Сердце знает - Игл Кэтлин
— Надеюсь, — подыграла она ему. И добавила: — представляешь, как это выглядело бы в газетах?
— Он снова сделал кисточку из пряди ее волос и начертал ей на лбу: «Отставной Баскетболист-Профессионал Умирает На Женщине».
— О нет Риз, только не это. Ты теперь видная фигура.
Я этого не переживу.
— А ты назови хорошую цену. Они будут обивать твои пороги и молить об интервью — им нужны будут самые пикантные подробности.
— Но это же касается только нас двоих!
— Тебя, меня, патологоанатома и Интернет.
Она драматически вздохнула. — Куда катится этот мир?
— Боже, эти парни будут обивать твой порог и пытаться выудить из тебя историю про последний оргазм! А я ничего не смогу поделать. Я буду мертв.
— Ты будешь духом.
— Точно, духом! — Эта мысль его развеселила. — И однажды я явлюсь им на пороге твоего дома. И они в ужасе разбегутся во все стороны. — Он провел кисточкой ее волос по своей нижней губе. — Как ты думаешь, у крупных людей и духи должны быть большие? Большие и страшные?
— Надеюсь, что так. Особенно, если Председатель Совета племени сможет назначить особого следователя. — Она подняла вверх правую руку. — Это был несчастный случай, сэр. Я вовсе не это имела в виду, когда сказала «коснись неба». Я клянусь.
— А что же ты имела в виду?
— Понимаете… приходилось ли вам когда-нибудь фантазировать, занимаясь любовью? Когда вы входите в меня и закрываете глаза, что вы представляете себе в эту минуту?
— Я стараюсь не закрывать глаза. Боюсь что-нибудь упустить.
— Значит, вы не представляете себе, что я, к примеру, Джулия Робертс?
— Я представляю себе, что она — это ты.
— Джулия Робертс?
— Да, — невозмутимо сказал он. — Она настоящий баскетбольный болельщик. — В темноте она не могла видеть, как светятся его глаза, и не знала, что и думать, пока он не сказал: «Я шучу», и она рассмеялась, хотя какое-то неприятное чувство все-таки осталось — неприятное чувство, которое она не в силах была объяснить. Но он ей помог.
— Я занимаюсь любовью с тобой, — сказал он ей, пощекотав ей нос ее же волосами. И это прекрасно. Видеть тебя, прикасаться к тебе, быть в тебе. И заставлять тебя фантазировать на всю катушку. Мне нравится все.
— Помнишь, ты учил детей представлять себе бросок.
— Это другое. Когда я хочу, чтобы что-то действительно произошло, я представляю себе, как оно свершилось, осуществилось. Но у нас все и так осуществилось — шаг за шагом до самого конца. И это было прекрасно.
— Это была реставрация, нет, восстановление. — Щекотание прекратилось. Он ждал объяснений.
— Я представила себе, что мы тебя восстанавливаем, — прошептала она.
— С помощью секса?
— Хороший секс творит чудеса.
— Он нас объединяет — это правда, а творит ли он чудеса… Ой. — Он выругался, потому что острый камушек врезался ему в спину сквозь одеяло. — Думаешь, нас можно восстановить?
— Что ты…?
— Тебя и меня. Если нам суждено что-то восстановить, то нас, не меня, а нас.
Красные флажки опасности в глубине ее сознания затрепетали с новой силой.
— Риз…
— Может, между нами с самого начала ничего и не было? Ничего серьезного. Я не думаю, что секс — это так серьезно. Сам по себе он, — щелкнул пальцами — «бац — и нету». Такая мимолетная вещь не может быть серьезной.
— Для меня — это не мимолетное. — Она глубоко вздохнула. Потому что понимала — благополучие, основанное на недоговоренностях — это иллюзия. Это не может, не должно продолжаться.
— Есть нечто, что я должна, что я хотела бы тебе рассказать. Я хочу рассказать тебе, и я расскажу, но только ты пообещай…
Это нечестно, — затрепетали красные флажки. Идиотка! Ты не можешь требовать обещаний, пока не выложишь все карты на стол, пока не наступит момент истины.
— Насчет того, почему ты здесь? — Тихо спросил он. — Ты думаешь, я не в состоянии сложить два и два? Господи, ну, ты работаешь на какое-нибудь правительственное агентство с названием из трех букв, и ты выполняешь задание, и я не единственный, кто тебя интересует. И тебе, кстати, не положено якшаться со всякими такими Блу Скаями, потому что они фигурируют в списке подозреваемых.
