Жан-Франсуа Паро - Дело Николя Ле Флока
— Честно говоря, сударь, я и сам не знаю. Его Величество принимает господина де Сартина, и, как вы верно подметили, я его жду.
— Однако сейчас не время для его еженедельной аудиенции. Чрезвычайное происшествие или скабрезненький скандальчик, способный развеять меланхолию нашего короля? Впрочем, какая разница, в любом случае, сударь, я вам желаю успешного ожидания. А я пойду строить глазки божественной графине.
Маршал, числившийся среди друзей госпожи дю Барри, все еще надеялся с ее помощью удовлетворить свои политические амбиции. Он беззастенчиво напоминал фаворитке, что, когда у нее возникла проблема с представлением ко двору, его помощь оказалась поистине бесценной, ибо именно благодаря его усилиям все, кому непременно следовало присутствовать при представлении, волей или неволей, но все же собрались вместе.
Наконец зеркальная дверь зала совета открылась, и появилась голова Сартина; не говоря ни слова, начальник с чопорным видом окинул Николя оценивающим взором. Комиссар правильно понял взгляд начальника и проследовал в зал. Король постукивал пальцем по украшенному завитушками циферблату стенных часов, расположенных в центре каминной доски вишневого мрамора. Богато отделанные бронзой часы сверкали между двух ваз севрского фарфора.
— Комиссар Ле Флок к услугам Вашего Величества, — возвестил Сартин.
Он вывел Николя на середину комнаты, где с одной стороны от него оказалась консоль, а с другой — оконечность рабочего стола. Король, улыбаясь, повернулся к Николя. За последнее время он сильно сутулился, серый, расшитый золотом фрак туго обтягивал выдающийся вперед живот. Лицо его, отечное и покрытое сетью кровеносных сосудов, казалось более утомленным, чем обычно. Только карие, почти черные глаза напоминали о прежнем монархе. Тяжело подойдя к столу, Людовик обеими руками оперся на него; висевший на ленте орден Святого Духа закачался. Король поворачивал голову, поочередно останавливая взор на бюстах Сципиона Африканского и Александра Великого.
— Кто скажет мне, где Сципион разбил Ганнибала?
Николя бросил взгляд на Сартина, и тот легким подмигиванием приободрил его.
— Если позволите, я могу напомнить Вашему Величеству, что битва эта произошла при Заме.
— Да, да, вы правы! Ах, это все образование у иезуитов… — со вздохом произнес король.
Николя знал: монарх никогда не приступал к делу сразу, без экивоков. Подобно кораблю, который лавирует, прежде чем лечь на галс, и, преодолев дующий в нос ветер, достигает порта назначения, так и король, то ли от застенчивости, то ли опасаясь быть излишне резким, всегда приступал издалека и долго ходил вокруг и около.
— Господин начальник полиции мне все рассказал, — наконец произнес он. — Знайте, мы считаем вас невиновным. Однако пресечь слухи нам кажется сейчас невозможным. Драма стала достоянием публики, и любая цензура лишь увеличит резонанс. Тем не менее мне бы хотелось получить слово дворянина из ваших собственных уст.
— Сир, даю вам слово сына маркиза де Ранрей и вашего слуги. Я ни прямо, ни косвенно не замешан в убийство госпожи де Ластерье.
— Достаточно, сударь, я вам верю.
Не слишком заботясь о чувствах Николя, король велел ему подробно рассказать о вскрытии; нездоровое наслаждение, которое испытывал Его Величество от мрачных историй, являлось одной из самых загадочных черт его натуры. Выслушав Николя, король надолго задумался.
— Вы понимаете по-английски, сударь?
— Да, сир. Чтобы не испытывать терпение Вашего Величества, скажу лишь, что в те времена, когда англичане высадили десант в эстуарии реки Вилен, маркиз де Ранрей захватил в плен нескольких англичан, в том числе и морского офицера. Отпущенный на свободу под честное слово, он год жил в замке Ранрей и по просьбе моего отца учил нас, меня и мою сестру Изабеллу, английскому языку.
— Превосходно.
Король помолчал, а потом произнес:
— Умеете ли вы показывать фокусы, Сартин?
— Сир, есть много фокусов…
— Тот, который я имею в виду, наиболее приятный. Как-то вечером, желая развлечь меня, принцы, мои внуки, привели ко мне забавного субъекта. Речь идет об английском еврее по имени Иона, прибывшем в Париж четыре месяца назад…
— Четыре с половиной, — с улыбкой уточнил Сартин.
— Не буду с вами спорить! Во всяком случае, он столь искусно показывал фокусы, что быстро прославился, и теперь его приглашают на все модные вечера, где он демонстрирует свое искусство и таким образом зарабатывает себе на жизнь.
