Бюро темных дел - Фуасье Эрик

Решив больше не позволять себе отвлекаться, девушка приникла ухом к двери, возле которой терпеливо ждала удобного случая уже несколько минут. Когда стало ясно, что можно переходить к действию, она осторожно повернула дверную ручку и на цыпочках переступила порог. Комната была тускло освещена единственной свечой. Дрожащее пламя рисовало зыбкие тени на стенах и возвращало к жизни потертую позолоту на переплетах книг, которыми полнились шкафы величественной библиотеки. Аглаэ взяла подсвечник и принялась внимательно изучать названия на корешках, выстроенных ровными рядами. Пока ее пальчик скользил по вытесненным названиям, на выразительном лице одно за другим сменялись выражения: любопытство, нетерпение и неумолимо нарастающая тревога.

Наконец девушка, едва заметно вздрогнув, остановилась и несмелой рукой открыла застекленную дверцу книжного шкафа. Дальше рука на ощупь устремилась в темноту полки. Раздался громкий щелчок – и целый ряд фальшивых книжных корешков отъехал в сторону, явив взору глубокую нишу. Аглаэ достала из этого тайника перевязанную стопку листов. Одного взгляда хватило, чтобы удостовериться: это те самые документы, которые она искала. Теперь у нее в руках было неопровержимое доказательство заговора, сплетенного с целью убить короля и развязать кровавую войну против великих европейских держав.

– Я была права! – вырвалось у нее, когда она клала свою находку на геридон [40], чтобы повнимательнее ее изучить. – Это поможет мне вызволить моего бедного отца из узилища, куда его бесчестно бросили враги!

Не медля более, девушка погрузилась в чтение документов.

Едва она приступила к этому занятию, у нее за спиной бесшумно открылась дверь. Порог переступил одноглазый человек, на чьем лице отражалась вся беспросветная тьма его черной души.

На вошедшем были замызганные панталоны, латаный редингот, лихо заломленная шляпа и галстук сомнительной чистоты, криво завязанный высоко под подбородком. Левый глаз его скрывала черная повязка; на сильно выступающем вперед подбородке, похожем на башмак, чернела трехдневная щетина. Зловещий вид одноглазого напугал бы кого угодно. Чего уж говорить о том, что у него в руке поблескивало обнаженное лезвие длинного кинжала?..

Стараясь ступать неслышно и при этом гротескно задирая ноги, как осторожная цапля, одноглазый начал подкрадываться к девушке, которая была так поглощена чтением, что не замечала угрожавшей ей смертельной опасности. Злодей приближался неумолимо, как сама судьба, а когда оказался у будущей жертвы за спиной, его рука с кинжалом начала медленно, мучительно медленно подниматься над головой Аглаэ.

В этот самый момент в зале громко прозвучал насмешливый голос:

– Слышь, бандюган, ну ты уже решишься воткнуть в нее перо или тебе помочь?

– Вы, там, на галерке, заткнитесь! – понеслось со всех сторон.

Одноглазый замер с кинжалом в одной руке, а другой приподнял повязку и обвел свирепым взглядом зрителей верхнего яруса, которые только что, в самый интересный момент, испортили весь драматический эффект сцены. Клакеры в партере уже разразились гиканьем и свистом в адрес нарушителей спокойствия и шквалом аплодисментов в поддержку двух актеров, призывая их продолжить спектакль. Публика мгновенно разделилась на два враждующих лагеря, которые принялись самозабвенно обмениваться оскорблениями и насмешками. Вместо стрел на поле боя с темной галерки обрушились артиллерийские залпы из сальных оберток от еды, скатанных в шарики, и яблочных огрызков.

Аглаэ, так и не дождавшись рокового удара, который позволил бы ей продемонстрировать все свое актерское мастерство в изображении предсмертной агонии, перестала делать вид, что поглощена чтением, и переключила внимание на первые ряды зрителей. В следующий миг сердце у нее заполошно забилось: там, внизу, в полумраке за оркестровой ямой, она увидела прекрасное лицо инспектора Верна. Он, не побоявшись горячего масла, капавшего как раз над этими креслами с люстры, сел совсем близко к сцене, чтобы посмотреть спектакль, в котором она, Аглаэ, играла.

