Георгий Персиков - Дело о Сумерках богов
– И вообще, вы такой душка! Я счастлива, что на этой пустынной дороге мы оказались именно в вашей компании! – она легонько чмокнула в щеку остолбеневшего островитянина. Тот пробормотал что-то невразумительное в ответ, поклонился и схватился за запасное колесо. По всему было видно, что для отпрыска благородной фамилии куда проще заняться физическим трудом, чем пережить этот внезапный шквал чувств и откровенностей.
Тем не менее следовало решать, что делать дальше. Очевидно, разбойники двинулись в Варшаву, и следовало мчаться за ними по горячим следам. Требовать этого же от Гленервана было бы непорядочным. Он и так скорее всего получит нагоняй от отца за угнанный и помятый автомобиль.
– Кхм, сударь, – вежливо откашлялся Родин. – Мы оставим вас наедине с вашим могучим Буцефалом. Надеюсь, удастся устранить поломку до рассвета?
– Ни малейших сомнений! – фальцетом воскликнул все еще переживающий душевную бурю Джордж.
– А мы отправимся в город. Разведаем обстановку.
Троица направилась по дороге размашистым шагом. Юленька озорно помахала англичанину, и он несмело улыбнулся ей в ответ. Лутковские вместе со своей жертвой оторвались от погони буквально в полутора верстах от Варшавы, что было весьма кстати для пешеходов.
Темные улочки предместья быстро сменились сонными респектабельными улицами, на которых даже мерцали фонари. Разобраться в хитросплетении закоулков и тупичков между каменными зданиями посреди ночи было непросто. Выручила Юленька. Она торжествующе указала в нужном направлении и возглавила шествие. Вскоре троица стояла на пороге полицейского участка. Родин уважительно посмотрел на девушку.
– Нда-с, преудивительнейшая интуиция. Впечатлен, – и галантно открыл дверь своим спутникам.
В приемной горел свет, но было пусто. А из-за приоткрытой двери в кабинет доносились какие-то звуки. Родин отбил замысловатую дробь по косяку и шагнул внутрь, не дожидаясь приглашения.
За массивным дубовым столом восседал главный блюститель порядка. И он был хорош! Вислые усы топорщились, словно у принюхивающегося кота. Залихватский чуб, днем уложенный в благообразную прическу, застил правый глаз. А левый отливал темно-сливовым пламенем и при этом слегка косил на столешницу. На ней же царило великолепие, достойное кисти мастера фламандской школы. Изрядно покромсанный кабаний бок возвышался над витками ароматной чесночной колбасы. Крутобокие маринованные огурчики и луковки обрамляли блюдо с духмяным бигусом. Венчала натюрморт ополовиненная четвертная бутыль со сливовицей.
Полицейский не сразу разглядел гостей, но поняв, что он не один, воззрился на посетителей с немым гневным вопросом. Родин коротко поклонился и обратился к офицеру:
– Господин ротмистр, прошу прощения за столь позднее вторжение, однако мы крайне нуждаемся в вашей помощи.
Глаз хозяина полыхнул лиловым сиянием, а ус встопорщился еще более. Горделиво подбоченившись, он с чувством произнес:
– Ни розумем росийску мове!
Максим при всем желании не мог помочь выпутаться товарищу из лингвистической ловушки. Неожиданно вперед выступила Юленька. Она изящно поклонилась и бойко прощебетала:
– Подрожуяцы с пшиемночья витамы шляхетны пана![6]
Ее кавалеры еще не успели никак среагировать, а грузный ротмистр соколом вспорхнул из-за стола, пал на одно колено перед смутившейся девушкой и лобызал ее персты.
– Панна, вы словно ангел украсили своим присутствием мою скромную обитель! – сыпал он любезностями на весьма неплохом русском. – И вы, панове, – полицейский поднялся и поклонился гостям. – Располагайте мной, ротмистром Феликсом Фасолью из свентокшисских Фасолей. Буду счастлив помочь вам в сей тревожный час!
Полицейский проворно достал стопки и плеснул сливовицы мужчинам. Для девушки он вынул из секретера запыленную бутыль, выбил пробку и налил в фужер богемского стекла темного вина с густым ароматом. После этого вопросительно посмотрел на ночных визитеров. Юленька тем временем достала рисунки, взятые Георгием с Полиного стола. Она протянула их ротмистру и певуче задала вопрос:
– Шляхетны пан, якие роджине есть так?
Усач глянул на портреты и басовито расхохотался. Немного отдышавшись, он ответил по-русски:
– Пардон, мадемуазель. Но называть этих разбойников семьей могут лишь заезжие московиты да немцы. Видите ли, они есть сущий бич Божий и нет ни одного полицмейстера от Катовице до Белостока и Львова, который не мечтал бы их упрятать за решетку. Лишь для того, чтобы потомить их в сырости на голодном пайке перед тем, как вздернуть. Прошу еще раз прощения за неаппетитные подробности. – После этого хозяин тонко нарезал дичи для гостей, тщательно вытер пальцы и взял рисунок в руки. – Их вся Польша кличет Сарматами. Некоторые полагают, что в том много чести. Ведь все старые шляхетские роды ведут свою летопись от сарматских воевод. Но на самом деле прозвали их так за дикую жестокость. Ничем нельзя их разжалобить. Только золото имеет власть над ними.
