Далия Трускиновская - Подметный манифест
Воспоминания, если сделаешь над собой усилие, начинают проясняться. И Архарову показалось, что он видит и слышит снова: зал готов бунтовать, актерка на сцене так и не встала с колен, возвышаясь из круга серебряной, крупными изломами разлегшейся парчи - руки опущены, голова запрокинута… вот так и напрашиваются на шпажный удар от обезумевшего подлеца… а князь, между прочим, совершил прыжок через рампу в партер, к сообщникам… что же было после того, как обер-полицмейстер последним покинул сцену?… Кинулись ли заговорщики следом, мешая друг дружке на узеньких ступеньках? Или сразу - в сени, чтобы выскочить в парк и разбежаться? Как оно все было?
Захар Иванов, уже наловчившийся опрашивать свидетелей, знал, сколько люди способны нагородить ахинеи, чистосердечно полагая ее правдой. На сей раз кутерьма породила совершеннейшую невнятицу. Кто-то запомнил князя на сцене, кто-то запомнил его уже возле лож, кто-то видел выбегающим в двери. Отчетливой картинки - князь, убивающий госпожу Тарантееву, - ничья память не сохранила. И многие даже искренне удивились, узнав от Захара, что актерка так и осталась на сцене коленопреклоненной. Занятые иными мыслями и событиями, мужчины ее попросту не видели, как если бы она стала вдруг незрима.
Кто-то доподлинно пытался преследовать архаровцев в закулисных закоулках, откуда их так быстро вывела Дунька. Тех людей выявили, но они клялись и божились, что в тот миг было не до госпожи Тарантеевой. И когда возникла рука со шпагой, когда рука нанесла удар - так и осталось неведомо.
В конце концов, Архаров решил, что выявление убийцы уже не имеет особого значения. Ну, не сам князь заколол, по его приказу, словесному или даже мысленному, закололи - госпожу Тарантееву не воскресить, а заговорщики и без того обречены на многие и тяжкие наказания. Все - включая аристократов…
О Брокдорфе даже думать не хотелось. Брокдорф, с которым как будто поладили, свалил всю телегу дерьма на князя Горелова, на Мишеля Ховрина (это касалось шайки налетчиков с Виноградного острова, которую якобы Ховрин сам где-то завербовал и привел в Подмосковье), а в завершение принялся утверждать, что самозванец-де и есть подлинный государь император, хорошо ему известный, о чем свидетельствует решительно все, включая собственноручные письма.
Узнав, что такие письма существуют, Архаров велел полицейским при всякой выемке обращать особое внимание на конверты с бумагами. И все занятное тут же тащить прямо на обер-полицмейстерский стол.
* * *
По Воздвиженке катила всей Москве известная архаровская карета. Он нее шарахались - из кареты доносился заливистый хохот, как будто к князю Волконскому везли спятившего обер-полицмейстера.
Когда же дверца отворилась, первым выскочил раскрасневшийся и радостный Левушка.
- Ишь ты, а пушки-то убрали! - восхитился он.
Следом вышел Шварц, тоже - улыбаясь. Наконец выбрался и сам Архаров, встав на твердую землю, он первым делом утер с глаз слезы.
- Доложи его сиятельству - обер-полицмейстер с господами Тучковым и Шварцем! - крикнул он лакею. - Да пусть бы позвал ее сиятельство! Уф! Нет, Тучков, второй такой поездки я не переживу.
Князь Волконский встретил визитеров не в гостиной, а на лестнице, со вскрытым пакетом в руке.
- Ну, велик Господь, успели, Николай Петрович, государыня прочла-таки мою… нашу с тобой секретную реляцию про мелкие шашни госпожи Куракиной. Вот копия открытого указа графу Панину - никаких необъятных полномочий, а велено, чтобы… вот, отсюда читай… чтобы гражданские, военные и духовные власти исполняли все его распоряжения на основаниях государственных наших военных и гражданских законов!
Архаров из чистой любезности посмотрел в бумагу. Интрижка удалась - князь уберег свою должность московского градоначальника, а заодно и архаровскую должность. Нексколько странной показалась обер-полицмейстеру тихая радость, возникшая в душе, - оказывается, ему на самом деле не хотелось расставаться с Рязанским подворьем…
- Дамы наши ждут тебя в гостиной, - несколько смущаясь, сказал Волконский. - Поди к ним, скучают они… Сам знаешь, сейчас мало кто выезжает, ни тебе приемов, ни концертов домашних…
- Да уж, был у нас домашний концерт, поменее бы таких, - намекнул Архаров на бунтарскую трагедию.
- Да уж, - согласился князь, глядя мимо. И дитя бы догадалось, что ловкая Елизавета Васильевна принуждает его участвовать в затеянном ею сватовстве. Архаров на княгиню не обижался - чем же еще развлекаться в ее годах, как не устройством браков?
