Маргарет Дуди - Афинский яд
— Я жив, спасибо, — угрюмо ответил он, когда я вежливо осведомился о его самочувствии. — Но этот холод просто не дает житья. Ветрено здесь, очень ветрено. Ясное дело, горы, — и он тяжко вздохнул.
— На солнце все еще тепло, — заметил я. — После праздника семян какое-то время обычно держится хорошая погода.
— Да, хорошие ветры и ливни, — довольно проговорил Дропид.
— Мне нужно поговорить с тобой о делах, — сказал я, махнув рукой на учтивость.
Дропид ответил именно так, как я и рассчитывал:
— А, тогда тебе нужна моя жена, Филоклея. Приведи ее, Мика.
Низенькая рабыня отправилась в поле и вскоре уже семенила обратно в сопровождении госпожи. Как того требовали приличия, Мика занавесила входную дверь покрывалом, и Филоклея говорила через него, якобы обращаясь к супругу.
— Я помню, — начал я, — что во время нашей последней беседы мы обсудили предложение Филокла. Вы позволяете мне продавать мед и получать часть прибыли.
— Хорошо, что ты с повозкой, — ответила Филоклея. — Я как раз хотела послать за тобой и сказать, что мы можем дать тебе меда.
— Я уверен, что смогу продать его, — сказал я. — Скоро зима, и спрос будет неплохой. Конечно, вести морскую торговлю мы не сможем, но в Аттике продадим немало, и по хорошей цене. Возможно, я выручил бы еще больше — это же настоящий мед из Гиметта, — если бы смог привезти его в Коринф, Мегару или еще куда-нибудь. Но для этого понадобится больше рабов: доставка товара на рынок — дело непростое.
— Это да, — вставил Дропид, пользуясь своим правом участвовать в разговоре.
— Мы хотели сказать еще кое-что, — продолжала Филоклея. — А, вот и моя дочь Филоника.
В глубине дома послышались легкие шаги, и вот уже две закутанные в накидки женские фигуры прятались за покрывалом, разглядывая меня двумя парами глаз. Я смутился. Ничего не поделаешь — и этим людям надо рассказать о злополучном суде, в котором мне придется участвовать.
— Прежде чем мы продолжим говорить о делах, — решительно проговорил я, — мне нужно кое в чем признаться. Нет, не в этом смысле. Я имею в виду: рассказать. Сообщить. Вы живете так далеко от Афин и так уединенно, что, похоже, еще не слышали новости.
— Новости? Что-то с Филомелой? — испуганно спросила Филоника.
— Нет-нет, ничего подобного. Но когда я был в публичном доме, который содержит женщина по имени Манто, там нашли тело человека, явно погибшего насильственной смертью. Я обнаружил его одним из первых и теперь должен выступить свидетелем на суде.
— И все? — фыркнула Филоника.
— Юный распутник, а? — крякнул Дропид. — Я мог бы порассказать тебе об афинских борделях моей молодости…
— Теперь тебе туда уже не попасть, — оборвала его Филоклея. — Едва ли ты осилишь ступеньки. Стефан, неужели ты полагаешь, что тебе повредит эта история?
— В общем и целом, это маловероятно, — честно ответил я. — Его убили, но я тут совершенно не при чем. Я — всего лишь свидетель, нашедший тело. В таком месте, конечно, что придется выслушивать шуточки в свой адрес. Но не более. С покойным, которого, скорее всего, отравили, меня не связывали ни узы дружбы, ни родство. Его сын обвиняет вторую жену покойного отца, свою мачеху, все Афины только об этом и говорят. Но я не знаю, кто убийца. Человек, несомненно, был мертв задолго до того, как я увидел его — вернее, его труп.
— Ну, если это не кто-то из наших знакомых… — проговорила Филоклея.
— Но, — добавил я, — у меня есть еще один повод для огорчений. Смиркен сказал, что не позволит мне жениться на Филомеле во время суда — то есть, пока все не закончится. Это означает, что свадьбу придется надолго отложить. Уж точно до гамелиона.
— Ох уж мне этот Смиркен! — фыркнула Филоника, даже не пытаясь скрыть презрения к бывшему мужу, с которым не жила вот уже много лет. — Он обожает ворчать и вставлять палки в колеса. Просто не может расстаться с дочерью, вот что я скажу!
— Все равно, — проговорила более осмотрительная Филоклея, — это не самое лучшее, что могло произойти. Я бы тоже не хотела, чтобы имя моей внучки Филомелы упоминалось в связи с каким-то убийством.
— Никто бы не хотел, — мрачно ответил я. — Все это очень неприятно, и я ужасно сожалею, что оказался в публичном доме в ту ночь.
