Таня Танк - Няка
Пыхтя, вздыхая и постанывая, Катюшка еще минут двадцать просидела в коридоре, после чего, вполголоса пообщавшись с кем-то по мобильнику, покинула отделение. Судя по всему, у нее намечался девичник в кругу двух-трех подруг из «высшего общества».
Алина следила за Костиком через щелочку в двери. Она решилась зайти в палату, лишь когда за окном стемнело, и по мерному дыханию больного она поняла, что он уснул. На цыпочках приблизившись к кровати, она опустилась на стул, как вдруг Костик открыл глаза и схватил ее за руку. Алина слабо запротестовала.
– Ты спасла мою репутацию, – горячо заговорил он. – Я нажрался как свинья и валялся бы под забором…
– Ты помнишь, что пил? – осторожно поинтересовалась Алина.
– Да много чего. Шампанское со свитой декана, коньяк с девчонками, вискарь с каким-то парнем, потом, кажется, опять коньяк… это после того, как мы подрались с тем белобрысым, с которым пили вискарь…потом…
– Вечер удался, – улыбнулась Алина в сторону. – А скажи, грибы ты ел какие-нибудь?
– Алин, разве ты не в курсе, что я вообще не ем грибы? Ты уже забыла, как мы у вас на корпоративе сцепились с Филатовым из-за маринованных рыжиков. Он настаивал, чтобы я закусил ими, а когда я отказался, то он сказал, что я его не уважаю и за это получу в морду.
– Точно-точно, как я могла об этом забыть, – улыбнулась Корикова, вспоминая события семилетней давности. – Но как же тогда ты мог съесть пурпурную синявку?
– Я съел пурпурную синявку? – изумился Костик. – Этого не может быть.
– Вспоминай, вспоминай. С чем был мясной рулет на банкете? Начинка из грибов, наверно?
– Да я бы не притронулся к такому рулету.
– Ну тогда не знаю, – вздохнула Алина.
– А я знаю, – разгорячился Костик. – Все так хотели со мной выпить, а я из страха показаться высокомерным никому не отказывал. Вот и надрался в зюзю. Но сейчас мне уже лучше, и я поеду домой.
С этими словами он резво сел в кровати и откинул одеяло. Алина мельком глянула на его поджарое тело и отошла к окну.
– Э, а где мои вещи? Не могу же я ехать домой голым. Хоть бы трусы оставили…
– Ты никуда не поедешь, Кость.
– Но я чувствую себя вполне нормально. И мы с тобой сейчас где-нибудь отметим мое выздоровление, да? Мне нужно тебе кое-что сказать… Как я выгляжу? У тебя есть зеркальце? Нет? Ладно, я сейчас…
И он застучал босыми пятками по направлению к коридору. Алина не сдвинулась с места. В таком виде далеко он не уйдет, сейчас его сцапают и водворят в палату… Вдруг отделение огласил визг. Судя по громкости и разнообразию модуляций, визжало сразу несколько женщин.
– Господи, – пробормотала Алина и поспешила в коридор, – голого мужика, что ли, не видели?
Стражнецкий навзничь лежал на полу, а подле него с ваткой, смоченной в нашатыре, суетилась самая старшая из медсестер. Три молоденькие стояли поодаль, кидая на пациента опасливые и вместе с тем любопытные взгляды.
– Где догляд? Где уход? – заворчала на Корикову медсестра. – Почему вы позволили тяжелому больному самовольно покинуть палату? От вас никакого проку…
– Простите, пожалуйста. Я не смогла с ним справиться…
– А ну помогите мне. Кладите его руку себе на плечи… На счет «два» поднимаем и тащим…
Стражнецкий быстро пришел в сознание, но его состояние значительно ухудшилось.
– Алин, скажи честно, что со мной? – хрипло зашептал он. – Это свиной грипп?
– Нет, что ты, – попыталась улыбнуться Корикова. – Просто у тебя очень высокая температура.
– У меня губы ничего не чувствуют. Язык словно онемел. Что это?
– Это яд, Костя. Яд пурпурной синявки.
– Чепуха какая-то… Скажи правду: есть хоть один шанс, что я умру?
– Нет-нет, – заверила его Алина, с трудом сдерживая подступивший к горлу ком. – Это не опасно для жизни. Ты обязательно выздоровеешь.
– И начну новую жизнь, – слабо улыбнулся Стражнецкий и потянулся к ее руке. – Если ты меня простишь…
– Спи, спи, – и Алина положила руку ему на лоб. Погладила волосы, очертила брови, глаза, нос, губы…
Лишь когда Костик уснул, она позволила себе тихо поплакать. Надежда на благополучный исход почти покинула ее.
* * *Понедельник и вторник прошли точно так же. Больной был крайне слаб, ничего не ел. Вдобавок ко всему у него пожелтели склеры глаз. Завотделением тихо качал головой:
– Печеночная недостаточность усугубляется. Хорошо, хоть трансфузия плазмы помогает – коагулограмма стала получше…
– У него есть хотя бы один шанс?
