Бюро темных дел - Фуасье Эрик

– Как мне вас отблагодарить? – повернулся он к Эваристу Галуа. – Без вашего вмешательства я был бы уже мертв.

– Боюсь, я всего лишь выиграл для вас недолгую отсрочку, – вздохнул юноша. – Фове-Дюмениль – великолепный стрелок. Без сомнения, один из лучших в Париже. Честно скажу вам, он еще не проиграл ни одной дуэли.

Но Валантен был пока что слишком рад сегодняшнему спасению от неминуемой гибели, чтобы всерьез начать беспокоиться о завтрашнем дне. В ответ на предупреждение Галуа он лишь благодарно улыбнулся:

– Полагаю, о моем отчаянном положении вас предупредил не кто иной, как Этьен Араго. Однако не могу взять в толк, почему вы так самоотверженно бросились мне на помощь.

Молодой математик пожал плечами:

– Вы же не думаете, что я настолько наивен, чтобы безоговорочно поверить человеку, который ни с того ни с сего подошел ко мне на улице и представился другом покойного Люсьена Доверня? Люсьен не только ничего не рассказывал мне о вас – он даже имени вашего не упомянул ни разу. А уж когда позднее я обнаружил пропажу тайного пропуска с паролем «без короля», подозрений у меня прибавилось. Вы сказали, что мы встречались в Академии наук, и я порылся в архивах этого почтенного заведения на предмет записей о вас.

– И каким же был результат ваших изысканий?

– Я выяснил, что некий Валантен Верн, инспектор полиции и корреспондент означенной Академии, в июне прошлого года выступил там с докладом о систематическом обнаружении субплевральных и субэпикардиальных кровоизлияний при вскрытии умерших от удушения. Еще немного покопав, я узнал, что тот же самый Верн участвовал в химических экспериментах прославленного профессора Пеллетье.

– Однако я по-прежнему не понимаю, отчего вы решили за меня заступиться.

– Мои политические убеждения включают в себя идеал всеобщего братства. А стало быть, я не мог не проникнуться сочувствием к достойному человеку, увлеченному наукой, независимо от того, каким родом деятельности он занят в данный момент. Я не принадлежу к экстремистам, которые клеймят позором всех без исключения служителей власти. Республика не сможет обойтись без полицейских, тем более ученых.

– Что ж! – весело воскликнул Валантен. – Могу лишь выразить восхищение вашим благородством и широтой взглядов. Без столь блистательного выступления в мою защиту ваши друзья быстро отправили бы меня на тот свет.

Молодые люди свернули на улицу Анфер. Было около одиннадцати утра. За оградой Люксембургского парка между голыми деревьями еще вяло колыхались хлопья тумана. Птичьего щебета не было слышно за металлическим лязгом экипажей, которые так и норовили забрызгать грязью двух пешеходов, проезжая мимо по мокрой мостовой.

– С тех пор как правительство запретило «Общество друзей народа», мы стали вдвойне осторожны, – продолжил Эварист Галуа. – Есть подозрение, что власти намерены заткнуть рот всей республиканской оппозиции. И для самых воинственных из нас агенты полиции – это орудия угнетения и подавления.

– Вы тоже так считаете?

– Скажем, я не питаю ни малейшего доверия ни к богатому сословию, которое захватило власть после Июльских дней, ни к королю, который изображает из себя доброго буржуа. Если народ не возвысит голос уже сейчас, в скором времени вы увидите, как на него обрушатся репрессии, не менее страшные, чем в самые темные периоды нашей истории.

– Однако вы не можете не признать, что до сих пор Луи-Филипп проявлял терпимость к оппозиции. Соблюдается свобода прессы, манифестации никто не разгоняет, полиция вмешивается, лишь когда возникают вспышки насилия и явные беспорядки.

Эварист Галуа взглянул на собеседника с ехидной улыбкой.

– Однако в то же время инспекторам полиции приходится порой превращаться в шпионов, – иронично заметил он.

– Уверяю, вы ошибаетесь, – сказал Валантен. – Вашим подпольным обществом я заинтересовался лишь постольку, поскольку занимаюсь делом Люсьена Доверня. Мне поручили расследовать подозрительные обстоятельства его гибели.

– Я думал, уже доподлинно установлено, что несчастный покончил с собой.

