Дарья Донцова - Бриллиант мутной воды
Не успел я сообразить, с чего лучше начать разговор, как мужик, распространяя удушливый запах перегара, прохрипел:
– Ну, долго телиться будешь? Ща другой кто прибежит, давай пять рублей, это если не срать!
Ничего не понимая, я выудил из кошелька монетку.
Деньги исчезли в корявой ладони.
– Ну, двигай, – подтолкнул меня хозяин. – Ты чего, в первый раз?
На всякий случай я кивнул.
– Ступай сюда, – велел мужик, – башку береги, вечно все о таз стукаются, отбили эмаль.
С этими словами он распахнул изгвазданную дверь и втолкнул меня в неожиданно огромный туалет. От удивления я принялся разглядывать помещение. Подобного сооружения я не видел никогда в жизни. Посередине громоздился унитаз, огромный, широкий, с отколотым боком. От него вверх тянулась толстая труба, выкрашенная так же, как стена, темно-зеленой краской. Под самым потолком, на высоте примерно трех метров, виднелся сливной бачок угрожающих размеров, вниз свисала железная цепочка, украшенная белой фарфоровой ручкой. На ней черными буквами было выведено «Москанализация». Барак, очевидно, построили в конце сороковых годов, и сантехническое оборудование в нем не меняли ни разу. Там же, под потолком, чернели гвозди, на которых висело четыре грязных, покрытых толстым слоем пыли круга, а чуть пониже виднелся пожелтевший тетрадный лист, пришпиленный ржавыми кнопками.
Я прищурился и начал читать текст дацзыбао.
«Правила поведения в коммунальном туалете. 1. Занимайте стульчак согласно очереди. 2. Время нахождения в сортире пять минут. 3. Не бросайте бумагу на пол. 4. Мойте помещение по графику. 5. Туалет предназначен только для жильцов, гостям следует ходить во двор, для детей до семи лет исключение. 6. Не становитесь ногами на унитаз. 7. Пользуйтесь личными кругами. Товарищи! Будьте аккуратны и внимательны друг к другу! Не курить! Не жечь спички! Пропускайте по утрам тех, кто спешит на работу. Домком». Чуть пониже более мелкими буквами написано: «Расписание. Полуяновы (3 чел.) утро: 7.15—7.30; Фабичевы (2 чел.); 7.31—7.41; Бойко – 7.42—7.47». Это сильно смахивало на график движения поездов, особенно умиляли минуты – 7.31. Они что, находились тут с будильником в руке? Внезапно мне стало жаль Полуяновых, Фабичевых и Бойко, вот бедняги! А новые хозяева поленились сделать ремонт, въехали и зажили себе спокойно, не сняв со стен ни чужие круги, ни расписание.
– Эй, – донеслось из коридора, – если срать сел, гони десятку.
Я распахнул дверь:
– Вы меня не так поняли, я вовсе не просился в туалет.
– Тады чаво надо? – насторожилась пьяноватая личность. – Все равно пять рублей не верну, может, ты сюда поссал, а теперь обмануть хочешь!
Я подавил подступающую к горлу тошноту и вышел в коридор.
– Бога ради, оставьте деньги себе, впрочем, дам вам еще пятьдесят рублей, если ответите, не у вас ли в доме находится девочка.
– Какая девчонка? – настороженно поинтересовался дядька.
Я медленно вытащил кошелек, долго расстегивал, занудно вытаскивая из его недр голубую бумажку. Пьянчуга с вожделением следил за моими руками. Наконец ассигнация увидела свет. Я помахал ею перед носом алкоголика.
– Лиза, двухлетняя малышка. Ваша жена, случайно, не подрабатывает няней?
– Дворники мы, – насупился мужик, – Танька проспект скребет у супермаркета, а Лизка при ней. Зачем она вам понадобилась? Может, я на что сгожусь?
Я сунул портмоне за пазуху.
– Нет, милейший, дальнейший разговор я стану вести с вашей супругой. Где этот супермаркет?
– В двух шагах, – прохрипел пьяница, – аккурат влево идите. «Голубая долина» называется.
Я двинулся в указанном направлении, наслаждаясь свежим воздухом, который после затхлой атмосферы барака показался просто упоительным. Супермаркет и впрямь был в двух шагах. Возле лаково блестевших ступенек бродила толстая баба, замотанная в грязно-розовую китайскую куртку. В руках наяда держала лом. Я подошел вплотную к красавице и поморщился. Даже мой не слишком капризный нос уловил отвратительное амбре: смесь запахов пота, дешевой водки и грязных волос.
– Вы Татьяна?
Женщина откинула капюшон. Я вздрогнул. Лицо дворничихи напоминало географическую карту, все желто-зелено-синее. Один глаз заплыл, над другим нависала рассеченная бровь, губы покрывали то ли ссадины, то ли болячки.
– Слышь, хозяин, – прогундосило небесное создание, – все очистила, подмела, хошь, еще ступени помою?
