Малколм Прайс - Аберистуит, любовь моя
С той ночи, когда она умерла, я прятался в трейлере. До сих пор не знаю, как выжил: я стоял над трупом, у машины убийцы – моей машины – двигатель еще работал, и до появления полиции оставались секунды. В такой ситуации остается только одно – принять решение. Любое, почти не важно какое. И я принял решение запрыгнуть в машину, чей радиатор был по-прежнему перепачкан кровью и плотью Бьянки, и дать газ. Бьянка была мертва, это я видел. А если она каким-то чудом не погибла, ей будет больше проку от полиции, чем от меня. Так что я позаботился о своей шкуре. Под визг тормозов полицейского автомобиля я развернулся, вырулил направо у Замка, переехал мост Тревехан; притормозил я только у дороги на Тан-и-Булхский пляж. Здесь я бросил машину и пошел пешком через темные поля к горной крепости Железного века. У меня сложился план, как запутать следы – объехать город по дуге и пешком добраться до трейлера в Инисласе. Я шел четыре часа, но я дошел.
Погода успела испортиться – пласты сизых туч заволокли небо; было промозгло и ветрено, а в воздухе висела влага, готовая то и дело плюнуть в окна трейлера. Я выходил наружу нечасто, но когда это случалось, маскировка под ветерана войны не подводила меня. Как от прокаженных, большинство людей просто отводит от них взгляд.
Стучали в дверь трейлера. Я открыл ее, влетела Амба:
– Что – не торопишься?
– Извини, я тебя не слышал.
– Там холодища, как среди зимы.
– Все в порядке, я сварил кофе – согреешься.
Она сняла куртку с капюшоном и прошла к столу.
– Есть некоторые успехи.
– Да ну?
– Не исключено, что дело наконец сдвинулось с мертвой точки.
Она открыла школьный рюкзачок и вынула оттуда три книжки. Я прочел названия. Джойс Мунвезер, «Об озерах страсти»; «Управление шлюпом» капитана Маркуса Трелони; «Опыт новой патологии неряшества» д-ра Хайнца З. Нюслина. Я положил книги.
– Я их взяла в школьной библиотеке. Ты не поверишь, кто их брал последний.
– Мозгли?
– Нет. Вторая попытка.
– Извини, дружище, на большее я не способен.
– Ты не поверишь.
– Ошарашь меня.
– Эванс-Башмак!
Я взял «Новую патологию неряшества» и осмотрел форзац.
– Может, мы его недооценивали.
– Не думаю. Посмотри на титульный лист.
Я покорно раскрыл книгу. Из титульного листа ножницами были грубо вырезаны буквы – остались пожеванные края.
– Ему, кстати, за это влетело. Почему я и узнала. Помню, слышала эту историю сто лет назад: он как-то пришел в библиотеку и набрал всяких странных книжек. А вернул порезанными. И я проверила по его формуляру, какие были книжки.
Я открыл остальные две книги; обе изуродованы одинаково.
– О'кей, ума палата, и что это значит?
Как будто насилу дождавшись этого вопроса, Амба вынула листок бумаги и развернула его.
– Вот какие буквы вырезаны: С.Л.У.П.Н.У.В.А.
– Все равно не въезжаю.
– Переставь.
Я секунду потаращился на бумажку, и тут меня оглоушило.
– Лавспуну!
– То-то и оно!
– Так и что это все значит?
– Для чего нужны вырезанные буквы?
Я пожал плечами.
– Для вымогательских писем. Он шантажировал учителя валлийского. Не удивительно, что с ним разделались.
Я несколько секунд размышлял над значимостью этого факта, но из депрессии выйти не смог.
– Что, сердце не поет?
– Извини, Амба, я торчу здесь, потому что меня разыскивают за убийство проститутки. Какие уж тут песни.
– Но это обелит твое имя.
– Не понимаю как.
– Эванс шантажировал Лавспуна. Почему? Потому что он списал сочинение и нашел там что-то изобличающее учителя. Что еще нам известно об Эвансе? Он стащил из Музея редкостную попонку для чайника. Я подозреваю, что эти два факта взаимосвязаны.
– Само собой, только в чем связь?
– Не знаю. Мы собрали еще не все части головоломки.
– Но это значит, что мы топчемся на месте. Мы уже знаем, что Лавспун убил Эванса.
Она поглядела на меня, и слезы огорчения выступили у нее на глазах.
– Нам нужно рассмотреть все под разными углами, Луи. Нельзя ничего упускать, мы же шьем дело, прах его побери!
– О'кей. Что у тебя есть еще?
Она оттолкнула книги и положила ладони на стол.
– Операция «Обыск печи» потерпела крах. Бьянка могла спрятать сочинение в любой печке. Я хотела даже порыться в твоей, но миссис Ллантрисант меня в кухню не пустила. Сказала, что там, куда ты загремишь, тебе печка не понадобится – хоть чистая, хоть какая. Хлеб да вода в тюрьме Кумтиди – вот что тебя ждет.
