Хранители Братства (ЛП) - Уэстлейк Дональд

Ровным монотонным голосом брат Иларий поведал нам:

– Основатель нашего монастыря, благословенный Запатеро, заложил его в 1777 году, взяв на девяносто девять лет в аренду участок земли, принадлежавший в ту пору некоему Колтону Ван де Витту. Линия Ван де Виттов прервалась во время Гражданской войны, и…

Брат Оливер перебил его:

– Прервалась? – Он выглядел столь же растерянным, как в тот раз, когда брат Мэллори предложил ему написать картину, которая не была бы «Мадонной с Младенцем».

– В семействе в итоге не осталось сыновей, – объяснил брат Иларий, – и потому род прекратил свое существование. После Гражданской войны земля перешла к добропорядочной ирландской католической семье по фамилии Флэттери, которая сохраняла право собственности вплоть до наших дней.

– А мы платим какую-нибудь арендную плату? – уточнил брат Клеменс.

Будучи коренастым мужчиной плутоватого вида с пышной шевелюрой седых волос, брат Клеменс все еще выглядел престижным адвокатом, каким когда-то был, и он по-прежнему получал немалое удовольствие, вставляя в разговор свои аргументы, чем более придирчивые и менее существенные – тем лучше. Он встал на мою сторону в том великом споре о цензуре, в ходе которого неоднократно доводил пылкого брата Флавиана до состояния немого замешательства. По блеску в его глазах, когда брат Клеменс спросил об арендной плате, я предположил, что на уме у него какая-то юридическая уловка.

– Я не знаю, – ответил брат Иларий. – Какое это имеет значение?

– По закону, – сообщил брат Клеменс, – непрерывное пользование в течение пятнадцати лет наделяет арендатора достоянием по факту.

– Достоянием? – повторил брат Оливер слово, которое не вполне понимал.

– Правом собственности, – объяснил брат Клеменс.

– Собственности? – лицо брата Оливера озарила робкая надежда. – Хочешь сказать, мы сами владеем нашим монастырем?

– Если мы не платили арендную плату в течение пятнадцати лет, – сказал брат Клеменс, – и если за это время со стороны прежнего собственника не поступало никаких претензий, то монастырь – наш. Вопрос в том: платили ли мы аренду?

– Не совсем, – сказал брат Декстер, впервые вступая в разговор.

Брат Декстер, худощавый, с продолговатой головой, с постоянной аурой безупречной чистоты, витавшей вокруг него, как считалось, стоял следующим в очереди на пост аббата, как только брат Оливер отправится на небеса. Пока же он являлся помощником брата Оливера, а его прошлое – он происходил из семьи, связанной с банковским бизнесом в Мэриленде – было незаменимым благословением при наведении порядка в наших тощих, но запутанных бухгалтерских книгах.

– Что значит «не совсем», брат? – нахмурился брат Клеменс.

– От нас требовалось, – пустился в объяснения брат Декстер, – ежегодно первого февраля выплачивать арендную плату в размере одного процента от совокупного дохода монастыря за прошлый год. Благословенный Запатеро после основания монастыря инвестировал оставшийся капитал, и другие обитатели монастыря тоже жертвовали средства, которые инвестировались ради общего блага. Кроме того, первые лет сто существования Ордена мы время от времени занимались сбором подаяний, но, благодаря здравой инвестиционной программе, выпрашивание милостыни перестало быть необходимым задолго до начала этого века.

Брат Клеменс, хорошо скрывая свое нетерпение, спокойно спросил:

– Брат, в полной ли мере мы выполняли свои обязательства по арендной плате?

– Да, в полной. Нас освободили от необходимости фактически выплачивать аренду, но по сути договор аренды остается неизменным.

– Я понимаю с пятого на десятое, – сказал брат Оливер. – Мы не платим арендную плату, но договор аренды по-прежнему в силе? Как это вообще возможно?

Я был рад услышать от аббата этот вопрос, поскольку сам понимал еще меньше, чем он, но чувствовал себя не в праве прерывать поток заумных рассуждений брата Декстера. Теперь я прищурил глаза, глядя на него в ожидании ответа.

