Игорь Чубаха - Тайна Черного моря
А нам плевать было на этот треп — мне и... Эвелине.
Эвелина, Эвелина, Э-ве-ли-на... Кто виноват в том, что все так случилось?
...А потом, в сентябре шестьдесят шестого, у нас родился мальчик, в честь деда по отцовской линии названный Анатолием, и Эвелине на какое-то время пришлось оставить оперативную работу.
...А я продолжал отдавать свой патриотический долг Родине. Виделись мы в общей сложности, почитай, месяца по четыре в год. Толька, засранец, рос как на дрожжах, я, признаться, не узнавал сына, когда возвращался. Но, надо сказать, он меня тоже с трудом узнавал. А что прикажете делать? Я, как твой виртуоз Москвы, мотаюсь по всему миру, куда партия и правительство пошлет, пули, блин, зубами ловлю и ордена «в стол» зарабатываю... руки вот лишился... из-за которой, проклятущей, все и произошло... А он, Толька то есть, без меня ходить начал — раз, заговорил — два, читать выучился — три... Кстати, первое слово, которое он произнес, знаете, какое было? Хрена вам — «папа-мама». «Конспилация» он сказал. Так-то...
Но уж за те самые положенные, четыре месяца мы отрывались по полной программе, будьте нате. Ялта, Сухуми, Анталия, Эйлат, Кипр, Флорида — я, Толя и... Эвелина.
Эвелина, Э-ве-ли-на... Два легких, почти одинаковых звука на выдохе: Э... Be... И два легких, почти одинаковых касания языком нёба: Ли... На... Эвелина.
Я не знал про операцию «Красная борода». Тогда, в конце октября семьдесят второго года мы арендовали коттеджик в тихом кемпинге неподалеку от пляжа Монро Каунти сказочно красивого острова Ки Вест, что мокнет в волнах Мексиканского залива, и сутками напропалую занимались исключительно важными вещами: с Толькой мы ловили, рыбу, охотились на диких мамонтов и сражались со злобными красными кхмерами; с Эвкой мы (пока Толя ловил, охотился и сражался) занимались любовью, устраивали заплывы по территориальным водам, ловили неуклюжих шершавых крабов и снова занимались любовью...
И так минуло два из положенных четырех месяца.
...А потом, в последний день декабря, заверещал мой бипер. И через бипер, секретной морзянкой, мне, то есть нам передали приказ: немедленно, в течение двадцати двух часов прибыть — куда бы вы думали? — в Гавану! Мне и Эвке.
Много позже мне стало известно, что случилось: Эрнандес [25] совершенно случайно узнал, что кубинские динамитеросы планируют очередное покушение на Фиделя (то ли тридцать третье, то ли тридцать седьмое по счету), и поспешил доложить нашенскому ГРУ. Покушение было назначено на первое января, в годовщину Революции. Где именно — неизвестно. Кто именно станет начиненным взрывчаткой «камикадзе» — тоже неизвестно. И, что самое дурацкое, я, то есть мы с Эвкой, оказались единственными «ничейниками» в радиусе ста миль от Фиделя.
Приказ есть приказ. За полчаса собрав манатки, мы рванули. Я, Эвка... и Толя, пацаненок шести лет.
До начала праздника Дня Кубинской Революции оставались считанные часы; выехать из Штатов и добраться до Гаваны легальными путями мы никак не успевали. Пришлось пойти на некоторые хитрости. С вертолетной площадки к югу от Атлантик-стрит я поднял «легковушку» LX-300, знаете, прогулочный такой двухместный вертолетик с несерьезным пластиковым пузырем вместо кабины, без дверей. Посадил на пассажирское кресло Эвку, сам забрался на место пилота, Тольку сунул между нами. И рванул в сторону Гаваны.
Лететь было — через территориальные воды и границу — часа два, не больше, несмотря на то что дул сильный боковой, а в море-окияне назревал нехилый шторм. И мы бы успели, бляха-муха.
Если б не моя отсутствующая рука... И если б не «Торнадо F3», поднятые по тревоге долбанного радара, который засек нас и в «мертвой зоне».
Две голубоватые молнии мелькнули мимо «пузыря», оставляя за собой белый пушистый хвост инверсионного следа. «Вертушку» нашу качнуло, и секунду спустя в наушниках послышалось на казенно-обманно-вежливом аглицком:
«Вы находитесь в воздушном пространстве Соединенных Штатов Америки... Сообщите свои код доступа, позывные и индекс коридора... Если вы не имеете доступа, то просим вас немедленно изменить курс. Если требования не будут выполнены, мы будем вынуждены принять меры. Thank you».
Какие коды, какие позывные и индекс? Мы летели Фиделя долбаного спасать!
Я хранил полное радиомолчание, сжав зубы и молясь лишь об одном: дотянуть до границы Кубы, а там разберемся...
Дотянуть нам не дали. Разобрались раньше. На втором круге и без второго предупреждения «Торнадо» открыли огонь. По нам.
