маса сидели в кабинете, тихонько. Смотрели, как Эраст Петрович, потряхивая чётками, прохаживается по комнате. Скорик уже знал: нужно помалкивать, терпеливо ждать, чего будет.
Один раз инженер остановился посреди комнаты, спрятал зеленые камешки в карман и быстро хлопнул в ладоши, три раза подряд, будто вдруг безмерно чему-то обрадовался.
Но сенсей приложил палец к губам: сиди помалкивай, не всё ещё.
Однако вскоре после этого господин Неймлес топтать ковёр перестал, сел в кресло и заговорил – раздумчиво, будто бы сам с собой:
– Итак. Совершено три жестоких убийства: первое и третье на Хитровке, второе в пяти минутах ходьбы от Хитровки, но тоже на территории, подведомственной Третьему Мясницкому участку городской полиции. В общей сложности преступник лишил жизни восемь человек – двоих мужчин, трех женщин, трех детей – и ещё почему-то попугая и собаку. Каждый раз одну из жертв перед смертью жестоко истязали, выведывая некие п-потребные убийце сведения. Ни улик, ни свидетелей нет. Таковы вкратце условия стоящей перед нами задачи. Что требуется – понятно. Найти выродка и передать в руки правосудия.
– А есри не поручиться дзивьем, тогда передать его правосудзию в виде турупа, – быстро добавил Маса.
– Если при задержании преступник окажет с-сопротивление, тогда, исчерпав дозволенные законом меры самообороны, – здесь инженер поднял палец и со значением посмотрел на своего камердинера, – возможно, не удастся избежать упомянутого тобой исхода.
– Найти бы его, паскуду, и башку оторвать, – вставил своё слово Сенька.
– Не б-башку, а голову. Но как бы там ни было, сначала нужно его найти. – Эраст Петрович обвёл взглядом участников совещания. – Есть ли вопросы, прежде чем мы перейдём к дедуктированию и п-практическим мерам?
Сенька не знал, чего спрашивать, а японец, почесав жёсткий ёжик волос, задумчиво протянул:
– Са-а. Господзин, а потему «убийца», не «убийцы»?
Эраст Петрович кивнул, признавая правомочность вопроса.
– Ты весьма убедительно изобразил, как д-действовал преступник в Хохловском переулке. Зачем ему был нужен сообщник?
– Это не аругумент, – отрезал Маса.
– Согласен. Я должен был спросить: зачем ему понадобился бы сообщник именно в этом случае, если прежде убийца отлично справлялся и сам? На Сеню в подвале напал один человек. Это раз. – Господин Неймлес снова вынул чётки, щёлкнул бусиной. – В ювелирной лавке тоже действовал одиночка, что установлено полицией. Это два. – Щёлкнула вторая бусина. – Наконец, в Ерошенковской ночлежке преступник опять-таки отлично обошёлся без чьей-либо помощи. Как ты помнишь из рассказа Сени, Синюхин говорил о преступнике «он». Так, Семён?
– Так, – припомнил Скорик. – Синюхин ещё «зверюгой» его обозвал.
Немножко стыдно стало, что не всю правду тогда Эрасту Петровичу открыл – про клад-то смолчал.
Инженер словно подслушал это Сенькино угрызение.
– Ну а теперь, если у вас больше вопросов нет, переходим к главному – составим план розыскных м-мероприятий. И ключевое слово здесь – клад.
