Артуро Перес-Реверте - Фламандская доска
– Тогда давайте поговорим о ван Гюйсе.
– Давайте поговорим. – Их взгляды встретились, и Хулия смогла убедиться, что, несмотря на улыбку, играющую на губах, его глаза не улыбались, а смотрели на нее настороженно и выжидающе. – До меня дошли кое-какие слухи, вы ведь знаете… Наш маленький профессиональный мирок – это просто двор, населенный сплетницами; мы все знаем друг друга, – вздохнул он с выражением некой укоризны в адрес только что описанного им мира. – Полагаю, что вы обнаружили кое-что в этой картине. И, как мне говорили, это «кое-что» значительно повышает ее ценность.
Хулия сделала бесстрастное лицо, хотя заранее сознавала, что этого мало, чтобы обмануть Пако Монтегрифо.
– Кто вам рассказал эту чушь?
– Птичка начирикала. – Он задумчиво погладил пальцем правую бровь. – Но это не важно.
А важно вот что: ваша подруга, сеньорита Роч, похоже, собирается шантажировать меня…
– Не знаю, о чем это вы.
– Я уверен в этом. – Улыбка Монтегрифо оставалась все такой же широкой. – Ваша подруга хочет уменьшить комиссионные, причитающиеся «Клэймору», и за счет этого увеличить свои… – Он произнес это вполне равнодушно. – В общем-то, по закону для этого нет никаких препятствий, поскольку у нас с ней только устная договоренность; она может разорвать ее и обратиться к другим в поисках более высоких комиссионных.
– Я рада, что вы так хорошо все понимаете.
– Как видите, понимаю. Однако это не мешает мне в то же время соблюдать интересы моей фирмы…
– Я так и думала.
– Не стану скрывать от вас: мне удалось разыскать владельца вашего ван Гюйса, этого пожилого господина. Точнее, я связался с его племянниками. Не скрою также, что в мои намерения входило добиться, чтобы эта семья отказалась от посреднических услуг вашей подруги и вела дела непосредственно со мной… Вы понимаете?
– Абсолютно. Вы пытались выкинуть Менчу из игры.
– Можно называть это по-разному, но, полагаю, можно и так. – Его бронзовое чело омрачилось, отчего на лице появилось выражение боли, как у человека, услышавшего в свой адрес незаслуженное обвинение. – Плохо то, что ваша приятельница, будучи женщиной предусмотрительной, заставила хозяина картины подписать документ. Документ, заранее обрекающий на неудачу любые шаги, которые я могу предпринять… Что вы об этом думаете?
– Думаю, что сочувствую вам. Надеюсь, в следующий раз вам повезет больше.
– Спасибо. – Монтегрифо закурил еще одну сигарету. – Но, может быть, и тут еще не все потеряно. Вы близкая подруга сеньориты Роч. Может, вы сумели бы убедить ее… склонить к полюбовному соглашению. Работая все вместе, одной командой, мы выжмем из этой картины немалый барыш, от которого будет польза и вам, и вашей приятельнице, и «Клэймору», и лично мне. Что вы об этом думаете?
– Думаю, что это вполне возможно. Но почему вы рассказываете все это мне, вместо того чтобы переговорить с Менчу?.. Вы сэкономили бы стоимость ужина.
Монтегрифо изобразил на лице искреннее огорчение.
– Вы нравитесь мне, и не только как реставратор. Если уж совсем честно – очень нравитесь. Вы кажетесь мне женщиной умной и рассудительной, не говоря уж о том, что весьма привлекательной… Я возлагаю гораздо больше надежд на ваше посредничество, нежели на прямой контакт с вашей подругой, которую – вы уж простите – считаю дамой несколько легкомысленной.
– Короче говоря, – подвела итог Хулия, – вы надеетесь, что я возьмусь убедить ее.
– Это было бы… – директор «Клэймора» поколебался пару секунд, тщательно подбирая подходящее слово, – это было бы чудесно.
– А что выиграю я от этой затеи?
– Разумеется, хорошее отношение моей фирмы. И теперь, и в дальнейшем. Что же касается непосредственного вознаграждения – и я не спрашиваю, на что вы рассчитывали, соглашаясь работать над ван Гюйсом, – могу гарантировать вам двойную сумму. Это, естественно, помимо ваших двух процентов от окончательной цены, которой «Игра в шахматы» достигнет на аукционе. Кроме того, я могу предложить вам место руководителя отдела реставрации мадридского филиала «Клэймора»… Что вы об этом думаете?
– Что это весьма соблазнительно. Вы сколько надеетесь выкачать из этой картины?
– Уже есть весьма заинтересованные покупатели в Лондоне и Нью-Йорке. Если надлежащим образом организовать рекламу, продажа ван Гюйса может стать важнейшим событием в жизни мира искусства с тех пор, как «Кристи» выставлял на аукцион саркофаг Тутанхамона… Как вы сами, надеюсь, понимаете, при таких условиях претензии вашей подруги на равный с нашим гонорар выходят за рамки допустимого. Она только нашла реставратора и предложила нам картину. Все остальное делаем мы.
