Людмила Милевская - Джинн из консервной банки
«– А может ты влюбился в эту шалаву?
– Скажешь тоже! Я ведь могу и оскорбиться!
– Ладно тебе. Я пошутила, хотя… Знаешь, Игорь, по-моему, уже начал в нее втрескиваться. Мне пришлось устроить ему бурную сцену ревности, чтобы отправить на дело именно в ту ночь. Видел бы, как он упирался. Но ты молодчина. Какое хладнокровие. Чисто сработано. Вот таких мужиков я люблю. Не бойся, тебя я не брошу. Ну-у, может когда изменю маленько… Но не сильно, так, чуть-чуть.
…
– О ней думаешь?
– Да.
– Хватит уже, давай с ней кончать.
– Опасно еще. Куда спешить? Убийство за убийством. Слишком очевидно.
– А мне надоело ждать.
– Нет, опасно.
– Я счастливая! Я везунчик! Да не дрейфь ты! Все будет нормально. Смотри как с твоим отцом и Игорем все ловко получилось. Как в аптеке на весах. Менты тебе еще и сочувствовали.
– Благодаря помощи Ольги.
– Нет, благодаря твоему таланту. Как ловко ты обвел вокруг пальца старуху. Ну и дура же она! Неужели верит, что ты влюблен в нее? Ты же в сыновья ей годишься. Вот наглая баба!
– Верит. Надеюсь, верит. Я очень стараюсь, она и верит.
– И это после разоблачения Игоря! Уж после такого я бы не поверила. Нет, она совершеннейшая самовлюбленная дура… Короче, когда?
– Что – когда?
– Когда мы будем претворять в жизнь наш план? Смотри, а то передумаю. Здесь ко мне уже подкатывает один бизнесмен. „Какая ты свеженькая, – говорит, – какая душистая“. Вот возьму и отбуду с ним на… Куда-нибудь с ним отбуду. Так когда же?
– Как ты торопишься, крошка, как ты кровожадна. Мало тебе двух трупов, третий подавай…
– Мне жизнь подавай! Я хочу жить, а не прозябать. Надоело сидеть в берлоге. Хочу на Богемы!
– Регина, только не сердись… Багамские острова пока откладываются. Или нет. Поезжай туда прямо сейчас. Я дам тебе денег. Много денег.
– Ты хочешь чтобы я поехала одна?
– Конечно, я же занят…
– В чем дело, парниша? С огнем шутишь! Я ведь могу…
– Девочка моя, умоляю, не сердись, я не виноват, обстоятельства оказались сильнее меня, сильнее нас с тобой.
– О чем ты? Какие такие обстоятельства? Хватит полоскать мне мозги! Ты что передумал шлепать эту шлюху?
– Да нет же, конечно нет. Но только не сейчас, сейчас нельзя, чуть позже.
– Позже? Почему? Что нам мешает шлепнуть ее сейчас? Только не говори, что слишком рано. Это я уже слышала.
– Нет, уже не рано, уже поздно.
– Поздно?
– Увы, да.
– Как это поздно? Уж не хочешь ли ты сказать, что ее уже кто-то шлепнул? Ха-ха-ха!
– Нет, не шлепнули, к сожалению. Но и я не могу сейчас этого сделать. Риск слишком велик. Потерпи всего несколько месяцев.
– Сколько? Сколько еще надо ждать?
– Ну-у, не знаю, месяцев шесть, семь…
– Ничего себе несколько. Это же больше чем полгода! Крыша поехала у тебя! Нет, столько ждать я не согласна. Не хитри. Ничего у тебя не получится. Давай кончать и баста. Иначе я осерчаю.
– Понимаешь, Ольга беременна.
– Что-оо?
– Беременна.
– Беременна? Эта старая облезлая кошка? Да она тебя дурит!
– Нет, не дурит. У нее очень сильный токсикоз.
– Вот это да! Слушай, какое мне до всего этого дело? Беременна, не беременна! Тем более надо быстрей с ней кончать и сматываться за границу!
– Не могу же я убить своего ребенка? Я даже знаю уже что у меня будет мальчик. Сын, понимаешь? Я не могу убить своего сына. Тогда я стану хуже своего отца.
– Какие сантименты! Ха-ха-ха! Еще расскажи мне как ты его любишь, своего сыночка. А как же бабы делают аборты? Подумаешь, ребенок, большие дела. Он еще и не родился.
– Я не могу убить собственного сына.
– Собственного папашу ты убить смог, а вот еще не родившегося ребенка почему-то не можешь! Поразительно!»
Слушая запись, Ольга цепко вглядывалась в лицо мужа. Георгий не сразу понял что происходит. Он даже пропустил мимо ушей начало диалога: настроился на радиопьесу, приготовился томиться от скуки, внешне вежливо излучая интерес и удовольствие, на радость эстетке-жене.
На самом деле он задумался, да и было о чем: в голове назойливо прокручивались события этого страшного дня – зловещие, трагические. Сколько он пережил… Какие жуткие решения принимал…
Ольга смотрела на него и удивлялась: в душу закрадывались сомнения.