— Теперь уж ничего не поделаешь, — покорно вздохнула Филоклея. — Хорошо, что ты рассказал нам. Новости часто обходят Гиметт стороной, это правда, и реши ты промолчать — возможно, мы еще долго ничего не знали бы. Мне тоже не по душе отсрочка, особенно теперь, когда вы с Филомелой на людях принесли друг другу клятвы. После энгие любое промедление и уж тем паче разрыв — дело серьезное. Пойдут разговоры, которые могут навредить Филомеле. Смиркен еще поймет это, но, скорее всего, будет стоять на своем.
— Сейчас ему лучше ничего больше не говорить, — с неожиданной мудростью посоветовал Дропид.
— Вы что-то еще хотели сказать о делах, — напомнил я.
— О, у нас добрые вести, — порывисто воскликнула Филоника. — Теперь мы можем распоряжаться землей, которая была моим приданым; до сих пор мы сдавали ее в аренду и никак не могли договориться, что с ней делать. Но теперь, наконец, все улажено. Смиркен отказывается от своих прав на эту землю и позволяет нам ее обрабатывать, если весь доход пойдет тебе и моей дочери. Всего несколько полей недалеко отсюда. Смиркену они все равно ни к чему. Мы подумали, что можем и дальше сдавать эту землю, а прибыль отдавать вам с Филомелой.
— Там даже дом есть, — сказал Дропид.
— Скорее, лачуга, — возразила Филоклея. — Просто старый хлам — и ничего больше. Но земля плодородная. На такой хорошо растут корнеплоды, салат-латук и бобы. Может, даже пшеница.
— Это очень кстати, — обрадовался я. — Как только начнут поступать деньги, я смогу, наконец, купить раба, который мне так нужен. Раб, наверное, лучше, чем рабыня. Я наивно полагал, что вместе с Филомелой в мой дом переедет ее старая кормилица, и был очень доволен, что в семье появится лишний работник. Но я ошибся. Раба надо приобрести еще до свадьбы.
— Деметра и Персефона, как это похоже на моего мужа! — воскликнула Филоника, вновь забывая об осторожности. — Разумеется, Гета должна остаться с Филомелой, но Смиркен ни за что ее не отпустит. Он ненавидит менять свои привычки!
— Думаю, мы сумеем помочь, — сказала Филоклея. — Мы заплатим тебе вперед за мед и аренду. Конечно, если свадьба не состоится, ты вернешь нам эти деньги. Но я уверена, что все будет хорошо, несмотря на суд и капризы Смиркена.
— Эй, жена, стоит ли вот так отдавать из семьи деньги? — запротестовал Дропид. Но женщины и слушать его не стали.
— Мы отдаем их в надежные руки, — резко ответила Филоклея, — и должны считать это хорошим вложением средств. Лишний работник поможет Стефану наладить продажу меда. Переночуй у нас, Стефан, я вижу, ты утомлен дорогой. А завтра утром моя дочь поможет тебе уложить соты.
Я с радостью согласился несмотря на то что ночь предстояло провести среди трухлявой мебели немощного Дропида. Впрочем, его скромных сил как раз хватило, чтобы перебраться в спальню жены, так что изъеденные червями столы и колченогие кресла остались в моем полном распоряжении. Женщины сдержали слово. Наутро они, скрытые от нескромных взоров плотными покрывалами, проводили меня к пристройкам, где глубоко под землей, в погребе, хранился мед. Ряды золотых сот радовали глаз. Я погрузил соты на деревянные подносы, любезно предоставленные обитательницами Гиметта: все прекрасно уместилось в моей маленькой повозке.
— Вот деньги, — сказала Филоклея. Явно не доверяя Дропиду, она пошла на серьезное нарушение правил приличия и собственноручно передала мне деньги. Она пересчитала их, по одной кидая монетки в глиняный кувшин. — Двести пятьдесят драхм. Держи! — она с гордостью протянула мне кувшин. — Тут больше чем достаточно, чтобы купить раба.
— О да, — ответил я. — Не знаю, как вас благодарить. Сейчас выпишу счет.
И я нацарапал сумму своего долга на глиняном черепке.
Некоторое время спустя мы с ослом уже брели по дороге в Афины, он — нагруженный медом, а я — серебром. Визит в Гиметт принес мне огромное облегчение: здесь безропотно приняли дурную весть и не корили меня за случившееся. Я воспрял духом. Теперь у меня были деньги и кое-что на продажу. Торговля пошла на удивление хорошо, причем в тот же день на Агоре, — и я благодарил Фортуну за эту нежданную милость. Часть моего сладкого сокровища не мешало бы отвезти в Пирей и принести в жертву богам, но путь туда не близкий. А потому я отправился домой с остатками меда и пополнившимся запасом серебряных монет. Тогда мне казалось, что нет трудностей, которые я не смог бы преодолеть.
VI
Великодушные женщины
