Бюро темных дел - Фуасье Эрик
Молодой полицейский стоял в стороне от всего этого бомонда, прислонившись спиной к мраморному мавзолею. Отвлекшись от погребальной церемонии, он прошелся взглядом по склепам и могильным памятникам вокруг. Нагромождение камней и растений в блеклой пелене осенней мороси навевало тоскливые мысли. Гробницы, усыпанные опавшими листьями, с выбитыми на мраморе выспренними эпитафиями, прославляющими деяния и красоту ушедших, напоминали руины некогда великолепного, но пришедшего в упадок города, который мало-помалу и сам уходит в небытие, сдавшись на милость буйному растительному покрову. Этот некрополь, похожий на английский сад, в глазах Валантена был подобен жалкой, заранее проигранной битве, которую род людской упрямо ведет веками, силясь усмирить саму смерть.
В толпе, облаченной в траур, возникло движение, и это отвлекло его от мрачных раздумий. Могильщики наконец опустили гроб в яму; благородное собрание приготовилось прошествовать перед местом упокоения Люсьена, окропляя могилу святой водой, и принести свои соболезнования родителям покойного. Фелисьена Довернь, оцепеневшая от скорби, так и осталась стоять на месте позади всех. Валантен воспользовался этим, чтобы незаметно приблизиться к ней со спины.
– Мадемуазель, – проговорил он достаточно тихо, чтобы его услышала только Фелисьена, – я побывал в «Трех беззаботных коростелях», и мне нужно с вами поговорить. Дело всего на пару слов, но безотлагательное!
Круглолицая девушка-подросток испуганно вздрогнула, ее ресницы затрепетали, как крылья бабочки, бьющейся о стекло. Она бросила беспокойный взгляд в сторону отца, который снимал перчатки, чтобы начать принимать соболезнования от всех пришедших проводить Люсьена в последний путь.
– Давайте отойдем ненадолго, – продолжил Валантен тоном, который должен был звучать успокаивающе и одновременно настойчиво. – Если вы хотите, чтобы я доискался правды о смерти вашего брата, вы должны еще немного помочь мне.
Фелисьена ничего не сказала, но позволила увлечь себя подальше от людей, которые выстроились в очередь у чаши со святой водой. Капли дождя молотили по крышке гроба, издавая неприятно гулкий заунывный звук. Монотонная барабанная дробь заглушала их тихий разговор.
– Что вы хотите от меня? – спросила Фелисьена едва слышно. – Папеньке не понравится, что я говорю с вами о Люсьене. Он очень дорожит своей репутацией и боится, что она пострадает.
– Поэтому вы и передали мне записку тайком? Но прежде скажите лучше, почему вы решили, что смерть Люсьена может быть связана с его кругом общения в том кабаке?
– Вы правда сходили туда?
– Да, два дня назад. У меня есть все основания полагать, что там втайне собираются республиканцы. Возможно, это ячейка экстремистов, которые не смирились с разгоном «Общества друзей народа» [32]. Вы были в курсе, с кем связался Люсьен?
Фелисьена секунду поколебалась и сделала вид, что попросту не услышала вопроса.
– Люсьен всегда был мечтателем. Все связанное с торговлей и финансами внушало ему отвращение. Он ненавидел то, что принято называть мещанским духом. Это приводило в бешенство нашего отца, который упрекал Люсьена в неблагодарности, говорил, что он кусает руку дающего…
– Они часто ссорились?
– Когда Люсьен был моложе, довольно часто. Но, достигнув совершеннолетия, мой брат, скажем так, вырвался из семейных объятий. Он снял комнату на улице Ангулем и начал сочинять стихи и пьесы. Если бы не эта ужасная беда, он непременно стал бы великим драматургом! – Произнося последние слова, девушка не смогла сдержать всхлип.
– Однако вы не ответили на мой вопрос, – не отступился Валантен. – Почему в записке вы сообщили мне, что виновных в его смерти нужно искать среди завсегдатаев «Трех беззаботных коростелей»?
