Хранители Братства (ЛП) - Уэстлейк Дональд

Я наблюдал за лицом брата Оливер, пока он читал, и видел, как меняется его выражение по мере осознания, о чем идет речь в заметке. Когда он, наконец, поднял взгляд от газеты, лицо аббата было почти столь же белым, что и волосы.

– Господь милосердный, – произнес он. – Они собираются снести нашу обитель.

– Так говорится в газете. Мы и правда продаемся?

– Мы? – Брат Оливер вновь нахмурился, глядя в газету, и покачал головой. – Мы тут ни при чем. Это не в нашей власти.

– Почему же?

– Мы не владеем землей, – объяснил аббат. – Мы владеем зданием, но не участком, на котором оно построено. У нас договор аренды на землю.

– И когда истекает срок аренды?

Брат Оливер выглядел все более встревоженно, словно у него началась зубная боль.

– Я не уверен, – сказал он. – Полагаю, мне следует уточнить.

– Да уж, – согласился я. – Не помешает.

Тот факт, что Израэль Запатеро построил знание монастыря на арендованной земле, упоминался в краткой биографии нашего Основателя, выдаваемой каждому новому члену Ордена, но я как-то не задумывался над тем, что мы по-прежнему пребываем в положении арендаторов. Прочитав эту заметку в «Санди Таймс» о продаже нашего участка, я предположил, что это либо ошибка, либо, возможно, некий план брата Оливера, о котором он еще не удосужился сообщить братству. Теперь, похоже, дела обстояли куда хуже: мы не владели землей, на которой жили, и наш прекрасный старый причудливый монастырь – наш дом – того и гляди снесут прямо над нашими головами.

Брат Оливер казался еще более взволнованным и обеспокоенным, чем я, если такое вообще возможно.

– Я… – начал он и замялся, но все-таки закончил фразу: – …обдумаю, что тут можно предпринять.

Он направился к выходу, сжимая в руке газету, затем остановился и, взмахнув рукой с газетой, спросил:

– Могу я оставить ее у себя?

– Конечно, – ответил я, и в этот момент мой взгляд уловил оранжевый штрих на мольберте брата Оливера. Этот предмет, лежащий на подставке мольберта – не ручка ли «Флер»?

С неожиданной настойчивостью я окликнул брата Оливера, спешащего к двери:

– Брат Оливер?

Он остановился.

– Да? Что?

– Откуда у вас эта ручка?

Аббат озадаченно уставился в том направлении, куда я указывал.

– Откуда у меня… что?

– Эта ручка. – Я поднял ее с мольберта.

– О, я нашел ее в библиотеке.

– Она принадлежит брату Валериану.

– Я воспользовался ей, рисуя щеки младенца. Ты уверен?

– О, да. Я… эээ… одолжил ее у него, а потом потерял.

– Ага.

– Можно я верну ее владельцу?

– Да, конечно.

– Спасибо, – сказал я, и мы поспешили, каждый по своим делам.

Я ощутил огромное облегчение, найдя, наконец, ручку «Флер», иначе пришлось бы где-то раздобыть сорок девять центов на возмещение ее потери, но моя радость была омрачена осознанием того, что, заметив ручку, я совершил еще один грех: солгал аббату насчет того, что «одолжил» ее.

Что ж, во вторник отец Банцолини вернется, чтобы вновь выслушать мою исповедь.

Глава 2

– Мне надоела эта оранжевая ручка «Флер», – заявил отец Банцолини.

Как и мне, но я смолчал. Исповедальня – не подходящее место для светских разговорчиков.

Отец Банцолини испустил тяжкий вздох. Ему, похоже, было более чуждо понятие долготерпения, чем я мог себе представить.

– Что-нибудь еще брат?

– Не в этот раз, – ответил я.

– Очень хорошо. В качестве покаяния… – он сделал паузу, и я подумал: «Сейчас я получу на орехи», – …прочтешь четыре раза «Отче наш» и… двадцать «Аве, Мария».

Ого.

– Да, отец, – сказал я.

Мы быстро прошли процедуру раскаяния и отпущения грехов, я покинул исповедальню и преклонил колени у алтаря.