- А граф Панин не был ли у ее сиятельства с визитом? - спросил он.
- Он-то был, да она его не больно видеть желает. Прямо мне сказала - графу бы в армию ехать, куда он еще двадцать девятого июля послан, а он в Москве прохлаждается, неведомо чего ждет. Вот, говорит, разве что указа дождался! Да и Александра Васильевича при себе держит, а тот, Варюта сказывала, сильно недоволен. Боевой генерал сидит дома с женой, когда ему место в армии.
- А сама госпожа Суворова - довольна ли?
- Чем? - спросил догадливый князь. - Сдается мне, что ей без супруга, прости Господи, вольготнее…
- Ох, и повеселю я сейчас наших дам, - вовсе не беспокоясь, как примет эти слова князь, сказал Архаров. - Тучков, манифеста не потерял? За мной! Вот, Михайла Никитич, подарочек мы привезли знатный. Будет чем поклониться государыне. Собственноручно писанный манифест маркиза Пугачева!
- Собственноручно? - князь ушам не поверил. - А ты, сударь, почем знаешь?
- Вот хоть у Карла Ивановича спроси! - веселился Архаров. - Он сразу, как взглянул, определил - доподлинно его рукописание.
- Такого ни один секретарь и ни один писарь вовеки не изготовит, - подтвердил Шварц. - Взяли при обыске и выемке бумаг, сие писание пребывало в запечатанном конверте, а свидетельство подлинности - печать, и медаль, данная самозванцем тому, кто взялся доставить сей его последний манифест.
- Мы и ее с собой привезли! Нарочно с конверта не сколупнули!
Архаров все никак не мог угомониться, резвился, словно многопудовое дитя. Наконец Елизавета Васильевна, войдя и допустив мужчин, включая Шварца, к ручке, первая села и изготовилась слушать. Анна Михайловна поместилась на канапе рядом с ней, Варенька в светло-зеленом платье, удачно подобранном - и к лицу шло, и к волосам, - на банкетке с гнутыми ножками.
- Читай, Тучков, - велел Архаров.
Левушка достал коричневый конверт из толстой бумаги, вынул исписанный лист и заговорил весьма выразительно, не хуже иного актера:
- Крюк. Крюк! Крюк? Крюк… Палка. Крюк. Крюк!…
- Да ты что, сударь, сдурел? - смеясь, спросила княгиня.
- Извольте убедиться, ваше сиятельство - как написано, так и читаю.
Левушка галантно протянул бумагу. Дамы, все три, потянулись к ней, Анна Михайловна и Варенька даже весьма изящно наклонили тонкие станы - Архаров залюбовался. У него от находки было весьма игривое настроение.
На бумаге действительно имелась запись, даже как будто поделенная на слова, - двадцать строк почти одинаковых крючочков и палочек. В начале иных строк грамотей изобразил более сложные загогулины, а там, где обыкновенно ставилась подпись, - спиральки в вершок длиной, нарисованные одним росчерком пера даже с некоторым изяществом. Под ними же зачем-то - четыре довольно большие буквы «рцы».
- Что сие значит, Николай Петрович? - спросила княгиня.
- Сам бы я желал уразуметь, - отвечал Архаров. - Когда владельца сего художества допрашивали, он впал в ярость и вопил: сам-де государь император при нем писал! И я ему верю. Ибо такое нарочно не придумаешь - вон и Карл Иванович подтвердит. Такое могло быть лишь в действительности - самозванец на листе пером нечто накарябал и тут же запечал, пока никто заглянуть не догадался. Вот, извольте, именная печать - мы постарались сургуча не повредить.
Он протянул Елизавете Васильевне конверт. Пугачевская печать явно была изготовлена неким самоучкой и старой монеты неведомого царствия - он несколько поправил голову посередке, изображенную в профиль (лицо - бритое, волосы - длинные, нос - каких в природе не бывает) и пустил по кругу такие слова «Петра III Б.М. Императора на Руси».
- А медаль где же?
Левушка добыл ее из кармана, но вручил Михайле Никитичу.
- Сие вам, ваше сиятельство, по праву, - уже без смеха негромко сказал он. - Хотя самозванец ею своих соратников награждал, однако… однако мы решили - быть ей вашей.
Это была медаль «Победителю над пруссаками», выпущенная в честь победы при Франкфурте еще в пятьдесят девятом году. С одной стороны был профиль покойной государыни Елизаветы, с другой - Марс под знаменем, наступивши ногой на пушечное ядро.
- Не Франкфурт я брал, а Кроссен, - заметил, приняв и разглядев медаль, князь Волконский. - Однако не откажусь… отрадно, что помните…
Архаров при этом взглянул на Елизавету Васильевну. Он просто хотел кое в чем убедиться. И по тому, как она улыбнулась, понял - да, вот такова и есть супружеская привязанность, так и должно быть, чтобы жена гордилась делами мужа и радовалась за него… и где ж такую взять?…
