Охота за наследством Роузвудов - Рид Маккензи

Пока он выкашливает воду из легких, я заношу пластиковый тубус, как будто это бейсбольная бита. И готовлюсь ударить незнакомца по голове с такой силой, чтобы проломить ее, когда он наконец откидывает волосы с лица, как отряхивающаяся мокрая собака, поднимает голову и смотрит на меня. Его глаза в панике округляются.

– Погоди, не надо…

В последний момент я успеваю отвести тубус, и он не врезается в голову мокрого парня, который стоит передо мной на коленях. Отплевываясь, я смотрю на него, не веря своим глазам.

– Лео?!

Бабушкин садовник открывает рот, чтобы ответить, но в это мгновение включается освещение патио. Я резко втягиваю ртом воздух и быстро ныряю за ствол могучего клена, прижавшись спиной к его коре и опустившись на корточки, так что колени оказываются прижатыми к груди. Рука крепко стискивает пластиковый тубус.

К моей досаде, Лео прячется за соседнее дерево, тоже сев на корточки, и мы оба затаиваем дыхание. Я прислушиваюсь, не раздадутся ли чьи-то шаги, но ничего не слышно. Похоже, нам повезло, мы только активировали автоматически включающиеся прожекторы.

– Что ты тут делаешь? – шепчет Лео слишком громко.

Я с силой тычу его локтем в бок, чтобы он заткнулся, затем, когда он стонет, отваживаюсь заглянуть за ствол. Поверхность воды в бассейне снова стала гладкой, освещение патио, к счастью, выключилось. Я жду еще несколько секунд, прежде чем выпрямиться и повернуться к Лео.

– Что я тут делаю? – зло шепчу я. Показываю на дом, потом на себя. – Я Роузвуд. Я тут живу. Вопрос в другом – что тут делаешь ты?

Он встает на ноги и, достав из кармана ключи, трясет ими перед моими глазами.

– Занимаюсь двором и садом. И попал я сюда через заднюю калитку.

Выходит, у него есть ключи? Даже у меня нет ключей. Они никогда не были мне нужны: передо мной все и так всегда было открыто. Я смотрю на мою одежду, мокрую и грязную от земли, в которой я испачкалась, чтобы попасть сюда. Он глядит на меня сверху вниз, и в его серых глазах читается намек на удовлетворение.

– Не думаю, что ты подстригаешь кусты в… – Я смотрю на телефон. – В четыре часа утра.

Он пожимает плечами.

– Я ранняя пташка, тут уж ничего не попишешь.

Я закатываю глаза, заходя все дальше во двор, чтобы убраться подальше от дома, но продолжаю говорить тихо. Он идет за мной.

– Тебе не положено здесь находиться, – говорю я.

– Тебе тоже.

Я поворачиваюсь, вытянув вперед руку, чтобы он не налетел на меня. У него длинные ноги, он высок, выше шести футов, и у него накачанные мускулы, потому что он и некоторые другие парни из хоккейной команды прогуливают уроки, чтобы тренироваться.

Но я тоже рослая, и несколько дюймов, на которые он возвышается надо мной, не заставят меня сдать назад.

– Откуда ты знаешь? – Двенадцать часов назад даже я сама этого не знала.

– Дэйз ввела нас в курс дела относительно того, что содержалось в завещании. Похоже, ты знавала лучшие дни.

– Ты ничего не понимаешь, – огрызаюсь я, чтобы не показать, что сгораю от стыда.

Мне следовало ожидать этого от Дэйзи – от Дэйз, как ее называют друзья и подписчики, – следовало ожидать, что она продемонстрирует грязное белье нашей семьи всей старшей школе Роузтауна. Но я надеялась, что у нее имеется хотя бы капля здравого смысла.

Я прохожу через лес в задней части территории особняка, огибая кладбище. Но как бы быстро я ни шагала, Лео не отстает.

– Ты так и не ответила на мой вопрос, – говорит он. – Почему ты здесь?

Я продолжаю идти молча, обходя деревья, и едва-едва ухитряюсь сохранить достоинство, когда спотыкаюсь о выступающий корень. Теплая ладонь Лео обхватывает мое предплечье, чтобы не дать упасть. Я дергаю плечом и стряхиваю ее.