Две мысли занимали мой разум, пока я стоял на коленях, бесконечно повторяя свое покаяние: «Радуйся, Мария, благодати полная, Господь с тобой» и так далее. Первая мысль – облегчение от того, что этот казус с оранжевой ручкой «Флер» наконец-то остался в прошлом. Вторая – любопытство, не является ли наложение чрезмерного покаяния грехом, в котором отцу Банцолини в свою очередь придется признаться на исповеди, а затем выполнять собственное покаяние? И какое покаяние будет считаться чрезмерным в его случае?

– …молись о нас, грешных, ныне и в час смерти нашей, аминь.

Двадцать. Я, наконец, поднялся с колен, которые хрустнули ну в точности как у старого брата Зебулона, и заметил, что брат Оливер ждет меня в задней части часовни.

– Твое покаяние было очень долгим, брат Бенедикт, – заметил он.

– Я размышлял, – ответил я. И, о Боже, это было ложью? Мне что, придется исповедаться в субботу, получить еще одно чрезмерное покаяние, и все будет повторяться без конца, аминь? Но я и правда размышлял, разве нет? Мне трудно было определиться и, подозреваю, в следующую субботу я истолкую сомнения в свою пользу.

В любом случае, брат Оливер был удовлетворен ответом.

– Пойдем-ка, – сказал он. – Хочу, чтобы ты присутствовал на собрании.

– На собрании? – переспросил я, но аббат уже спешил прочь, словно Белый Кролик в «Алисе», так что все, что мне оставалось – поспешить вслед за ним.

Мы прошли в кабинет аббата – маленькую комнатку с низким потолком и стенами, обшитыми деревянными панелями, похожую на дупло в стволе дерева. Окна со свинцовым переплетом, образующим шахматный узор, выходили на неухоженную, увитую диким виноградом беседку во внутреннем дворе – виноград был кислым, скудным и ни на что не годным. Вид из окон усиливал впечатление, что находишься где-то в эльфийском лесу, как и монахи в коричневых рясах, рассевшиеся за трапезным столом посреди помещения. Их было трое: братья Клеменс, Декстер и Иларий.

Брат Оливер занял свое привычное место в резном дубовом кресле во главе стола и жестом пригласил меня сесть рядом, обратившись к остальным:

– Брат Бенедикт кое-что рассказал мне вчера, и я хочу, чтобы вы это тоже услышали. Прошу тебя, брат.

– О, – произнес я.

Публичные выступления не моя сильная сторона; я бы никогда не добился успеха в ордене проповедников. Я оглядел лица братьев, полные любопытства и ожидания, пару раз откашлялся и сказал:

– Ну…

Выражение любопытства и ожидания сохранялось на лицах собравшихся, так что, делать нечего, придется выкладывать. И я выложил:

– Монастырь собираются снести!

Трое братьев подпрыгнули, словно в их стулья провели электричество.

– Чего?! – сказал брат Клеменс.

– Нет! – сказал брат Декстер.

– Не может быть! – сказал брат Иларий.

Но брат Оливер во главе стола лишь грустно кивнул.

– Боюсь, что это правда, – сказал он.

– Кто хочет снести наш монастырь? – спросил брат Клеменс.

– Уж определенно не Флэттери, – сказал брат Иларий.

– Некто по имени Дворфман, – сообщил брат Оливер.

– Но это какой-то абсурд, – заявил брат Декстер, а брат Иларий добавил:

– Никакой Дворфман не владеет этим монастырем. Он принадлежит Флэттери.

– Уже нет, – сказал брат Оливер.

Брат Клеменс, который до ухода от мирских дел был адвокатом на Уолл-стрит, поинтересовался:

– Флэттери? Дворфман? Кто эти люди?

– Возможно, брату Иларию следует выдать нам историческую справку, – предложил брат Оливер.

– Отличная мысль, – сказал брат Клеменс, и теперь все мы повернулись к брату Иларию, все с тем же выражением любопытства и ожидания на лицах.

Брат Иларий, как оказалось, не испытывал страха перед публичными выступлениями.

– Конечно, – сказал он.

Грустный и мрачный человек, с тяжелой походкой страдающего плоскостопием, он совершенно не соответствовал своему имени, впрочем, как и святой, бывший Папой с 461 по 468 год, чье имя он получил. [7] Брат Иларий, в прошлом сотрудник универмага, являлся нашим монастырским историографом.