Ирина Глебова - Кровная добыча
– Напрасно вы, господин Петрусенко, я ни при чем!
– Это мы скоро узнаем… Охрана, развести чужаков по одному по их камерам. Каждого обыскать, ключи от камер – а они обязательно кое у кого найдутся, – изъять! Господин Павлов, распорядитесь провести тотальный обыск по камерам, на площадке для прогулок, в отхожих местах, в коридорах между камер… Что, Веня, думаешь, не найдем твой инструмент? Да ты небось не слишком его и прятал-то?
В коридоре Петрусенко удрученно покачал головой.
– Такого безобразия я все-таки встретить не ожидал! Подозреваю, что новая охрана заключенным сочувствует, иначе как бы такие прогулки из камеры в камеру были возможны? Наверняка взятки берут, записки на волю передают… Вас, прапорщик, не виню, знаю – по вашему рапорту прокурор писал свою докладную записку. Сейчас эта братия немного присмиреет, потому что меня они хорошо знают. А я доложу новому начальству о том, что здесь творится, потребую принять меры.
Они остановились еще у одной камеры, охранник только что запустил туда двух заключенных, из «гостей».
– Ну вот, – весело сказал Петрусенко, заходя следом. – Место свое надо знать. Ключ от камеры нашелся?
– Да, вот у этого, – указал охранник.
Викентий Павлович осмотрел самодельный ключ, кивнул удовлетворенно.
– Веня – мастер хороший… Здесь что, есть больной?
Он прошел вглубь, к дальним нарам, откуда послышался долгий натужный кашель, словно человек задыхался. Тот, кого он там увидел, и в самом деле выглядел очень больным: бледное лицо с впавшими щеками, крупные капли пота на лбу, а на скулах – горячий неестественный румянец. «Совсем молоденький», – успел подумать Викентий Павлович, как заключенный, превозмогая надвигающийся приступ кашля, приподнялся на локте и проговорил:
– Господин Петрусенко, не узнаете меня? Викентий Павлович?
– Узнаю, Иван Павлович, – ответил Петрусенко после почти незаметной паузы. За эти несколько секунд он успел сначала мысленно удивиться тому, что видит единственного сына миллионера Христоненко в таком месте и таком виде, потом напомнить себе о нынешнем времени и обстоятельствах, вспомнить, что отец этого молодого человека умер от туберкулеза, и с жалостью подумать о том, что Иван, похоже, тоже серьезно болен… – Хотя, признаться, узнать вас непросто. Вижу, вы нездоровы? Я распоряжусь, вас переведут в больницу.
Молодой человек кивнул, обессиленно откинув голову на подушку, по его щеке катилась слеза. Петрусенко отвернулся, сдерживая волнение. Он не стал здесь, в камере, ни о чем расспрашивать Ивана Христоненко. Идя к выходу, сказал прапорщику жестко:
– Прямо сейчас, господин Павлов, переведите этого заключенного в больничный корпус. Подозреваю, что у него может быть туберкулез. А я в ближайшие дни пришлю хорошего специалиста для обследования. А сейчас пройдемте в контору, я хочу посмотреть дело Ивана Павловича Христоненко.
2
– Бог мой, Викентий! Неужели Ванечка Христоненко и в самом деле виновен?
Во взгляде Людмилы Илларионовны, вопреки ее невольному восклицанию, читалось обреченное понимание того, что да, все может быть. Следом за мужем она прошла в его кабинет, неся поднос с фарфоровым чайником и двумя чашками. Когда в доме не было детей, они любили пить чай именно здесь. Петрусенко всегда охотно рассказывал жене о своих делах, иногда опуская самые жестокие подробности. Людмила прекрасно слушала, быстро проникала в суть сложных интриг, и часто ее замечания наталкивали Викентия на разгадку. Сейчас, уступив жене кресло у стола, он подвинул поближе стул, взял из ее рук чашку. Сделал первый глоток и печально покачал головой:
– Увы, молодой Христоненко, как ты выразилась, и в самом деле виновен. Он воспротивился приказу новых властей, а подобное при любом правительстве наказывается. Другое дело, что при прежнем порядке его на такие действия просто не вынудили б… Я сейчас расскажу тебе. В Настасьевке по приказу кого-то из представителей Временного правительства в нашей губернии решили разместить воинскую часть. Иван Павлович кинулся доказывать, что этого делать нельзя, но его слушать не стали и к высшим чинам не пропустили. Тогда он кликнул нескольких своих друзей, на подступах к имению они перекрыли дорогу, Иван стрелял в офицера. К счастью, только ранил несильно.
