Александра Девиль - Чужой клад
— Та поняли, поняли, — кивнул сообразительный мельник. — Сам так отвечу и работникам своим прикажу. А ты, Григорий Саввич, не останешься ли у меня на ночлег? Хлопца моего старшего чему-нибудь бы поучил.
— Рад бы, Панас, да только мне сегодня непременно надо в Ромен, — сказал учитель. — Я должен встретиться там с паном Ковалинским, который завтра с утра выезжает в Переяславль. Если не успею на его экипаж, то придется самому добираться до места, а это долго; я же пообещал Томарам вернуться к концу недели. Негоже учителю слово свое не держать, ведь тогда с учеников какой спрос?
— И то правда, пан учитель, всегда-то ты прав. — Панас почесал затылок, раздумывая. — Тут, конечно, от города недалеко, всего-то пару верст. Может, до темноты и успеешь. Да только все-таки лучше я тебе дам в сопровождение своего работника. Оно и мне спокойней будет.
— Спасибо за хлопоты, хозяин, — сказал Денис и повернулся к Сковороде. — А вы, Григорий Саввич, как будете в Москве, так уж непременно погостите в нашем подмосковном имении. Матушка будет рада, она любит ученых богословов.
— Так ведь вы сказали, что ваше имение под Трубчевском, — заметил Сковорода, и Насте показалось, что в его серьезных глазах мелькнули лукавые искорки.
— Да… конечно… — слегка смешался Денис. — Однако позвольте сказать вам несколько слов…
Он на пару минут отвел философа в сторону и о чем-то тихо с ним переговорил. Насте очень хотелось бы послушать эту короткую беседу, но шум расхлопотавшихся хозяев ей помешал. Панас велел своему работнику отвезти карету в ближайший лесок, а там распрячь лошадей, привести их в конюшню и накормить. Явдоха же, в свою очередь, заходилась готовить приезжим панам ужин и постель, бегая из одной хаты в другую и покрикивая на свою помощницу — босоногую девчонку лет четырнадцати.
Прощаясь с Григорием Саввичем, Настя уже почти не сомневалась, что он все о ней знает, потому что этому человеку было дано видеть скрытое от глаз и ушей. Она невольно проводила взглядом стройную, прямую фигуру учителя, уходившего по вечерней дороге в сопровождении хуторянина. Когда путники скрылись за деревьями, Настя повернулась к Денису и успела заметить, что он тоже смотрел вслед необычному философу, которого, вероятно, никак не ожидал встретить в украинской степи.
На ужин хозяйка подала хлеб с салом, рыбу и целую миску дымящихся вареников. Денис ел и нахваливал, а Настя едва сумела проглотить два-три вареника с вишнями, поскольку была в волнении из-за предстоящего ночлега. Она слышала, как Явдоха сказала девочке:
— Христина, постелишь панам в этой хате, а ихнего кучера отведешь в камору.
Настя поняла, что их с Денисом, как супругов, собираются уложить вместе, на одну кровать в этом домике, состоявшем из двух комнат — столовой, где они сейчас ужинали, и спальни, дверь в которую маленькая служанка то и дело открывала, занося туда подушки, одеяла и посуду. Насте было понятно, что вся эта суета объясняется тем, что служанке любопытно лишний раз взглянуть на необычных гостей. Тут же крутился и хозяйский сын — мальчик лет десяти. Работник, которому было поручено спрятать карету, тоже беспрестанно заглядывал, а потом вызвал Ерему обсудить какой-то вопрос о лошадином корме. Кучер уже вполне успел насытиться, но, привыкнув к ненадежности существования рядом с беспокойным молодым барином, быстро сунул в карман кусок хлеба и сушеную рыбину, а уж после этого двинулся во двор вслед за работником.
Потом и хозяева, убрав со стола, ушли вместе со служанкой, пожелав пану и пани спокойной ночи. Они отправились ночевать в другую хату, предоставив эту в полное распоряжение знатных гостей.
Поздний вечер уже готовился перейти в ночь; на темносинем небе высветился золотой серп луны и все ярче проступали звезды. Денис закрыл наружную дверь на засов, а Настя плотно задернула оконную занавеску. Теперь домик освещался лишь двумя светильниками — в столовой и в спальне.
— Ну что ж, сударыня, пора нам укладываться в нашу супружескую постель, — игриво сказал Денис и взял девушку за руку.
Она не нашла что ему ответить и молча переступила порог спальни. Кровать здесь была только одна, но широкая и высокая. И, надо отдать должное хозяйке, застелено сие ложе было с опрятностью.
Самым щекотливым оказалось то обстоятельство, что в домике не было ни лежанки, ни достаточно большой скамьи, чтобы мнимые супруги имели возможность спать порознь. Кроме кровати в спальне имелся лишь маленький стол, шаткая скамейка, сундук у стены и поставец для посуды.
Настя беспокойно огляделась и, скрывая волнение, сказала:
— Кому-то из нас придется спать на сундуке. Или на столе в соседней комнате.
