Маргарет Дуди - Афинский яд
— Господа — и дамы — из Афин и не только! А сейчас представьте, что звучат трубы!
Он заревел, изображая вышеназванный музыкальный инструмент, а флейтисты и флейтистки любезно присоединились к оратору, изо всех сил стараясь извлечь из своих флейт некое подобие трубных звуков.
— Та-ра-ра-ра! — орал юноша. — Но не думайте, что эти трубы звучат в честь Александра! Они приветствуют кое-кого покраше! Дивитесь великолепной Фрине!
Он распахнул дверь, и в комнате появилась высокая фигура, закутанная в покрывало, которое, однако, не могло скрыть чудесных очертаний тела под ним. Покрывало полетело на пол — и нашим взорам открылась прекраснейшая женщина на свете.
Это была Фрина. Да-да, сама Фрина. Найду ли я слова, чтобы описать ее — эту первую красавицу Афин, известнейшую гетеру нашего времени, воспетую кистью художника, резцом скульптора и лирой поэта? У нее был идеально правильный овал лица и греческий нос, о котором столько говорят художники и который так редко встречается в жизни. Такой нос зачастую кажется чересчур крупным и портит женщину, но в лице Фрины все было гармонично — от огромных темных глаз с длинными ресницами до тонко очерченного рта. Волны золотых волос спадали с благородного лба. Изогнутые дугой брови придавали ее лицу вопросительное или чуть дерзкое выражение. Прелестную головку гордо несла лебединая шея. Одеяние Фрины, хоть и скромное, плотно облегало ее тело, красноречиво свидетельствуя о том, что все, скрытое от глаз, также достойно наивысшей похвалы.
Даже бывалые гуляки, мужчины и женщины, разгоряченные обильными возлияниями и любовными забавами, притихли. Все мы были не в силах отвести глаз от этой женщины — чуда, перед которым блекли слова восхищения.
— Вот это да, — протянула моя подруга. — Я и не знала, что она придет. О чем еще можно мечтать? Фрина великолепна. Любоваться ею — все равно, что смотреть пьесу в театре. Она способна вскружить голову всем сидящим в этой комнате. Да, теперь мы славно повеселимся.
К моему изумлению, не только мужчины, но и женщины были счастливы, что Фрина удостоила своим появлением их временное пристанище. Впрочем, стоило ли удивляться? Появись среди нас Афродита, золотая, вечно веселая богиня, — и мужчины, и женщины одинаково возрадовались бы ей.
— Привет тебе, Фрина, девочка моя, — пробираясь к гетере, сказала Трифена. — Здесь твой второй дом.
— Второй, третий или четвертый — какая разница? — Фрина взмахнула тонкими перстами. — Афродита знает, что у меня много домов. Хей-хо! Да здравствуют волны океана! Может, пена морская — и есть мое истинное пристанище?
— Туда мы тебя и бросим, — шутливо пригрозил Филин, который подошел, чтобы обнять Фрину. — Возвращайся со мной в море, а, Фрина? — взмолился он.
— Ах, Филин, ты живешь в скучной Кефизии, с ее вечно дымящимися Ахарнами. Признаю, там полно угля, но зато совсем нет рыбы и коралловых пещер.
— Бедные Ахарны. Чем они тебе не угодили? Ведь это жилище Ареса, а ты знаешь, что к нему всегда была неравнодушна Афродита, — заметил Филин.
— Они чудесная пара, — воскликнула моя Клеобула. — Согласитесь: недаром говорят, что Филин — самый красивый мужчина в Афинах.
Филин продолжал нежно поглаживать щеку и волосы Фрины.
— Неужели ты не согласишься жить со мной, Фрина, если я отвезу тебя в морскую пещеру? Полную жемчуга и кораллов?
Она не отодвинулась, но игриво поддела его за подбородок.
— Мой милый Филин! Жемчуга и кораллы чудесны, но лучше смотрятся на суше. — Она нежно сжала его руку. — Мы уже покатались по морским волнам и вернулись домой.
— Я не теряю надежды, что ты все же вернешься ко мне домой. На моем корабле всегда найдется место для заклинательницы волн.
— О, у тебя есть корабль? — осведомился какой-то юноша. — Это торговое судно? Возьми меня в плаванье! Я хочу прокатиться с Фриной. Пожалуйста, Фрина, поехали со мной!
— Остерегайся моря, тебя ведь можно принять за кильку, — язвительно отозвалась красавица.
— Ох, как ты сурова сегодня, мой остроумный лягушонок! — рассмеялся Филин. — Пойду-ка я домой и укроюсь от твоей жестокости.
И, не обращая внимания на мольбы женщины, с которой он спустился в гостиную, Филин ушел.
— Фрина, иди сюда, — позвал один из мужчин. — Подари мне маленький поцелуй — всего один.
— Но, милый, с какой стати?
— Я хочу заставить Фебу ревновать, вот с какой. Ты же знаешь, как ревнивы женщины.