Юленька сидела, широко распахнув глаза. Чем дальше вел рассказ усатый полицейский, тем ей становилось страшнее. Но суровый шляхтич не намеревался щадить чувства, он резал правду-матку.
– Вот кто это, скажите мне, будьте столь любезны?! – толстым пальцем пан Фасоль тыкал в хорошо известные путешественникам физиономии.
– Это пан Лутковский, это его жена, пани Лутковская, – отвечала Юленька. – А этот ангелочек – их сын, гимназист Янек.
– Нет же, панна Юля! Вы заблуждаетесь! Этот благообразный лис – Казимеж Сушка. Он долго лиходейничал в Литве в их непролазных лесах – и под Вильно, и под Минском. Там заслужил кличку Польдек. До сих пор этим душегубским прозвищем мамки своих детишек пугают. Мол, украдет тебя Польдек да схарчит заживо. Так и есть – грабежи, разбои, похищения людей. Вот только насчет людоедства достоверных сведений нет! – ротмистр шумно осушил стакан со сливовицей. – А эта милая мордашка на самом деле – Инга Натансон, она же Вильбек. Мошенница на доверии. Немало шведов, датчан, пруссов и латгальцев опорожнили свои кубышки, заслушавшись ее медовыми речами. Вместе с Польдеком – они страшная сила. Но хуже всех он – Адам Каролек. Да-да – ваш ангелочек! Ему всего восемнадцать лет от роду, но он уже присвоил себе громкое имя Сапега, а заодно и часть фамильных драгоценностей этого магнатского рода. На нем креста ставить негде – разбойник, насильник, убийца и морфинист. Ему доставляет удовольствие измываться над своими жертвами!
Побледневшая Юленька вскрикнула. Родин, нахмурив брови, вопросил:
– Позвольте, но почему же эти выродки до сих пор на свободе?
– Э-э-э, пан Георгий, если бы так просто было их словить, – печально протянул полицмейстер. – Сарматов мы не можем найти. Те опутали сетью страха все польские земли. Их знает вся Варшава и укрывает вся Варшава. Не из любви, нет. Из страха!
– Но что же ждет Полю? Скажите, где нам ее искать?! – воскликнула дрожащая Юленька.
– Вы точно хотите это знать? – пристально глянул пан Фасоль. Получив кивок в ответ, он медленно проговорил: – Искать похищенную панну можно где угодно и нигде – с одинаковым успехом. Сарматы могут быть в любом месте. Даже в соседнем доме – и мы этого не узнаем. Впрочем, и нет большой нужды искать ее. Вас найдут самих. Ждите, скоро они пришлют палец девушки и требования выкупа!
Тонкий бокал богемского стекла выскользнул из пальцев Юленьки и, ударившись об пол, разлетелся на сотни разноцветных осколков…
* * *Итак, Максим, Родин и примкнувшая к ним Юленька отправились в центр Варшавы, где, по словам пана Фасоли, они могли напасть на след банды Сарматов. Поначалу Георгий всячески противился компании девушки: уже было ясно, что поиск негодяев не приведет в музей или костел, а в злачных местах юной красавице делать нечего. Правда, по пути в Варшаву очень быстро выяснилось, что девушка вовсе не тихоня! Она болтала без умолку, да так складно, что оба мужчины волей-неволей отвлекались от тягостных мыслей, развлекала спутников забавными историями, вычитанными в книгах и журналах, напевала задорные песенки на разных языках и даже нарисовала очаровательный скетч, на котором был изображен Гленерван-старший в виде перегревшегося и дымившего вовсю самовара.
Родин рисунок похвалил, заметив, что девушка рисует не хуже сестры, а та, смутившись, призналась, что и портреты в комнате похищенной – ее рук дело: она оставила их на столике в номере сестры поздно ночью, уже после того, как они попрощались. Воспоминание о трагедии снова навеяло компании темные думы. Чтобы как-то исправить положение, Максим решил рассказать очередную скандинавскую легенду, самую веселую, по его мнению, – про то, как пресловутый проказник Локи узнал, что бессмертный Бальдр все же не совсем бессмертный. Матушка безгрешного красавца Бальдра обошла все девять миров, взяла клятву с каждого металла, с каждого камня, с каждого растения, с каждого зверя, с каждой птицы и с каждой рыбы в том, что никто из них не причинит вреда сыну. Но Локи опередил старушку и выточил стрелу из омелы, про которую та впопыхах забыла.