– Еще бы! – Людмила Илларионовна печально улыбнулась. – Отец учил его музыке, живописи, верховой езде, риторике, но никак не убийству. Он, наверное, и оружие впервые держал в руках! Но, Викеша, он ведь был прав! Ты согласен? Это же Настасьевка, жемчужина всей Украины! Ее превратить в казарму, это надо только додуматься!
Викентий Павлович обнял жену за плечи:
– Верно, Люсенька, прекрасное место Настасьевка!
Они вдвоем несколько раз гостили у Павла Ивановича Христоненко, сахарозаводчика, миллионера, мецената. Это родовое имение, так же как и родовое состояние, заложил старший Христоненко – Иван Григорьевич. Километрах в восьмидесяти от Харькова он выбрал живописное место: песчаные берега реки Мерчик, вековые дубравы, рядом – старинное село, из первых здешних поселений. Первый хозяин успел почти построить дом, разбить оранжереи, парк, манеж, но вскоре умер. А достроил Настасьевку его единственный сын Павел.
– Какой чудный там парк! Сколько экзотических деревьев, их везли из разных стран, даже из Америки. Помнишь, Викеша, мы поехали всей компанией верхом на террасы, километров за десять от усадьбы? Какое это грандиозное сооружение, как умно сделано! Огромные дуги развернуты весь день к солнцу, чтобы экзотичным растениям было побольше тепла. А акустика, улавливающая все звуки природы! А сам дом такой необычной, утонченной архитектуры. Говорят, его проэктировал академик Щусев. Это правда?
– Да, – кивнул Викентий Павлович. – Там многие наши славные мастера потрудились: и архитектор Рухлядев, и скульпторы Матвеев, Коненков, и художник Савинов. А Спасо-Преображенская церковь с ее великолепной коллекцией картин и старинных икон! Да ты это знаешь лучше меня, ведь ты филолог-искусствовед.
– Мне так нравится эта церковь, такой нигде больше не видела! Она построена ведь недавно, в тринадцатом году? А кажется такой старинной: словно вросшей в землю, с одной большой маковкой, со звонницей…
– Павел Иванович так и строил ее, специально под старину. Ты же помнишь, в стены вмонтированы средневековые фрески, а внутри стены украшают росписи современные, но тоже сделанные в старом стиле.
– Да-да, и крест, вырубленный из камня почти тысячу лет назад, и старинные иконы… Господин Христоненко с самого начала хотел, чтоб в этой церкви был музей древнерусского искусства. Что же будет теперь с ней? И со всей Настасьевкой?
– Начало, как видишь, печальное. А новой власти надо было бы учесть, что Христоненко не только богачом был, а, значит, по их мнению, кровопийцем. Он не жалел средств ни на поддержку искусства, ни на здравоохранение, ни на образование. От отца унаследовал щедрость и сострадательное сердце. Ты ведь, Люсенька, не помнишь старого Христоненко, Ивана Григорьевича, он умер давно, мне было лет семнадцать-восемнадцать.
– Как нашему Саше…
– Да, – Викентий Павлович кивнул. – Мой отец дружил с ним, мы не раз бывали в Сумах, где жил Иван Григорьевич тогда. Но основной своей деятельностью, в том числе благотворительной, он занимался в Харькове. Замечательный был человек! Происхождения самого простого, разбогател на торговле сахаром, потом, когда отмена крепостного права вышла, скупал земли у разорившихся помещиков, заводы стал строить. Но никогда не забывал о тех годах, когда нужду знал. При своих заводах школы и больницы бесплатные открывал для рабочих и их детей, основал фонд противопожарного общества, трехэтажное студенческое общежитие построил.
– Дом Христоненко на Сумской улице?
– Да, и проживание для ребят там бесплатное, и столовая. Старик Христоненко вообще очень тянулся к образованным людям. Сам-то он хорошо если церковно-приходскую школу окончил, но прекрасно понимал, что такое наука, образование. Был попечителем нашего университета, выкупил здание для музыкального училища, большой пай внес на создание школы при духовной семинарии. Я не все, конечно, помню, но знаю, что материально поддерживал и писателей, и художников, и актеров. Ну и сыну своему Павлу прекрасное образование дал.
– Еще бы! Павел Иванович умнейший, интеллигентный человек был. У нас в Москве учился.
Викентий Павлович улыбнулся, погладил жену по руке.
– Помню, помню, что ты у меня из московской интеллигенции. И что Павла Ивановича знала еще до того, как со мной познакомилась.
Людмила Илларионовна была коренной москвичкой, оканчивала высшие женские историко-филологические курсы, где содержательно изучалось и искусствоведение. В свои студенческие годы бывала в московском доме Христоненко, который радушно принимал людей искусства. Прекрасная коллекция европейской, русской и украинской живописи пополнялась иногда просто на месте: Анри Матисс, например, рисовал вид на Кремль прямо из этого особняка…
