Сердце знает - Игл Кэтлин

— Так много всякого произошло, — перебила она его.

— Ну и что? Лучшее еще впереди. Ты просто волнуешься из-за своей работы, тебя тревожит, что будет с нами, если мой брат окажется втянут в эту грязь.

— Нет, Риз, не пытайся вычислить. Это посложней, чем дважды два — четыре.

— Я что, потерял какие-то цифры? Чему равен X? — Он криво усмехнулся. — Черт побери, я довольно силен в арифметике, а вот алгебру ненавижу. Думаю, ты просто делаешь то, что должна.

— Кое в чем ты похож на отца, — сказала она, а он застонал. — Я видела в тебе его черты, а теперь слышу от тебя… некоторые его принципы. — Тут Риз фыркнул с отвращением. — Но ты ведь его сын, — настаивала она. — Его тоже волновала судьба Картера, и он сделал то, что считал нужным, что считал правильным. Он попросил расследовать это дело.

Слова «ты — его сын» резанули его слух. Ей не следовало приезжать в Бед-Ривер. Надо было отказаться от этого задания. Но когда ей предложили, отказаться она уже не могла. Легче было отказаться дышать. Особенно после того, как она увидела в газете некролог с именем Роя Блу Скау.

— Вообще-то, все это меня не очень волнует, — сказал Риз. — Я не собирался лезть в эти дебри. Работа Картера — это его дело. Твоя работа — твое дело. А мои чувства к тебе не имеют никакого отношения ко всем этим интригам.

«Но будут иметь, — подумала она. — Будут иметь, храни нас Бог».

— Я свою игру сыграю по правилам, — заверил он, — какими бы они ни были, эти правила. В этой игре ты держишь банк. Только не лги мне, ладно? Не играй со мной в сочувствие. Мне этого не нужно.

Она затаила дыхание, и красные флажки снова затрепетали на ветру.

— А тебе? — спросил он, и голос его прозвучал особенно нежно. — Ты хочешь, чтобы я испытывал к тебе жалость из-за того, что у тебя была проблема с картами?

— Нет, не хочу. Только не надо говорить «была». У меня есть эта проблема.

— Чепуха, ты с ней справилась, — сказал он. — Просто уложила ее на обе лопатки.

Она с трудом сглотнула.

— А что ты испытываешь ко мне? — тихо спросила она. — Что ты чувствуешь?

— С ума схожу. Но это приятное сумасшествие. — Кончиками пальцев он нежно гладил ее щеки, шею, плечи. — Как говорится, безумен я, в хорошем смысле слова.

— Ты на безумного не похож, — прошептала Хелен. Она прищурила глаза и забросила голову назад, получая явное удовольствие от его ласки.

— Ты меня спросила, что я чувствую. — Его рука скользнула по ее груди. — Ты опасная женщина. Ты меня заводишь. Ты можешь заставить меня делать все, что угодно, можешь довести меня до белого каления. А потом, когда я уже схожу с ума, можешь уйти и оставить меня в дураках. — Его пальцы скользили по полной груди, ласкали сверху, снизу, между… — Не очень-то приличный вид при моем-то росте. Ненавижу быть в дураках.

Она не стала говорить, что все было наоборот, и это он ее оставил. Это был плохой аргумент. Он не сбежал, не отдалился постепенно; он просто ушел. Пошел вперед — в свою сторону, а она — в свою. А он все ласкал ее грудь, его пальцы медленно скользили вокруг ее соска, нежно сжимали, мяли, ласкали, скользили вокруг, еще и еще. Это сводило с ума, чем ближе к соску, тем сильнее, безумнее. Хотелось, что бы это длилось вечно.

Аргументов у нее не было. И не могло быть. Что ты испытываешь ко мне? Она не решалась ответить на этот вопрос. Каждая минута с этим человеком таила в себе опасность, была минутой, украденной у спокойной, защищенной жизни с сыном. Каждое мгновение было одновременно и бесценным сокровищем и ложью, мучившей ее, и она бесстыдно крала столько, сколько могла ухватить. Вопросы, вроде, — любишь ли ты меня можешь ли ты простить меня? — таили в себе опасность, а это было только начало. Рассказать — не рассказать, рассказать — не рассказать… Что меньшее из зол?

Как он поступит?

Как он поступит, если узнает про Сиднея? Разве могла она сказать ему? Могу ли я доверить тебе нечто более драгоценное, чем твоя и моя жизни, чем наши жалкие эго? Подари мне эту ночь, Сидни, а завтра я буду только твоя.