— Вы совершенно правы, Ваше Величество. Он берет три луидора за сеанс.
— Говорят, среди собратьев по ремеслу ему нет равных, — продолжал король. — И хотя он выглядит настоящим увальнем, грузен и обладает упитанной фигурой, в искусстве исчезать ему нет равных. Улавливаете, куда клонится моя мысль? Господин маркиз де Ранрей, вам следует исчезнуть на некоторое время. Я рассчитываю на вашу сообразительность и вашу преданность.
Из письменного прибора, сделанного из светлых пластин черепашьего панциря, король достал бумагу.
— Возьмите это охранное свидетельство. Берите, оно вам пригодится; теперь вы мой полномочный представитель. Все остальное вам объяснит Сартин. Желаю вам удачной охоты. Некая дама из числа моих друзей, кою вы, впрочем, прекрасно знаете, будет вам весьма признательна…
Он протянул руку, и Николя почтительно приложился к ней губами.
Несмотря на сырую и холодную погоду, Сартин повел Николя в безлюдный парк, довел до Оранжерейного партера и остановился на берегу водоема, где вокруг не было ни души. Если бы кто-нибудь и захотел к ним приблизиться, они бы его тотчас заметили. Под ногами поскрипывал мелкий гравий. Заметив вопросительный взор Николя, генерал-лейтенант откашлялся и начал свою речь:
— Смею надеяться, господин комиссар, вы сознаете, что пользуетесь особым доверием Его Величества и принадлежите к когорте избранных, удостоенных чести принимать участие в осуществлении его самых секретных планов. Я обязан вам об этом напомнить, ибо последующие предложения касаются именно этих планов. Поэтому все, что вы сейчас услышите, разглашению не подлежит.
Николя кивнул в знак согласия.
— Для вас не секрет, что мы постоянно и активно ведем борьбу с теми, кто хочет ослабить власть короля и государства, выплескивая целое море клеветы, иначе говоря, печатая массу памфлетов, листовок и брошюр, которые мы едва успеваем отслеживать. А ведь есть еще немало способов, не менее успешно содействующих разрушению государства!
Верно, думал Николя, но не его это дело — переворачивать вверх дном пять десятков типографий только ради того, чтобы найти один из тех пасквилей, которые столь раздражали маркизу де Помпадур и продолжают раздражать нынешнюю наложницу короля. В начале своего восхождения госпожа дю Барри подозревала Сартина, друга Шуазеля, в недостаточном рвении, ибо поток пасквилей не иссякал. Начальнику Николя даже пришлось оправдываться.
— Когда пасквили печатают в Париже, — продолжал Сартин, — все просто.
Он заметил, как на лице его помощника отразилось сомнение.
— Ну, скажем, возможно… Мы, к примеру, можем перехватить тираж. Но к каким только ухищрениям мы ни прибегаем, когда речь заходит о борьбе с контрабандой! А ведь именно с ней к нам провозят клевету. Теперь перейдем к делу. Некий авантюрист, хорошо известный моим осведомителям, бежал в Англию, где начал издавать скандальный листок под названием «Неуязвимый репортер». Мошенническим путем он присвоил себе имя шевалье де Моранд. На самом деле его зовут Тевено, он сын почтенного сельского лекаря из Бургундии, которого выходки сына свели в могилу.
— Но, сударь, ведь он в Англии.
— Сейчас я к этому подойду, только не перебивайте меня, иначе мы окончательно замерзнем на этом открытом всем ветрам перекрестке!
Подтянув пару прядей своего парика, широкими лентами спускавшихся на грудь, он завязал их под подбородком.
— Этот новый Аретино, ободренный успехом своих пасквилей, придумал наиболее быстрый и наименее опасный способ зарабатывания денег. Он выбирает жертву, преимущественно состоятельную, и сообщает, что имеет на нее компрометирующий материал. Как честный человек он предупреждает свою жертву, дабы узнать, сильно ли она огорчится, если увидит раздобытые им сведения опубликованными в газете для широкой публики. И добавляет, что готов за указанную сумму не публиковать имеющиеся у него материалы.
— Но это чистой воды шантаж! — воскликнул Николя.
— Это еще мягко сказано! Наглец уже не удовлетворяется обращением к частным лицам, он принялся за людей известных. Так, он осмелился шантажировать маркиза де Мариньи, до недавнего времени возглавлявшего королевский департамент по строительству, и брата покойной маркизы де Помпадур, угрожая распространить памфлет под названием «Простирожа». Но хуже всего, что он взялся за графиню дю Барри и намеревается напечатать «Секретные мемуары публичной женщины». Представьте себе возмущение короля, рискующего увидеть мемуары, порочащие все еще дорогую ему возлюбленную, одновременно с клеветническими нападками на его нынешнюю пассию.