– Я не господь Бог, чтобы делать такие прогнозы, – вздохнул доктор. – Летальность при отравлении пурпуксином очень высока…
– Но почему тогда он не погиб сразу? Значит, организм сопротивляется?
– Это яд замедленного действия. Но в ближайшие дни все должно проясниться.
Алина по-своему истолковала слова доктора. Она решила, что завтра-послезавтра начнется выздоровление.
– Потерпи еще немного, – сказала она Косте. – Скоро тебя выпишут. Я позвоню Кате и попрошу привезти тебе вещи.
– Не надо ей звонить, – буркнул Костик. – Отрезано. Я не вернусь. Скоро у меня начнется новая жизнь.
– В Москве?
– В Москве, Эмске или где-нибудь в другом месте – но новая. Долой эти ложные ориентиры, тараканьи бега, лицемерную любовь. Мне нужно дело по душе и любимая женщина рядом.
– И такая есть на примете? – улыбнулась Алина.
– Давно, – и Костя поцеловал ей руку.
Корикова ничего не ответила и перевела взгляд за окно.
– Наверно, тебе трудно меня простить, – заговорил Костик. – Но я ничего не понимал в этой жизни! Я считал, что счастье – это иметь шикарную квартиру, заседать в Эмской Раде, отдыхать на Бали и тусоваться по стрип-барам. И чтобы приблизиться к этому, я сделал ложный шаг. Женился на избалованной, безмозглой, бессердечной стерве. Что же удивительного…
– Не говори так о ней, – перебила его Алина. – Отчего же ты вдруг прозрел?
– Я несчастлив, Алин. Я потерял вкус к жизни. Меня ничто не радует, ничто не огорчает. У меня нет никаких радостей, кроме вечернего бокала коньяка и сигары. Мне неинтересно то, чем я занимаюсь. Эти бесконечные заседания, совещания… Все равно я там лишь исполнитель, статист. Светлые перспективы оказались ограничены этой лживой ячейкой, куда я вступил опять-таки против своей воли. Я раньше думал, что богатые живут очень интересной и насыщенной жизнью. И это оказалось фикцией! Я думал найти утешение в женщинах, но и в них перестал влюбляться!.. Но я не верю, что все потеряно. Если я и свернул не на ту тропку, могу же я вернуться на правильный путь? Как ты считаешь?
– Можешь. Безусловно, можешь. Но ты должен понимать, что масштабы перемен будут грандиозны. Ты готов отказаться от своего статуса, выйти из политсовета «РВС», перестать мелькать на экранах и вылететь из списка самых влиятельных?
Стражнецкий замолчал, но через пару секунд выпалил:
– О боже! Конечно, готов. Все, что ты перечислила – суета, пустота и ложь. Мы с тобой уедем в другой город… лучше на море… купим виллу… ты будешь разводить розы, а я – ставить химические опыты, выводя формулу моей мечты. Знаешь, в юности я хотел создать одно вещество… ну ладно, это неинтересно… А по вечерам мы будет ходить на набережную и прямо на виду у всех танцевать румбу. Я научу тебя… Так и проживем свои дни в гармонии и любви.
– А ты знаешь, сколько стоит вилла? – усмехнулась Корикова. – У меня нет таких денег.
– Зато они есть у меня. Вернее, будут.
– Откуда?
– Ну, мы с амебой кое-что нажили. Да еще один проектик намечается…
– Боже, ты говоришь о новой честной жизни и тут же рассказываешь мне, как «обуешь» жену при разводе. Ты сам-то понимаешь, что неисправим? И неужели ты думаешь, что я соглашусь выйти замуж за человека, оставившего на бобах жену и детей?
– Но это вынужденный шаг. А потом мы с тобой заживем очень счастливо…
– Согласившись на это, я подпишусь под приговором себе самой. Потому что, когда спустя энное количество лет под бульдозер твоей рефлексии попаду уже я, ты точно так же откажешься от меня, а свою якобы любовь назовешь ошибкой… Как тебе можно верить?
Вне себя от возмущения, Алина вырвала у него руку и отошла к окну.
– Какая ты чистая, порядочная, – донеслось ей вслед. – А я действительно глубоко порочный и заблудший человек. Ориентиры напрочь сбиты. Видишь, я даже не могу отличить черное от белого, добро от зла… Но ведь ты поможешь мне? Только с тобой я смогу стать другим… вернее, самим собой, только настоящим… Если ты скажешь «нет», лучше мне сдохнуть здесь и не мучать ни себя, ни людей…
Обливаясь слезами, Алина приблизилась к его постели.
– Костик, милый, – она торжественно взяла его за руки. – Если я нужна тебе, я буду с тобой. Только не делай больше ничего нечестного и подлого. Уйди из этой лживой, лицемерной партии… брось свою продажную газету… оставь все жене и детям… Поверь, без этих жертв новую жизнь тебе не начать. Да и не жертвы это… ты сам поймешь, как хорошо тебе станет без всех этих бирюлек…