– Так и есть. По крайней мере, все указывает на это. Однако некоторые весьма загадочные моменты – прошу прощения, я не вправе раскрывать вам все подробности – требуют прояснения.

– Вот как? – качнул головой математик, внезапно помрачнев. – Если это правда, тогда вы сегодня подвергли свою жизнь опасности ни за грош. Могу заверить вас, что «Якобинское возрождение» не имеет никакого отношения к смерти Люсьена. Среди нас есть несколько горячих голов, но власть народа мы намерены утверждать реформой институтов власти, только так и не иначе. Как вы сами заметили, даже сам Фове-Дюмениль отказался стать убийцей, когда мне удалось убедить его, что ваша казнь будет преступлением.

– И снова я считаю своим долгом выразить вам свою благодарность.

Юный Галуа досадливо поморщился:

– Увы, несмотря на мое вмешательство, вы всё еще в опасности. Дуэль, которая вам предстоит…

– Дуэль будет завтра! – весело перебил его Валантен, дружески хлопнув по плечу. – А пока что я жив и предлагаю вам отпраздновать это у меня дома за бутылкой шампанского!

Молодые люди продолжили путь по вымокшему и выстуженному Парижу к улице Шерш-Миди. Они уже сворачивали под изящный портик дома номер 21, когда позади прозвучал властный голос:

– Инспектор Верн! Инспектор Верн, подождите!

Валантен обернулся. У тротуара на противоположной стороне улицы стоял фиакр с извозчиком на облучке, готовым в любой момент щелкнуть хлыстом и пустить упряжку вскачь. Из окна в дверце высунулся мужчина и энергично махал рукой.

– Однако! – пробормотал Валантен. – Вот уж кого не ожидал я тут увидеть…

– Кто это? – поинтересовался Эварист Галуа.

– Мой нынешний начальник, комиссар Фланшар. Не знаю, что ему от меня нужно, но я не могу его проигнорировать, иначе он заподозрит, что происходит нечто странное.

Математик закусил губу. Некоторое время он колебался, не зная, как поступить, но в конце концов кивнул:

– Хорошо, идите. Но помните, что я за вас поручился. Вы дали слово сохранить все в тайне и завтра явиться на место дуэли.

– Не бойтесь, слово я не нарушу. Приезжайте за мной завтра на рассвете сюда, к этому дому. Я буду полностью в вашем распоряжении. Мои апартаменты занимают весь четвертый этаж.

Молодые люди обменялись рукопожатием, скрепляя соглашение, и Валантен торопливо пересек мостовую.

Комиссар Фланшар встретил его довольно прохладно:

– Я уже почти час торчу у вас под дверью на собачьем холоде! Где вы, черт возьми, пропадали? По вашему растерзанному виду можно подумать, что вы сбежали со свадебной гулянки!

Злоключения Валантена в погребе «Трех беззаботных коростелей» не пошли на пользу его элегантному наряду. Шейный платок развязался, редингот был перепачкан землей, штанина панталонов разорвана. Распухшая скула и разбитая губа откровенно свидетельствовали о его участии в драке. Больше всего на свете ему в ту минуту хотелось немедленно принять горячую ванну и опрокинуть бокал арманьяка в качестве общеукрепляющего средства.

– Со свадебной гулянки, думаете? Тогда можете себе вообразить, какова была невеста: истинная фурия!

Хищное лицо комиссара в обрамлении львиной гривы невольно расплылось в улыбке.

– Ладно, садитесь скорее, Верн, все расскажете по дороге. Я везу вас к префекту полиции. Он желает пообщаться с нами обоими.

На вид глава парижской полиции был, прямо скажем, неказист. Одевался неброско, цвет лица имел желтушный, нос дряблый, щеки обрюзгшие. В целом Амеде Жиро де л’Эн походил на англиканского пастора, скорбного несварением желудка. Подчиненных он встретил в аскетично обставленном кабинете, где было только все самое необходимое для работы, и предложил сесть.

– Я вызвал вас, господа, чтобы побеседовать о несчастном случае с юным Довернем. Его отец – мой давний друг. Смерть единственного сына, как вы можете себе представить, оставила его безутешным. Он лично обратился ко мне с просьбой провести тщательное расследование всех обстоятельств драмы. Поначалу я согласился удовлетворить его просьбу скорее из глубочайшего сочувствия к отцовскому горю, нежели по какой-либо иной причине. Ведь самоубийство не вызывало сомнений…