«Он так невозмутим: ни одни мускул не дрогнул, словно совесть абсолютно чиста. Да слышит ли он вообще? Да слушает ли?» – забеспокоилась она.
Очнулся от размышлений Георгий лишь тогда, когда беседа достигла кульминации. Заявление Регины о желании посетить «Богамские острова» лишило его дара речи. Он оцепенел и несколько секунд был не в силах даже шевельнуться. В первые мгновения он был действительно потрясен, потрясен нечеловечески, окаменел просто, но потом взбесился.
– Все! Все! Хватит! – завопил он, смахивая со стола магнитофон, тот, однако, упал, но продолжал исправно работать.
И тогда разъяренный Георгий начал его топтать.
– Стерва! Тварь! Сука! – злобно приговаривал он. – Ненавижу! Ненавижу! Эта сволочь выполнила свою угрозу! Успела! Успела!
Глава 7
Ольга свое отстрадала, теперь пришла его пора, она же наслаждалась произведенным эффектом.
«Вот что значит хороший сценарий, – с удовлетворением думала она. – Признайся я ему сходу, что получила от Регины „подарок“, и все было бы не так, а хуже, гораздо хуже. Я же устроила все со вкусом. Блеск! Просто блеск! Но это и грустно, ничто так не портит цель, как попадание: бедный Жорж ополоумел, я своего добилась, но, увы, это конец. Конец спектакля. Сейчас упадет занавес и зрители покинут зал… И все же я добилась своего: он жалок, жалок».
Георгий действительно выглядел жалко. Взгляд его беспомощно и дико метался, когда же он в конце концов сосредоточился, красивое лицо Георгия перекосилось злобой, страхом и отчаянием. Он уже не был похож на себя: надменно самоуверенного.
– Стерва! Проститутка! Гадина! – с ненавистью выкрикивал он, продолжая топтать магнитофон, который давно молчал.
Ольга смотрела на мужа с нескрываемым омерзением.
– Надеюсь, дорогой, ты имеешь ввиду не меня? – издевательски-любезным тоном поинтересовалась она.
Георгий вздрогнул, словно огрели его, и бухнулся перед женой на колени.
«Сейчас начнет вещать прописные истины типа того, что его жизнь в моих руках и прочее,» – торжествуя подумала Ольга и не ошиблась.
– Оленька, родная, моя жизнь в твоих руках, – закричал Георгий.
– Боже мой. Какое бесстыдство, – с достоинством произнесла она, скорбно качая головой. – Ты смеешь, после всего, услышанного мною, произносить такие слова? Покушаясь на мою жизнь, говоришь о жизни своей? Чудовищно!
– Ольга! Оленька! Я сейчас все объясню! Умоляю, выслушай!
Она горько усмехнулась:
– Сейчас начнешь убеждать меня, дуру, что репетировал пьесу?
Он в отчаянии замахал руками:
– Нет-нет, дорогая, я правду скажу. Всю. С начала до конца. Ничего не скрывая.
Ольга встала из-за стола и гордо направилась к выходу. Георгий на коленях полз за ней, хватал ее за руки и пытался их целовать.
– Оленька, правду, всю правду скажу, – приговаривал он.
Ольга с омерзением его оттолкнула и закричала:
– Какую из правд? Сколько их у тебя? Не старайся, я уже не поверю.
– Ольга, я не хотел…
Она прервала его хлестким вопросом:
– Чего ты не хотел?!
– Убивать тебя.
– О-оооо! – взвыла Ольга.
Она запрокинула голову, воздела руки и драматично вопросила:
– Как мог ты, чудовище, устроить бойню в родном доме? Ты не человек!
Георгий вцепился в ее колени и горячечно закричал:
– Ольга, я не чудовище! Я ненавидел отца! Он тоже меня не любил. С детства. Ты не представляешь, что мне терпеть от него приходилось. Однажды, когда мне было всего десять лет, он очень сильно меня обидел. Я забился в угол и проплакал всю ночь, ему было плевать. А к утру я поклялся его уничтожить.
– И выполнил эту клятву через десять лет, – драматично продолжила Ольга, с презрением добавив: – Какая красивая сказочка.
Георгий отчаянно замотал головой:
– Нет, я не о том… Родная, ты не знаешь. Он всю жизнь упрекал мать, издевался над ней. Он меня ненавидел. Он оставил бы нищим меня.
– И правильно поступил бы, ты не умеешь тратить деньги, зато чудесно умеешь лгать. Как красиво ты претворялся любящим сыном. Но Павел, умница, тебе не верил. А как ты клялся в любви мне. Увы, я оказалась не так умна и тебе поверила. Я ношу под сердцем твоего ребенка, ты же меня ненавидишь и жаждешь моей смерти. Чудовище! Подлец! И не вздумай отпираться, – прикрикнула она. – Только хуже сделаешь: второй раз не поверю.