От первых ракет я ушел — не впервой. Но началась такая болтанка, что «вертушка» едва не потеряла управление.
Бляха-муха, я бы отстрелялся от этих «Торнадо» из своего ТТ; пилотов, может, не поубивал — все ж таки скорость у них поприличнее нашей, да и «фонари» пулеустойчивые, но спесь с них посбивал бы.
Если б не рука моя. А точнее, отсутствие оной. Очень, знаете ли, непросто это — одной рукой одновременно и вертолетом управлять, и стрелять из пистолета. Эвка, конечно, стреляла не многим хуже моего, но — она держала Тольку, чтоб из кабины не вывалился, пока нас швыряло из стороны в сторону.
И на третьем заходе «Торнадо» нас достали. Я заложил такой вираж, который никаким уточкиным с Чкаловыми не снились, а Игорь Иванович Сикорский, увидев, что я вытворяю с его детищем, ни в жисть не поверил бы. Подумал бы, что бредит...
В общем, вираж-то я заложил, кабину из-под удара убрал, но и только: америкосовская ракета влепилась аккурат в наш решетчатый хвост.
Потеряв хвостовой винт, «вертушка» закрутилась, что твое чертово колесо, и камнем ухнула в шторм. Из кабины меня выбросило, как пробку из бутылки «Миржанэ». Глотнуть воздуха не успел: вхолостую работающий винт вспорол соленую воду в сантиметре от моей головы, и пришлось быстренько уходить на метр в глубь моря-окияна.
Наконец, вынырнул. И тут же был с головой накрыт пенистой зеленовато-серой волной. Пока выплывал, пока отплевывался и отфыркивался среди ревущей стихии, успел заметить: вертолетик мой развалился на куски и верной дорогой идет на дно. Но не его кончина меня беспокоила — я искал Эвку и Толю, жену и сына. И за секунду до того, как следующий вал захлопнул надо мной свою пасть, увидел голову Эвки метрах в десяти от меня — жена моя цеплялась за вогнутый обломок плексигласа, оставшийся от «пузыря» кабины. Я нырнул, рванулся к ней; всплыл рядом, ухватился за тот же кусок. Эвка была одна. Без Толи.
Шторм ревел, неистовствовал, брызгал слюной вокруг нас. Атлантика, любимая Атлантика, которую я избороздил вдоль и поперек, неожиданно показала свое истинное, стогневное лицо: она хотела нас погубить, стиснуть в своих соленых ладонях, утянуть в бездну, убаюкать на темной постели из колышащихся водорослей...
— Толька?.. — выдохнул я, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь среди брызг и колеблющихся утесов воды.
— Не знаю... — сказала моя жена сквозь рев свирепого, винопенного океана. Лоб ее пересекала глубокая, сочащаяся густой кровью царапина. — Я... я потеряла его... — Лицо ее было мокрым — то ли от слез, то ли от морской воды. — Я ПОТЕРЯЛА ЕГО!!! — Ее пальцы, вцепившиеся в край плексигласового обломка, побелели от напряжения, длиннющие волосы, которые она мне изредка, когда пребывала в игривом настроении, позволяла расчесывать, спутались, слиплись от пены, облепили лицо.
Я сжал зубы.
— Не дрейфь, любимая. Прорвемся. Как всегда.
— Как всегда... — эхом ответила она, немного успокоившись, и попыталась улыбнуться, все равно прекрасная, как Венера.
А высоко над нами реяли, скользили наперерез ветру альбатросы, орали благим матом, перекрикивали грохот бури, душу мне выворачивали наизнанку.
В принципе, это был еще не полный капут: утлая плексигласовая посудина могла выдержать, если б мы забрались в нее... Переждали бы непогоду, дотянули до берега... Могла бы выдержать. Однако, как я понял, чуть наклонив ее, только одного человека.
Одного.
Это поняла и Эвелина Зигг. Моя жена.
— Как всегда, — повторила она.
И я уже понимал, что сейчас произойдет, и, словно заколдованный, не мог даже... по щекам ее отхлестать, что ли? Застыл, словно ледяная вода проникла в сердце и вытеснила кровь собою.
А когда схлынула очередная волна, Эвелина быстро поцеловала меня в губы, шепнула:
— Толя... Найди...
И отпустила соломинку, за которую мы цеплялись. А у меня в голове гремела наперекор буре музыка с карнавала в Венеции, который нас познакомил. И волны плясали вокруг, как ряженые на этом карнавале.
После следующей волны я Эвелину уже не увидел...
Эвелина, Эвка, Э-ве-ли-на, морская королевна...
Что дальше было, я плохо помню. Вроде орал в беснующуюся тьму, звал ее, звал сына... но ответом был лишь рев злопевучего шторма.
А где-то высоко и далеко, в опрокинутом небе докладывал по команде об уничтожении цели командир ведущего «Торнадо». Через две недели он умрет от сердечной недостаточности.