Хулия размышляла над его словами, но по лицу ее невозможно было понять, насколько они ее впечатлили; еще пару дней назад она бы ответила «да», но теперь все слишком изменилось. Спустя несколько мгновений она взглянула на правую руку Монтегрифо, лежавшую на скатерти очень близко от ее руки, и прикинула, на сколько сантиметров та продвинулась вперед за последние пять минут. Настолько, решила она, что уже пора ставить точку.
– Я попытаюсь, – проговорила она, беря со стола свою сумочку. – Но ничего гарантировать вам не могу.
Монтегрифо пальцем погладил правую бровь.
– Попытайтесь. – Его карие глаза, теперь бархатные и влажные, окутали ее нежным взглядом. – И я уверен, что у вас получится – на благо всем нам.
В его голосе не было и тени угрозы: только просьба, мягкая, дружеская и настолько безукоризненно смодулированная, что даже могла показаться искренней. Потом Монтегрифо взял руку Хулии в свои и галантно, чуть прикасаясь губами, поцеловал ее.
– Не помню, говорил ли я вам уже, – прибавил он, понижая голос, – что вы необыкновенно красивая женщина…
Она попросила высадить ее поблизости от «Стевенса», а остальной путь проделала пешком. После двенадцати заведение открывало свои двери для посетителей, круг которых определялся высокими ценами и неукоснительно применяемым принципом недопущения нежелательных лиц – право, оставляемое за собой администрацией. Там встречался, что называется, весь Мадрид, если иметь в виду людей, так или иначе связанных с искусством: от агентов иностранных фирм, прибывших в столицу в поисках старинных икон или частных коллекций, выставляемых на продажу, до владельцев картинных галерей, исследователей, импресарио, журналистов, пишущих об искусстве, и известных художников.
Хулия оставила пальто в гардеробе и, поздоровавшись с несколькими знакомыми, прошла по коридору к дивану, где имел обыкновение сидеть Сесар. Там он и сидел – нога на ногу, с бокалом в руке, – негромко беседуя с очень красивым белокурым молодым человеком. Хулия отлично знала, что Сесар испытывает глубочайшее презрение к заведениям, являющимся местом встреч гомосексуалистов. Для него было просто вопросом хорошего вкуса избегать подобных мест, с их замкнутой, эксгибиционистской и зачастую агрессивной атмосферой, в которой, как рассказывал он сам со своей обычной иронической усмешкой, очень трудно, дорогая, не оказаться в роли старой почтенной куртизанки, попавшей в дешевый бордель. Сесар был одиноким охотником – странность, отшлифованная до изящества, – чувствовавшим себя как рыба в воде в мире гетеросексуалов, где он столь же естественно, как любой из них, поддерживал знакомства и дружбу, ухаживал и завоевывал: главным образом юные художественные дарования, которым «он служил проводником на пути открытия и познания их истинной чувственности, которую эти чудесные мальчики не всегда способны понять и принять априори». Сесару нравилось играть при своих новых сокровищах роль одновременно и Мецената, и Сократа. Потом, после надлежащих медовых месяцев, проходивших в Венеции, Марракеше или Каире, каждая из этих историй эволюционировала своим, но всегда естественным путем. Вся уже довольно долгая и интенсивная жизнь Сесара была (как это хорошо знала Хулия) длинной цепью ослепительных вспышек, разочарований, измен – но также и верности. Время от времени, видимо испытывая потребность излить душу, Сесар рассказывал ей о них – безукоризненно деликатно, тем ироническим тоном, за которым стыдливо, даже целомудренно, скрывал свои самые интимные переживания.
Он улыбнулся ей издали. «Моя любимая девушка», – беззвучно произнесли его губы, он поставил бокал на столик, встал и протянул руки ей навстречу.
– Как прошел ужин, принцесса?.. Наверное, ужасно, потому что «Сабатини» уже далеко не тот, каким был раньше… – Он презрительно скривил губы. – Все эти parvenus, чиновники и банкиры, со своими кредитными карточками и ресторанными счетами, оплачиваемыми фирмой, в конце концов изгадят все, что только можно… Кстати, ты знакома с Серхио?
Хулия была знакома с Серхио и всегда, общаясь с друзьями Сесара, чувствовала, как они смущаются, не понимая истинной природы отношений между антикваром и этой красивой спокойной девушкой. Одного взгляда ей оказалось довольно, чтобы понять, что, по крайней мере, на сегодня и, по крайней мере, с Серхио проблем не предвидится. Парень, похоже, был восприимчив, неглуп и не ревновал: они уже встречались раньше. Присутствие Хулии лишь несколько сковывало его.