— Я тоже схожу с ума, — сказала она, — и, по-моему, это страшно.

— Кататься на американских горках тоже страшно.

— Это мой любимый аттракцион. Даже лучше, чем карусель.

— Ага. Сядешь на переднее сидение, взлетишь на вершину, и — и - и — касаешься неба.

Ее сосок под его пальцами стал твердым, они безумно улыбались звездам. Хватит думать, надо чувствовать.

— Залезай ко мне на плечи, дорогая, всякий раз, когда захочешь коснуться неба.

Ночное небо потихоньку начало сереть, они покинули свое убежище и, как два веселых подростка, взявшись за руки, зашагали вниз по холму. Мокрая от росы трава гладила Хелен по ногам. Уже возле машины Риза напугала летучая мышь. Он хотел было рассердиться, но Хелен только поблагодарила это создание за то, что избавила их от комарья. — Невероятно, но меня ни один не укусил! — воскликнула она, когда они усаживались в машину. Риз извинился за это недоразумение и спросил, куда бы она предпочла получить укус.

На стоянке грузовиков к их услугам были туалеты, кофе и пончики, которые они уплетали, сидя на капоте машины и наблюдая восход солнца.

— Помнишь, как мы делали это последний раз? — спросила она. — Как мы бросили компанию, с которой пришли.

— С которой ты пришла.»

— С которой я пришла. А потом мы…

— Я помню все.

Он улыбнулся. Его красивые губы были в сахарной пудре, совсем как тогда, много лет назад. Она притянула его к себе за голову и целовала эти сладкие губы. Проезжающий мимо водитель игриво просигналил, они соскочили с капота, не пролив ни капли кофе, и счастливо расхохотались.

Он не спрашивал, хочет ли она поехать к нему, но именно туда они и направлялись. Она тоже ни о чем не спрашивала, потому что ответ был очевиден: этим прекрасным утром она останется с ним так долго, как только сможет.

Над августовскими полями висел белый туман. В небе клубились облака — те самые, которые им так хотелось потрогать, и тени их стремительно бежали по полю люцерны, созревшей для второго покоса. За окном пролетали столбы изгородей. Следующее поле ломилось от подсолнечников. Прямо посередине была выкошена и вспахана полоса, посреди которой стояли полдюжины подсолнухов, уцелевших от косилки. Спелые бурые диски в обрамлении золотых оборок раскачивались на ветру.

Прекрасное утро. Счастливое. Тихое и мирное. И не надо искать ответы на вопросы. Просто быть вместе — и больше ничего не надо. Возможность быть вместе — вот настоящее счастье.

Риз хотел взять ее на конную прогулку, если удастся найти для нее что-нибудь из одежды. Она была потрясающе красива в своих длинных платьях, которые обхватывали ее прекрасную грудь и ниспадали складками, оставляя открытыми ее стройные икры, но чем он мог заняться с ней в таком платье? Он не умел танцевать, она не играла в баскетбол. Оставалось одно — радоваться, что она рядом, вот и все.

Глядя на дорогу, он тихо улыбался сам себе, как вдруг она отстегнула ремень безопасности и прильнула к нему. Он обнял ее одной рукой, уже не удивляясь, что она читает его мысли. Но тут она положила руку ему на грудь, прямо на сердце, и он понял, чем заняты ее мысли. Ей еще предстоит научиться жить с этим.

— Похоже, на моем первом заседании Совета я пустил круги по воде. — Он решил, что для того, чтоб отвлечь ее от «сердечных дел», политика вполне сгодится.

— Сразу?

— Комитет по игорному бизнесу внес свои рекомендации, и я предложил принять их к рассмотрению. Я сказал, что, на данном этапе, мы не должны отбрасывать ничьи предложения, и за это проголосовало большинство, так что рекомендации, фактически, приняты к рассмотрению. — Он рассмеялся. — Меня вообще-то удивило, что и ты хочешь узнать правду.

— Значит, пришел и взял быка за рога, так, что ли?

— Ага, — усмехнулся он. — Именно так. Рискнул и выиграл, как говорится. Один парень из комиссии по игорному бизнесу ввел меня в курс дела. Кстати, Комиссия и Комитет — это разные вещи. Комитет формирует лично Свини, а я ему не очень доверяю. А парня, с которым я говорил, ты, наверное, знаешь? Тайтус. Тайтус Хоук.