– Я очень любила брата, но вынуждена признать, что он был наделен беспокойным, мятущимся духом, постоянство мыслей и чувств нельзя назвать его добродетелью. Будучи человеком пылкого нрава, он слишком легко увлекался чем-то новым. В последнее время его всецело захватили идеи республиканцев. Он стал все чаще повторять, что высшая буржуазия украла Июльскую революцию у народа, что необходимо заставить правительство приступить к либеральным реформам… В доме я была единственной, с кем Люсьен откровенничал, но то, с каким пылом и энтузиазмом он рассуждал об этом, меня немного тревожило. Чтобы меня успокоить, Люсьен решил признаться, что у него есть товарищи, которые думают точно так же, как он. Я принялась его расспрашивать, и мне удалось выяснить, что он вступил в своего рода тайное братство, которое устраивает собрания в том самом кабаке.
– И все же это не объясняет, почему вы решили, что единомышленники вашего брата ответственны за его гибель.
Девушка снова посмотрела в сторону родителей, и Валантен увидел, как она внезапно побледнела. Он повернул голову в том же направлении: Шарль-Мари Довернь не сводил с них обоих взгляда. Он все еще пожимал руки друзьям и коллегам, но на слова утешения теперь отвечал лишь коротким рассеянным кивком. Печальное выражение лица депутата сменилось досадливой миной.
– Нам больше нельзя здесь шептаться, – быстро проговорила Фелисьена. – Все, что я могу добавить, – Люсьен разительно изменился в последнее время. Не только из-за увлечения новыми политическими идеями, которыми ему задурили голову. Я… я думаю, у него было нервное расстройство. Несколько недель его одолевали приступы апатии.
– Вы полагаете, это привело его к самоубийству?
– Я не врач, но как можно не увидеть связи? Тем более что было еще одно обстоятельство. Десять дней назад мы отмечали мой день рождения. По этому случаю Люсьен пришел в дом родителей на ужин и остался ночевать. Тогда произошло нечто очень странное…
– Что же? – с нескрываемым нетерпением поторопил девушку Валантен.
– В ту ночь я проснулась от звука шагов за дверью моей спальни, выглянула в коридор и увидела Люсьена. У него как будто был приступ лунатизма: он шел с широко открытыми глазами, но не видел меня и не отозвался на оклик.
– И что вы сделали тогда?
– Ничего. Я боялась, что, если попытаюсь вывести его из этого странного состояния, будет только хуже. Когда же я все-таки собралась позвать кого-нибудь на помощь, он вернулся в свою комнату. А поскольку на следующее утро он казался таким же, как прежде, вполне нормальным, я не осмелилась никому рассказать о том, что видела ночью. После его ужасной гибели я не перестаю себя в этом упрекать.
Валантену стало жалко бедную девочку с заплаканными, опухшими глазами. Он редко проявлял сочувствие к ближним своим, но сейчас испытал потребность сказать Фелисьене несколько утешительных слов.
– Не корите себя, вы ни в чем не виноваты, – ласково проговорил он. – Невозможно было предвидеть столь страшную развязку. Но вы правильно сделали, что доверились мне. Если я смогу пролить свет на обстоятельства гибели вашего брата, это будет во многом благодаря вам.
Церемония погребения подошла к концу. Люди, ускоряя шаг под усилившимся дождем, двинулись к выходу с кладбища, где их ждали экипажи. Вокруг могилы остались только близкие родственники и друзья. Полицейский достал карманные часы – у него еще было время вызнать адрес квартиры, которую Люсьен Довернь снимал на улице Ангулем, – этого не было в полученном от Фланшара досье, – и наведаться туда с проверкой.
Он свернул на аллею, по обеим сторонам которой высились склепы, и вдруг заметил женщину в черном. Судя по всему, она тоже пришла на похороны Люсьена, но намеренно держалась подальше от остальных. Насколько можно было судить, несмотря на почти скрывавший лицо капюшон ее просторного плаща, женщина была довольно молода и миловидна. Она стояла метрах в двадцати от свежей могилы, у какого-то другого надгробия, и задумчиво смотрела, как служители похоронного бюро, взявшись за лопаты, бросают на гроб первые комья земли. В руках незнакомка нервно комкала обшитый кружевами платок.