— Особенно шлюхи, особенно рабыни, — рассмеялся его приятель.
— Шлюхи и жены, — заметил мужчина постарше. — Вон как Гермия обошлась со своим супругом. Прикончила его. Должно быть, голову потеряла от ревности.
— Не желаю слушать эту гнусную клевету, — заявила Фрина. — В Афинах любят распускать сплетни, но я не верю ни слову из того, что говорят про вдову Ортобула.
— Ох, этой Гермии палец в рот не клади. А ты, между прочим, должна с ней враждовать, ибо Гермия-отравительница пользовалась репутацией добродетельной супруги. Она совсем не похожа на тебя, Фрина, о мой лягушонок с бриллиантовыми очами.
— Послушайте, вы, — выпрямляясь, сказала Фрина. — Не женщины изуродовали этот мир жадностью и ревностью, а мужчины. Женщины великодушнее и щедрее. Мы с моей подругой Ликеной — обе глубокие мыслительницы — решили, что нет на свете никого щедрее гетер. Я расскажу одну историю, если вы, малыши, хотите послушать.
— Фрина будет рассказывать? Ну и ну! — Они сгрудились вокруг нее, поддразнивая, но сгорая от нетерпения.
— Представьте, что я ваша старая кормилица, мои крошки. — Она потрепала по волосам юношу, преклонившего колени подле ее ног. — Слушайте внимательно. Моя история — заметьте, правдивая — называется «Сказка о великодушных женщинах». Однажды милетскую красавицу по имени Планго полюбил юноша из Колофона. У него уже была возлюбленная, служительница Диониса, которую звали Вакхида, родом из Самоса. Юноша жил с Вакхидой, но узрел несравненную красу Планго Милетской и был сражен ею. Когда он признался ей в своей страсти и стал вымаливать ее расположение, Планго растерялась. Она знала о прекрасной Вакхиде и решила вернуть юношу ей. Поэтому Планго пообещала юноше, что он получит то, о чем просит, только если принесет ей знаменитое ожерелье Вакхиды. Это чудесное золотое ожерелье, усыпанное драгоценными камнями, было редкой и дорогой вещью, и она знала, что Вакхида ни за что с ним не расстанется. Но печальный юноша пошел к возлюбленной и рассказал о своей беде. Он признался, что так безумно влюблен в Планго, что умрет, если не получит ее. Он умолял возлюбленную помочь ему. Сердце Вакхиды исполнилось жалости, и она отдала своему любимому (ах, неблагодарный юнец) самое ценное, что у нее было, — свое неповторимое ожерелье. Планго сдержала слово, но вернула ожерелье Вакхиде с запиской, полной слов восхищения. И тогда две девушки стали лучшими подругами, с радостью проводили время в обществе друг друга и поделили меж собой юношу из Колофона. Вот! Не прекрасна ли эта сказка? Так будут же прокляты клеветники, дурно говорящие о женщинах!
— Она чудесная, правда? — нежно сказала стоявшая возле меня девушка.
— Она восхитительна. Но ты-то за что ее любишь? — поинтересовался я.
— О, за то, что она добрая и веселая. Рядом с ней рабы забывают о том, что они рабы, а дурные начинают верить в свою добродетельность.
— А где маленькая фиванка Фисба? — осведомился какой-то юноша и схватил флейтистку, которая ела — или, скорее, хлебала — жидкую овсянку из миски, свой незатейливый, но питательный ужин. — Ты помнишь какие-нибудь фиванские танцы, моя крошка? Тебя взяли в плен после разгрома Фив, не так ли? Когда осажденные пали, и Александр ринулся в город со своим войском. Всех мужчин убили, а тридцать тысяч фиванцев попали в плен, и тебя продали прямо в пирейский бордель.
— Меня пленили и продали в рабство вместе с матерью, — печально ответила девушка. — Я была тогда совсем маленькой и почти ничего не помню. Только крики и огонь. Теперь они больше не могут продавать фиванских рабов в Афины.
— Это значит, — со знанием дела сказал мужчина постарше, — что их отправляют еще дальше — в Азию, работать на македонское войско, выполняя любую прихоть негодяев из Пеллы. Лучше уж здесь.
— Пока Фивы не отстроят заново, — сказала Фрина, вставая и потягиваясь.
— Как мило с твоей стороны — надеяться на это, — заметил мужчина, — особенно если учесть, что ты родом из Феспии, которая воевала с Фивами в прежние времена.
— Да, когда-нибудь Фивы будут отстроены.
— Фрина, но это же невозможно! Александр не оставил от них камня на камне, пощадив лишь дом Пиндара.
— Невозможно? Значит, вы говорите, что Фивы никогда не будут отстроены? Я открою вам маленькую тайну, мальчики и девочки. Я богата и собираюсь стать еще богаче. На свои собственные деньги я возведу вокруг Фив новые городские стены, но только если фиванцы пообещают сделать на них такую надпись: «Стены, павшие от руки Александра, вновь поднялись по воле Фрины Гетеры».