– Какая трогательная вера в меня.
– Она сказала: «Ведь вот живешь с человеком бок о бок, а толком его и не знаешь, правда?» Ну, потом я пошла в квартиру Бьянки и попыталась там, но было оцепление, и полицейский меня тоже не пустил. Я сказала: «Я пришла почистить печку», – а он сказал, что такой брехни в жизни не слышал. Я подождала, пока заступит другой полицейский. И снова попыталась, и в этот раз сказала, что хочу навестить свою тетушку, которая живет над Бьянкой, – ей девяносто лет, она очень ветхая, и мне приходится время от времени проведывать, как она там – жива ли.
Я вытаращил глаза, но промолчал.
– Он меня пустил, а я пробралась в квартиру Бьянки и как раз проверяла печку, когда вернулся первый полицейский и меня сцапал. Тащит он меня по лестнице, кричит, что упечет меня надолго, но тут внизу у калитки другой полицейский глядит на него и говорит: «Ну, сержант, теперь уж я всего наслушался, – тут вот женщина пришла, говорит, хочет почистить печную трубу!» И знаешь, кто это был? Миссис Ллантрисант!
Мы переглянулись и уставились друг на друга.
– Миссис Ллантрисант?
Амба кивнула.
– Что-то мне это не нравится. Ни капельки.
– Вряд ли ведь это совпадение?
– Боюсь, что вряд ли. И что случилось потом?
– Я укусила полицейского за руку и удрала. – Она помолчала, затем спросила: – Ты сердишься?
Я озадаченно моргнул:
– Сержусь? На что?
– Потому что я провалила игру.
– Ничего ты не провалила!
– Провалила. Потому что из-за меня она узнала, что искать нужно в печных трубах. Я облажалась.
Я шутливо двинул ее в плечо:
– Детка, ты поработала блестяще. Я искренне снимаю перед тобой шляпу, и в один прекрасный день – быть может, на следующей неделе – ты станешь знаменитым частным сыщиком.
Она засияла.
– Ну, тогда побегу дальше разбираться с этими печками.
Но я поднял руку:
– Бросай ты эти печки.
– Почему?
– По моим прикидкам, за вычетом моей печки и печки Бьянки, которые ты проверила, в городе осталось 3998 печей. Это безнадежно.
Она презрительно пырхнула губами:
– Это что за разговоры?
– Послушай, при моей нынешней удачливости вот-вот пойдет снег, и все печки в городе так и так растопят.
Она схватила пальто.
– Проверять все печки в городе ни к чему. Нам нужно просто выяснить, где она побывала, и проверить те, к которым у нее был доступ. Это легко.
Чуть позже в тот день я решил выйти наружу. Учитывая, что половина округи меня разыскивала, это было не очень умно, но я решил: да провались оно пропадом. С таким же успехом меня могли арестовать и в трейлере, где я сидел сложа руки. Я подпоясал старую шинель бечевкой и выпачкал землей лицо и руки. На улице стоял пронизывающий холод, так что в целях теплоизоляции я напихал под шинель мятых газет. Наконец – и это я ненавидел больше всего – намазал себя жидкостью, которую приготовил из протухшей рыбы, вареной капусты и заплесневевшего сыра. Этим я, как мог, сымитировал кислый сырный немытый запах, похоже свойственный бродягам.
Из Инисласа я по болоту вышел к железной дороге, забрался на проходящий товарняк и соскочил с него за милю до станции Аберистуит. Оттуда я через весь город двинулся к морю. Потом забрался на вершину холма Конституции, к камере-обскуре. В кафе на вершине я купил чай и мешочек старых шестипенсовиков для притулившегося в уголке телескопа, через который можно было видеть весь город. Городское Астрономическое общество два раза в месяц собиралось здесь, чтобы поглядеть в маленький шестипенсовый телескоп, но сегодня никого не было. Я отвел объектив от небес и направил на киоск Сослана. Там никого не было, кроме самого Сослана, поэтому я сел и принялся за чай. Спустя пять минут посмотрел снова и увидел то, что хотел. Ллинос наслаждался ежеутренним мороженым. Я подошел к телефону.
– Да?
– Я этого не делал.
– Прошу прощения?
– Я говорю – я этого не делал.
– Кто это?
– Не догадываешься?
– Луи?
– Я просто звоню тебе сказать, что это был не я. И ты это знаешь.
– Неужели?
– Хладнокровно задавить девушку?
– Это была твоя машина.
– Но меня в ней не было.
– Мы нашли на ней твои отпечатки.
– Еще бы не нашли – это, мать-его, моя машина!
– Что тебе надо?
– Не знаю.
Короткое молчание. Ллиноса явно ошарашила искренность ответа.
Потом он припомнил:
– Ты запер меня в уборной, сволочь!
