Теория бобра - Туомайнен Антти

В стойлах стоят лошади, по стенам развешано снаряжение и упряжь.

Дверь одного стойла распахнута.

Лошади нет, как и всадника.

Они исчезли.

Я делаю то же самое.

Исчезаю.

Два месяца и восемнадцать дней спустя

Сквозь стекло мне греет спину весеннее солнышко, и еще больше тепла добавляет дружеская обстановка.

Я только что закончил разбираться с финансами и стою у окна на кухне у Танели. Настроение в Le Groupe Paris приподнятое, можно даже сказать, игривое. Отцы смеются и, перекрикивая друг друга, заказывают, кому какой кофе сварить, силятся сказать что-нибудь по-французски, похлопывают меня по плечам и звонко бьют друг друга по ладоням. Причина веселья, разумеется, в том, что вторая школьная ярмарка прошла даже с большим успехом, чем первая.

То, чего мы вместе добились, удивительно, просто невероятно. Такое действительно бывает, как выразился Танели при нашей первой встрече, once in a lifetime, и теперь мы крепко спаянное, дружное сообщество отцов, вдохновленных общей идеей. Мне нравится быть его частью. Это третья моя семья, в которую я удостоился — да, именно удостоился — быть принятым этой зимой, и я признаю, что ошибался в своем скептическом отношении к папашам одноклассников Туули. И к поездке в Париж тоже.

Это, однако, не означает, что я перестал быть страховым математиком. Тут ничего не меняется, и я до конца своих дней останусь педантом актуарием.

Поэтому я не забываю о предстоящей мне встрече.

Я сообщаю отцам, что должен уйти, и все меня разве что не обнимают, как у нас в парке на еженедельных собраниях. Перебрасываюсь парой слов с Танели, и, пока тот управляется со своей космической кофеваркой, нажимая на кнопки, дергая за рычаги и протягивая очередному папаше чашку кофе, который раз от раза получается у него все лучше, мы договариваемся о дате следующего совещания по подготовке к поездке. Прощаясь с Сами, говорю ему, что готов присоединиться к группе отцов, намеренных заняться городским ориентированием. Это довольно сложный вид спорта, но я уверен, что смогу внести вклад в общее дело, особенно, в командных соревнованиях. Не вижу необходимости объяснять Сами, что я привык быстро перемещаться в условиях сильного стресса и накопил определенный опыт в нахождении неочевидных на первый взгляд маршрутов. Сами с радостью добавляет меня в новую группу в Вотсапе. Если раньше мой телефон дни напролет лежал без всякой пользы на столике у кровати, то теперь он заполнен сообщениями, на которые, как я заметил, мне доставляет удовольствие отвечать.

На улице меня в первый момент буквально ослепляет солнце. Воздух еще прохладный, но в нем уже чувствуется весна, предвестник добрых перемен.

Это, конечно, приятно, хотя не очень помогает мне побороть тревожность. Дело в том, что я понятия не имею, что будет со мной завтра. Я не уверен ни в чем и ни в ком, кроме Осмалы и его компактного электромобиля.

Пентти Осмала, старший следователь подразделения полиции Хельсинки по борьбе с организованной преступностью и экономическими преступлениями, одет, как обычно, независимо от погоды и времени года. По его лицу, непроницаемому, как у каменного изваяния с острова Пасхи, никогда нельзя узнать, о чем он думает. Вот и сейчас я даже не пытаюсь угадать, зачем он меня позвал. Конечно, у меня есть некоторые предположения, хотя мы не виделись с самого января.

— Прокатимся? — говорит он, когда я подхожу к машине. — По случаю весенней погоды.

Стиль его общения, как и стиль гардероба, тоже не меняется. Мне слабо верится, что его искренне интересует мое желание проехаться с ним на машине, как и то, что цель нашей встречи ограничивается намерением вместе порадоваться весне и солнечному деньку. Но у меня нет выбора, и я просто говорю, что это прекрасное предложение, после чего я огибаю машину и сажусь на пассажирское сиденье.

— Буду откровенен, — начинает он, как только мы трогаемся с места, — у меня масса срочных дел. И я с удовольствием отложил бы нашу встречу.