Он начал с предложения, которое не вызвало у меня проблем с пониманием:

– Флэттери богаты. – Затем он продолжил: – Они никогда не нуждались в наших деньгах за аренду, поэтому возвращали их в качестве пожертвований. Но последние шестьдесят с лишним лет они вообще не получают нашу плату.

– Вот с этого места поподробней, – попросил брат Клеменс, и остальные кивнули, даже брат Иларий.

– Я пытаюсь вам объяснить, – проворчал брат Декстер. Знатоки всегда раздражаются, когда до простых смертных медленно доходит. – Где-то перед Первой мировой войной Флэттери прислали нам письмо, в котором говорилось, мол, не отправляйте нам больше деньги за аренду, а считайте их благотворительным пожертвованием.

– А, понял, – сказал брат Клеменс. – Они не освобождают нас от арендной платы, мы по-прежнему должны подсчитывать сумму и собирать ее. Но, вместо того, чтобы платить им, мы отдаем эти деньги сами себе.

– Верно. – Брат Декстер кивнул. – И мы отправляем им отчет, в котором указываем, сколько именно они пожертвовали. Например, в прошлом году их взнос составил четыреста восемьдесят два доллара и двадцать семь центов.

Еще с начальной школы у меня были проблемы с десятичными дробями. Но я прожил в монастыре десять лет, и это была первая подсказка – как нам удается сводить концы с концами, так что я был полон решимости разобраться. Общая собственность нашего братства была «инвестирована», и доход от этих инвестиций в прошлом году составил четыреста восемьдесят два доллара и двадцать семь центов, умноженные на сто. Значит, надо добавить два нуля или перенести десятичную точку влево – нет, вправо – получится, сорок восемь миллионов долларов?

Да нет, тысяч! Сорок восемь тысяч двести двадцать семь долларов. Будучи разделенные на шестнадцать, они давали каждому из нас средний годовой доход в три тысячи долларов. Не слишком много. Конечно, мы жили здесь, не тратя деньги на арендную плату и были освобождены от налога на имущество. Кроме того, наша философия не поощряла житье на широкую ногу.

Брат Декстер, показывая, что бывших банкиров не бывает, добавил:

– Наш доход, к слову, составляет девять целых четыре десятых процента от капиталовложений.

Так, стоп. Это было выше моего понимания. Некоторые люди, скажем, Альберт Эйнштейн, могли бы, пользуясь этими подсказками, вычислить сколько денег у нас содержится в этих загадочных инвестициях, но только не я. Выбросив цифры из головы, я вернулся к разговору.

В который вмешался брат Иларий, спросив:

– Я не юрист, но я так понимаю, если мы не просрочили арендную плату, то никто не вправе нас выгнать, не так ли?

– До тех пор, пока не истечет срок аренды, – уточнил брат Клеменс и с надеждой оглядел сидящих за столом. – Кто-нибудь знает, когда он заканчивается?

– Мне не удалось это выяснить, – сказал брат Оливер. Он беспомощно указал на картотечный шкаф в самом темном углу кабинета. Шкаф, в котором, как я знал, порядка и организованности было меньше, чем на чердаке или в переплетении виноградных лоз на беседке снаружи. – Вчера вечером я потратил несколько часов на поиски.

– Что ж, давайте прикинем, – сказал брат Клеменс. Обращаясь к брату Иларию он уточнил: – Говоришь, аренда была на девяносто девять лет? С какой даты?

– Договор был подписан с Колтоном Ван де Виттом в апреле 1777 года, – сообщил брат Иларий, и сквозь его обычную невозмутимость на мгновение проглянула гордость историографа.

– Тогда срок аренды истек сто лет назад! – воскликнул, явно пораженный, брат Оливер.

– Девяносто девять, – поправил брат Клеменс, и что-то в его голосе прозвучало зловеще. – Изначальный срок аренды истек в 1876, но был продлен с того момента.

– С Флэттери, – добавил брат Декстер.

– И снова истек в этом году, – сказал брат Клеменс. – В апреле.

Никто не добавил ни слова. Мы сидели в сгущающейся тишине, глядя на бледные лица друг друга и осмысливая происходящее. С нашим монастырем. С нашим домом.