Охваченная трепетом девушка подумала, что инспектор пришел сюда только ради нее. И тогда, забыв обо всех разумных доводах против дальнейшего общения с этим молодым человеком, которые она себе приводила, Аглаэ с нетерпением юной девы накануне первого бала повернулась к своему партнеру по сцене и скорбно возопила:

– Нам что тут теперь, до ночи топтаться? Ты заколешь меня или нет? Давай уже решайся!

К ужасу драматурга, маявшегося за кулисами, и мадам Саки, которая и так уже рвала на себе волосы, представляя рецензии в завтрашних газетах, зал разразился оглушительным хохотом. С этой минуты мелодрама, замысленная довести до слез самых искушенных завсегдатаев бульварных театров, превратилась в бурлеск – публика веселилась до закрытия занавеса.

– У вас на спектаклях всегда так шумно? – поинтересовался Валантен Верн.

По окончании пьесы он сумел пробраться за кулисы, в актерскую гримерку, под предлогом служебной необходимости инспектора из «Сюрте» при исполнении. Аглаэ сидела пунцовая от стыда за постигшее сегодняшнюю премьеру фиаско, но быстро обрела прежнюю живость и хорошее настроение, едва лишь Валантен предложил продолжить вечер в его обществе. Они отправились в бар «У Бертрана» – так звали виноторговца с улицы Фобур-дю-Тампль, в чьем заведении любили проводить время статисты и исполнители ролей второго плана. Сейчас, уютно устроившись за столиком с кружками пива, оба следили за клубами голубоватого дыма, поднимавшегося от трубок других посетителей, и слушали потрескивание поленьев в старенькой печке.

– О, сегодня еще, считайте, было тихо! – отозвалась Аглаэ, которой пришлось наклониться совсем близко к своему спутнику, чтобы он услышал ее за шумом переполненного бара. – Раньше я играла в «Пти-Лазари». Там представление разворачивается не столько на подмостках, сколько в зрительном зале. Публика – сплошь работяги и шелупонь из предместий. Люд настолько простой, что ни в чем себя не стесняет: все что-нибудь едят во время спектакля, а объедки зачастую бросают в актеров. – Девушка замолчала, сразу пожалев о своей откровенности. «Вот дуреха! – мысленно вздохнула она. – Ты только что расписала ему себя как бездарную актрисульку, чей удел – прозябать в заштатных театриках. Ой, ну бестолковщина, да и только! Он примет тебя за жалкую девицу, у которой нет ни таланта, ни честолюбия для большой сцены. И примет заслуженно!»

Но у Валантена и в мыслях ничего подобного не было. Он почему-то разволновался, оказавшись так близко к этой молодой женщине, – и сам не ожидал от себя подобной реакции. Всякий раз, когда она наклонялась к нему еще ближе, он вдыхал аромат ее духов с цветочными нотками и старательно отводил взгляд, чтобы не засмотреться на открытый корсаж, под которым угадывались восхитительно округлые формы.

Распрощавшись с комиссаром Фланшаром и префектом полиции, молодой инспектор закончил последние приготовления к завтрашней дуэли и подумал, что не сможет провести в одиночестве вечер, который, возможно, станет для него последним на земле. Хотелось развеяться, выбросить из головы мрачные мысли о том, что случится завтра на рассвете, и он вспомнил о молодой актрисе, встреченной накануне. Раз уж ему предстоит на заре рискнуть жизнью лицом к лицу с Фове-Дюменилем, можно напоследок нарушить привычный монашеский уклад и подарить самому себе приятный вечер в театре. Лишь когда спектакль подходил к концу, Валантен решился предложить Аглаэ вместе поужинать. И сделал он это безо всяких нескромных мыслей – в отличие от большинства молодых людей его возраста, Валантен никогда не пытался искать благосклонности прекрасного пола. Как правило, женщины оставляли его равнодушным. Однако в этот вечер, сидя рядом с Аглаэ, он все больше нервничал. Удивительным образом Валантен не на шутку поддался озорному обаянию актрисы и вместе с тем чувствовал себя неспособным затеять игру в соблазнение.