– Я не из супермаркета.
– А… чего тогда надо?
– Меня прислала Лера.
– Кто?
– Есина.
– Знать ее не знаю.
– Простите, где Лиза?
Татьяна оперлась на лом, очевидно, ноги плохо слушались хозяйку.
– А тебе зачем Лизка?
– Меня прислала Лера Есина за девочкой, велела забрать.
– Ах Ле-ерка, – протянула Татьяна, шумно вздыхая. – Давненько девку не брала, уж думала, не нужна она ей больше. Лизка со старшими у метро работает, ступай туда, только заплати сначала. Пятьсот рублей.
Думая, что Лера задолжала этой более чем странной няне, я полез за кошельком. Честно говоря, я совершенно не представлял, что стану делать с ребенком, просто понимал: малышку никак нельзя оставлять на попечении алкоголиков в жуткой квартире. В конце концов, отдам ее отцу. Правда, девчушка одна, а предполагаемых папенек двое… Ну да не беда, сделают анализ, установят отцовство. Надеюсь, мужчины поймут меня.
Я стал отсчитывать сотенные бумажки, тут вдруг до меня дошел смысл только что услышанной фразы, и я безмерно удивился:
– Лиза работает у метро? Ей же всего два года?
– Ну так что? – рассмеялась Татьяна и ловко выдернула из моих пальцев ассигнации. – Нам дармоеды не нужны, ходить научилась? Значит, могёт семье подсобить, неча захребетницей жить! Я дитёв в строгости держу, к труду приучаю…
И она громко икнула. Я попятился.
– Где искать девочку?
– А у входа в подземный переход, они там с Лешкой и Санькой сидят. Скажешь Саньке, что я велела Лизу отдать.
– И мне вот так запросто отдадут ребенка?
– А чаво? Хошь, могёшь расписку написать, – хрипло засмеялась добрая маменька и, подняв лом, с натужным хеканьем опустила его на островок льда.
– Вот, зараза, задолбалась совсем, – пожаловалась она, – денежки-то трудом достаются, никто не придет, не принесет на блюдечке, не скажет: «На, Танюха, гуляй».
Провожаемый ворчанием, я свернул к метро, дошел до входа в подземный переход и увидел на ступеньках живописную троицу. Чем-то дети напоминали картину «Тройка», помните это полотно? Дурно одетые ребятишки тащат тяжеленную бочку.
Правда, современные оборвыши сидели на картонке, постеленной в липкой грязи. Мальчик, с виду лет семи, в кургузой болоньевой курточке, рваных темно-синих рейтузах, в кедах, сидел рядом с братишкой, едва ли справившим пятилетие. Тот выглядел не лучше. На нем было длинное, явно девичье пальто с остатками меха неизвестного животного. На голову пацанчик нацепил нечто странное, то ли кепку, то ли бейсболку, во всяком случае, убор совершенно не подходил для морозного вечера. Между мальчуганами, свернувшись клубочком, лежало существо, сначала принятое мною за небольшую дворняжку. Но, подойдя вплотную к малолетним попрошайкам, я понял, что это крохотная девочка в клочкастой шубке из синтетики. Перед несчастными, замерзшими и, очевидно, голодными детьми стояла картонка, на которой чья-то не слишком уверенная рука вывела текст:
«Подайте Христа ради у нас все умирли астались сироты бес денек и еды жить негде пажалейте люди добрые».
Глава 23
В моей душе поднялась буря. Что за дрянь была эта Беата. Получала от Владимира и Леонида приличные деньги и отдавала дочку своей безголовой сестрице Лере. А та, желая гулять и веселиться, нашла подходящую «няньку». Неужели мать ни разу не поинтересовалась, в каких условиях содержится ребенок? Уму непостижимо!
Едва сдерживая гнев, я спросил:
– Кто из вас Санька?
– А за каким фигом он тебе? – неожиданно басом поинтересовался пятилетний.
Более старший мальчуган безучастно смотрел перед собой остановившимся взглядом.
Я слегка растерялся, потом наклонился и ответил:
– Видишь ли, мне нужно забрать Лизу, ваша мама, Татьяна, уже получила пятьсот рублей.
– А не брешешь? – буркнул малыш.
– Нет.
– Погодь, – велело дитя, потом порылось в куче тряпья, вытащило на свет божий мобильный телефон и потыкало черным от грязи пальцем в кнопки. Я совсем растерялся. Наличие у нищих сотового казалось мне невероятным.
– Эй, Танька, – пробасил ребятенок, – тут жлобина Лизу требует! Деньги-то взяла? Ага!
Он вновь сунул аппарат в ворох тряпок, опустил воротник пальто, прикрывавший почти все лицо, глянул на меня, и я вздрогнул. Парню было лет семнадцать. Над губой и на щеках у него виднелись темно-синие островки небритой кожи. Санька был карлик или лилипут, не знаю, как правильно называются люди крохотного роста, рождающиеся у нормальных родителей.