Как я уже отмечал, я все еще страховой математик. Я не могу не рассчитывать вероятности. И, хотя интонации Осмалы никогда не выдают его мыслей, я думаю, что принял верное решение, когда предложил Осмале встретиться без Лауры и Туули и не у себя в парке. Я хочу защитить обе свои семьи.

Осмала управляет автомобилем удивительно легко. В его манере держать руль есть что-то особенное; так же необычно выглядят его туфли, больше похожие на балетные пуанты. Машина скользит вперед мягко и плавно, но я понимаю, что мы не просто катаемся, а едем в какое-то мне пока не известное место. Возможно, этим объясняется, что я смотрю по сторонам с некоторой тоской, как будто вижу проплывающий мимо район Херттониеми в последний раз.

Мы подъезжаем к кольцевой развязке, делаем четверть круга и сворачиваем в сторону города.

— Мне пришлось, как говорится, связать между собой немало ниточек, — произносит Осмала, — хотя я не люблю прибегать к этому штампу. Он больше подходит для сыщиков-любителей. А мы с вами не любители, а профессионалы. Я в данном случае выступаю в качестве полицейского, а вы… в качестве владельца парка приключений и актуария.

— Именно так, — соглашаюсь я.

Потом мы довольно долго молчим. Осмала перестраивается с одной полосы на другую; когда мы останавливаемся на светофоре, проверяет свой телефон и читает сообщение, не без удовлетворения бросает: «Ну вот» и продолжает движение с прежними плавностью и ловкостью.

Мы почти у цели, когда я начинаю догадываться, куда мы направляемся. Естественно, я не делюсь своими предположениями с Осмалой. Это настолько удивительно, что, пока мы не зарулили на парковку, я все еще пребывал в сомнениях. Парковка почти пуста. Осмала подъезжает прямо к главному входу и выключает электродвигатель. Гул в машине стихает. Мы сидим и ждем.

— Сейчас охранник откроет дверь, — поясняет Осмала. — По дороге я получил от него сообщение. Должен признаться, я волнуюсь.

Я не говорю, что разделяю его чувства, хотя так оно и есть. Нервничает Осмала или нет, внешне у него это никак не проявляется; он одинаково бесстрастным голосом рассуждает о погоде и отдает приказы преступнику, палящему в белый свет из дробовика. Но вот появляется охранник, и мы выбираемся из машины.

— Что-то мне подсказывает… — Осмала на мгновение замирает, когда мы захлопываем за собой дверцы автомобиля, — Что сейчас мы увидим ту самую точку, которая венчает букву «i».

Осмала уверяет охранника, что мы справимся сами, благодарит его, и тот, позвякивая связкой ключей на поясе, исчезает за темно-зеленой стальной дверью в боковой стене здания. Сегодня суббота, в бизнес-центре тихо, и даже лифты не напоминают о себе громкими сигналами.

Это, безусловно, способствует спокойному созерцанию искусства.

Работа Лауры Хеланто предстает во всем своем великолепии. Никто не бежит мимо, не загораживает обзор, никто не толкается — никаких помех. Можно позволить искусству увлечь тебя и захватить. Подтверждение своим ощущениям я нахожу в том, как ведет себя Осмала — он вздыхает, наклоняет голову то влево, то вправо, встает в пол-оборота, делает осторожный шаг вперед и назад, кивает сам себе — на все это уходит в общей сложности минут пятнадцать. Я ничего не имею против тишины, особенно когда она сопровождает восхищенный осмотр произведений Лауры Хеланто. Но сейчас меня гнетет неопределенность.

— Да, — наконец говорит Осмала и поворачивается на своих итальянских каблуках. — Долгое ожидание стоило того.

Мы находимся почти в самом центре зала, насколько я могу судить без проведения точных замеров, и смотрим друг другу в глаза.

— Я даже немного отложил свой выход на пенсию, — продолжает Осмала.

Не хочу изображать удивление и восклицать, что не могу в это поверить, потому что Осмала выглядит слишком молодо. Это было бы неправдой.