– И тогда я скажу тебе, почему пришел, – предлагает он.

Мы уже подошли к задней калитке, и действительно, она не заперта. Я останавливаюсь, положив одну руку на кованую фигурную железную стойку, обвитую плющом, а другую уперев в бок.

Одной части меня плевать, почему он здесь. Я просто раздражена тем, что он вообще здесь оказался. Я уже несколько лет не находилась так близко к нему. После того как мы перешли в старшую школу, у нас редко бывают общие уроки, а встречаясь в коридорах, мы даже не смотрим друг на друга. Только глядя в свое окно, я иногда видела, как он пропалывает многолетние растения. Я старалась держаться от него подальше, даже брала дополнительные смены в кулинарии в те дни, когда, как мне было известно, он работал на территории особняка. И до сих пор мне отлично удавалось избегать его.

Но разумеется, в ту ночь, когда мне совершенно точно ни к чему кого-то видеть, он тут как тут. И так же, как я, он тоже полагал, что этой ночью будет здесь один.

Он принимает молчание за любопытство, и, к сожалению, он прав. Он медленно засовывает руки в карманы худи, на груди которого изображены две скрещенные хоккейные клюшки. И достает две вещи, от вида которых у меня замирает сердце.

В правой руке он держит лист плотной открыточной бумаги, теперь пропитанный водой бассейна, но чернила на нем видны все так же ясно, и я сразу узнаю почерк.

А в левой у него зажат пластиковый тубус.

Он показывает кивком на мой пластиковый тубус, который я так сильно сжимаю в кулаке, что костяшки пальцев побелели.

– Похоже, они близняшки.

Я быстро выхожу из калитки – мне необходимо повернуться к нему спиной, чтобы он не увидел, как я потрясена. Но он обвивает рукой мою талию и заставляет свернуть. Я невольно вскрикиваю от его неожиданного прикосновения, и он, наклонившись, шепчет:

– Ты едва не попала в камеру видеонаблюдения.

– Здесь же нет камер, – возражаю я, отстранившись от него, но продолжая идти в ту сторону, куда он направил меня. Он неторопливо идет следом.

– Твоя бабушка велела установить тут камеру пару недель назад.

Это разумный ответ, но меня охватывает ярость оттого, что он знает то, чего не знаю я.

Он продолжает следовать за мной вниз по травянистому склону холма, скользкому от росы. Затем обгоняет и заставляет остановиться.

– Нам надо открыть их, ты так не думаешь? – спрашивает он, подняв свой пластиковый тубус. Я пытаюсь обойти его, но он не отстает. – И посмотреть, что лежит внутри.

Я складываю руки на груди.

– Я не стану открывать тубус здесь. То, что в нем находится, касается только бабушки и меня. Хочешь верь, хочешь не верь, но ты тут ни при чем.

По его лицу пробегает тень, и он протягивает мне письмо.

– Я в этом не уверен.

Я беру письмо и читаю. Чернила потекли, но я все равно могу разобрать слова. Оно короткое, всего несколько строк, которые раздражают меня донельзя.

Я смотрю на эти слова, не зная, что сказать. Найди Лили. Почему?

– Это загадка, – поясняет Лео. – Иногда, когда я заканчивал работу во дворе и в саду, мы с твоей бабушкой садились играть в шахматы. Еще мы с ней играли в игру «Сфинкс». Каждый раз, встречаясь ней, я приносил загадку, и она тоже. Как только я приходил, мы обменивались ими, и тот, кто разгадывал загадку первым, считался в этот день победителем. Она говорила, что они помогают ей сохранять острый ум.

Я смотрю на него, пораженная печалью в его голосе.

Он сглатывает и опускает взгляд в землю.

– Я поверить не могу, что ее больше нет.

– Я тоже, – отвечаю я.

– Я нашел это в сарае для инструментов, – говорит он с глухим смешком, подняв тубус. – Он стоял за лопатой, которой я пользуюсь чаще всего.

Я оглядываюсь на особняк. Мы отошли достаточно, чтобы нас не могли услышать или увидеть оттуда. Но зато небо все больше светлеет, что совсем меня не радует. Скоро взойдет солнце.