Он устроился поудобней и невозмутимо продолжал: — А может быть, это самое якшание как раз и входит в твои обязанности, но босс не разрешает тебе спать с объектом наблюдения. Так что теперь, когда ты уже перешла эту грань, думаю, тебе не составит труда рассказать мне, — тут он решил сбавить обороты и осторожно перешел на более серьезный тон. — Расскажи мне, насколько серьезно положение моего брата?
— У него нет со мной никаких проблем, — сказала она, благодарная за временную передышку.
— А со стороны тех, на кого ты работаешь?
— И с их стороны тоже. Думаю, ему следует опасаться тех, на кого он сам работает. И тебе, кстати, тоже.
— «Тэн Старз»? У меня пока мало материала, но я знаю, что они могущественны, и я думаю, они могут быть опасны. — Она повернула голову, чтобы лучше видеть огни внизу, она порадовалась перемене темы, хотя и временной. Она не сказала ничего, чего он сам не понял бы. А теперь можно было подумать о другом. О реальной опасности, грозящей Картеру, и, к счастью, не имеющей никакого отношения к ее ребенку. — Картер оказался на крючке, — сказала она. — Я хочу знать, у кого именно.
— Ты думаешь, он играет?
— Я думаю, все мы играем, более или менее. Но он играет на чужие деньги. — Она подняла глаза к небу и стала смотреть на звезды.
— Уж я-то прекрасно знаю, что и абсолютно здравомыслящий человек может увязнуть в этом. Игра засасывает. Ты говоришь себе, мне нужно совсем немного. Совсем чуть-чуть. А потом — я буду счастлив, и все будет прекрасно. Я знаю, что делаю. Еще чуть-чуть, еще одну игру — и все. Я ведь рискую только тем, что могу себе позволить, правда же? И оглянуться не успеешь, а ты уже в долгах. И в состоянии платить только проценты, а потом и их платить не сможешь, тут ты впадаешь в отчаяние, и роешь яму сам себе все глубже, и вся твоя жизнь превращается в замкнутый круг. — Невесело усмехнувшись, она повернулась к Ризу. — Глупо, правда? Полнейшее безумие.
Он обнял ее покрепче. — Конечно, это глупо, ну а что не глупо? На машине разбиться глупо. Утонуть? И утонуть глупо. Но это же случается не каждый день. Это же случается не со всеми. Никто не думает, что такое и с ним может случиться.
— А с тобой?
— Со мной — конечно, — с подкупающей непосредственностью ответил он. — Всякий может увлечься.
— А ты можешь представить, что превратился в патологического игрока?
Он запнулся, и она поспешила ему на помощь. — Ты — не всякий, Риз. А я — да, я — как все. И Картер тоже. Таких, как мы, запросто может затянуть в этот водоворот.
— Хелен, Господи, — вздохнул он. — Когда ты рядом, я мелю какую-то чушь. Ты не глупая, не сумасшедшая, вот что я хочу сказать. И не важно, что с тобой было, и что еще будет… Он обнял ее еще крепче, чтобы ничто не могло их разделить.
— Все — равно, ты — Хелен. Ты сводишь меня с ума. Один твой взгляд — и я на седьмом небе, клянусь.
— Прикоснись к облакам, — прошептала она мерцающим в небе звездам. — Всякий раз, когда я лечу в самолете, я смотрю в окно, и облака мне кажутся подушками. Если что-нибудь со мной случится, мне кажется, они меня спасут. Если б я вышла на крыло самолета, я могла бы спрыгнуть на облако, погулять по нему, посмотреть, правда ли оно такое мягкое, каким кажется. Все хотят прикоснуться к облакам. — Она уткнулась лицом в его шею и поцеловала его гладкую кожу, пахнущую мускусом. — А ты даешь нам эту возможность, всем нам. Иногда ты даже поднимаешь нас на небо вместе с собой. Когда я увидела тебя впервые, ты как раз этим и занимался.
— В те времена мне не оставалось ничего другого. И я знал, что для такой женщины, как ты, этого недостаточно. Мне тогда надо было многому учиться, многое надо доказывать. Хвастать — это одно, а добиться чего-нибудь — это совсем другое. — Он целовал ее волосы, потом взял за подбородок и заглянул в лицо. — Ты любишь играть, Хелен? Это хорошо, это просто прекрасно. Потому что именно такой человек мне нужен. Мне нужен игрок, готовый рискнуть. Мне нужен человек, который поставит на меня и выиграет при плохих шансах. — Он нежно гладил ее волосы. — Ты хочешь прикоснуться к облакам? Я отнесу тебя туда на руках. Я тебя так прокачу, что ты на всю жизнь запомнишь. Не знаю только одного…