— Помилуйте, кому из живых можно спать на столе?! — с шутливым ужасом воскликнул Денис. — А на этом сундуке поместится разве что ребенок. Нет уж, сударыня, не заставляйте меня подозревать вас в трусости.
— В трусости?.. Что вы этим хотите сказать? — опешила Настя.
— А то, что вы боитесь улечься рядом со мной. Неужели подозреваете во мне насильника?
— Нет, но…
— Стало быть, вы боитесь собственной слабости. Боитесь, что, оказавшись рядом со мной, не устоите и…
— Что?!. — возмутилась Настя. — Да как вы смеете…
Он не дал ей договорить, быстро схватив ее в объятия и закрыв ей рот поцелуем. Несколько мгновений девушка сопротивлялась, а потом ее захлестнуло то глубокое и упоительное чувство, которое раньше она знала лишь во сне. За одним поцелуем последовал другой, и скоро Настя ехала сама не своя; ее губы горели, пальцы путались в его волосах, по телу пробегала дрожь… Сквозь оглушительное биение крови в висках она услышала прерывистый шепот Дениса:
— Настя… Настенька… любимая моя…
С трудом оторвавшись от него, она сдавленным голосом спросила:
— Чтобы… чтобы сказали?
— Не «вы», а «ты», — поправил он. — Я сказал, что люблю тебя. Люблю с первой встречи.
— Почему же вы… ты раньше не говорил? — прошептала она, глядя на него сияющими глазами.
— Я противился своему чувству, потому что боялся быть отвергнутым. И еще я всегда думал, как и этот степной философ, что семейная жизнь — не для меня.
— Но Сковорода — святой человек, а ты…
— А я не святой, — подхватил Денис, — я никогда не чуждался грешных удовольствий. Но женщины нужны мне были лишь на время. Я ни к кому не хотел привязываться, потому что более всего дорожил свободой. Я думал: любая жена будет мешать моим занятиям наукой, моим путешествиям. К тому же я с детства испытал многие превратности судьбы. Было время, когда я жил в бедности и без всякой надежды на успех. Потому и решил ни с кем себя не связывать, чтобы иметь возможность идти по жизни смело, не оглядываясь. А семья — она сковывает человека, заставляет быть осторожным, отвечать не только за себя, но и за существа более слабые…
— Зачем ты мне все это говоришь? — глухим голосом спросила Настя и отстранилась от него.
— Затем, что люблю тебя, — сказал Денис и снова крепко привлек ее к себе. — Думаешь, почему я так рьяно принялся помогать Шалыгину, почему задержался в городе? Да потому, что хотел уберечь тебя от опасности! И хотел всегда быть рядом. Ведь только встретившись с тобой, я понял, что еще никогда по-настоящему не любил. Других женщин я легко брал и легко оставлял. Но тебя не мог оскорбить легким отношением. Такая девушка, как ты, заслуживает только серьезного чувства, а я не мог предложить тебе руку и сердце. Потому и молчал.
— Отчего же сейчас заговорил? — спросила Настя, упираясь кулачками ему в грудь. — Или решил, что после твоих поцелуев я потеряю голову и тут же тебе отдамся?
— Нет, не то. — Он улыбнулся, заглядывая в ее сверкающие глаза. — Не гневайся на меня, моя красавица. Я признался тебе в любви, потому что окончательно покорен. Теперь я не боюсь потерять свою свободу, а с восторгом положу ее к твоим ногам. Без тебя мне не в радость будут любые труды и свершения. Раздели мою судьбу, будь моей женой!
Денис вдруг стал на одно колено и пристально посмотрел на девушку снизу вверх. Настя видела, как в его глазах мелькает тревога и неуверенность, и этот взгляд убедил ее сильнее, чем слова. Она с невольной нежностью погладила его волосы, коснулась щеки; он перехватил ее руку, прижал к своим губам и с волнением спросил:
— Так ты согласна? Ты любишь меня?
— Люблю, — ответила она серьезно, без кокетства. — Да, люблю, скрывать не буду. Но женой твоей, наверное, не стану. Не потому, что не хочу, а потому, что ничего из этого не получится. Мы с тобой разные люди. Вряд ли наш брак благословит твоя матушка. Да и твое окружение будет смеяться, когда ты…
— Вот глупости-то какие! — прервал ее Денис, вскакивая с колен. — Даже слышать не хочу подобной чепухи! Матушка тебя полюбит, как только увидит. И друзьям моим ты понравишься. А хоть бы не понравилась — мне это все равно. Если же кто посмеет ухмыльнуться или слово плохое сказать, — пусть пеняет на себя! Денис Томский ведь не только над книжками сидел, но еще и научился неплохо владеть шпагой! — Он взял Настю за подбородок и добавил уже шутливо: — И потом, сударыня, проведя с вами ночь наедине, я, как честный человек, просто обязан жениться.
