Слоан Уилсон - Место летнего отдыха
Обзор книги Слоан Уилсон - Место летнего отдыха
Слоан Уилсон
Место летнего отдыха
Часть первая
ЧАСТНЫЕ ВЛАДЕНИЯ. ПРОХОД ВОСПРЕЩЕН
Глава 1
Остров Пайн-Айленд, штат Мэн, возвышался над ВОДОЙ, словно огромный старинный замок. Так он и стоял, единственный кусок суши в поле зрения, и о его скалы разбивались гребни волн, которые докатывались сюда из Северной Атлантики. Откуда взялся здесь этот остров? Вопрос дразнил воображение. Глядя на него, можно было себе представить подземный взрыв или столкновение каких-то незаурядных сил, оставивших после себя это изваяние необузданной энергии. Лужайки в глубине острова годились для выпаса овец, вода в озерке была вкусной, но горы таили в себе опасность. Их красивые силуэты на фоне неба манили отдыхающих ступить на горную тропу, но зачастую во время и норма раздавался грохот обвалившейся скалы, и деревья трещали под тяжестью горных лавин. Старый Джон Хантер предупреждал всех приезжих, что для горных прогулок место совсем непригодно.
Рельеф острова снижался с востока на запад. Остров имел около пятнадцати миль в длину, а в его южный берег врезалась небольшая тихая бухта, где стояли лодки для рыбной ловли и яхты. По одну сторону бухты расположился навес для лодок Халбертов, а по другую – длинный эллинг, принадлежавший семье Хантеров. На обоих строениях красовались необычно большие вывески:
«ЧАСТНЫЕ ВЛАДЕНИЯ. ПРОХОД ЗАПРЕЩЕН. С НАРУШИТЕЛЕЙ БУДЕТ ВЗЫСКАНО ПО ВСЕЙ СТРОГОСТИ ЗАКОНА». Такие плакаты стояли на острове повсюду, где только можно было причалить к берегу.
С июня по октябрь между островом и Харвеспортом, штат Мэн, ежедневно ходил моторный парусник «Мэри Энн» – укороченный вариант яхты типа «Глоустер», а зимой, когда позволяла погода, он доставлял раз в неделю почту и продовольствие. С давних времен на острове стояли двенадцать больших летних домов, построенных семьями, совместно владевшими островом. Каждой семье принадлежало десять акров земли вокруг дома, а остальная территория оставалась общей. Летом в июле-августе здесь собирались новые поколения этих семей для возобновления как старых знакомств, так и старой вражды. Сюда приезжали из Нью-Йорка, Бостона, Чикаго; почти каждый крупный город в Соединенных Штатах был представлен здесь по меньшей мере каким-нибудь двоюродным родственником. Некоторые из «островитян», как они любили себя называть, слыли богатыми бездельниками, но большую часть составляли рядовые бизнесмены, и совсем немного было неудачников, которые держались за остров с упорством растущих в расщелинах скал берез.
Для посторонних остров был просто одним из мест летнего отдыха, но для его владельцев он значил гораздо больше. Остров казался настолько лучше городов, где они проводили зиму, что им нравилось считать его своим домом. Их корни накрепко вросли в эту землю. Некоторые сохраняли дом на острове как официальное место жительства несмотря на то, что приезжать удавалось лишь на время двухнедельного отпуска. В ноябре им приходилось проделывать дальние мучительные путешествия в штат Мэн на машине, чтобы проголосовать на выборах; они сталкивались также со всякого рода другими неприятностями, связанными с регистрацией автомобилей и прочими формальностями, из-за которых приходилось приезжать в Мэн зимой. Даже в кульминационные моменты страданий от таких неудобств они не переставали хвалиться тем, что на острове нет телефонов. Они любили считать себя «жителями Восточного побережья» и не оставляли надежды, что их дети будут говорить с местным акцентом. Они завидовали Тодду Хасперу, которому платили за то, что он круглый год жил на острове и приглядывал за домами. Некоторые «островитяне» предпочитали заниматься нелюбимым делом, чтобы иметь достаточно средств и оставаться здешними жителями. Они говорили, что неравнодушны к этому месту.
Тодд Хаспер тоже любил остров, но только в зимнее время, когда ОН оставался, как правило, один. Угрюмый и замкнутый, ОН подрабатывал тем, что разводил на острове коз и овец, к которым относился с большей теплотой, чем к своим хозяевам. Однажды зимней ночью, во время депрессии 30-х годов, какие-то обедневшие рыбаки причалили к острову и украли несколько ягнят. Через неделю Тодд отправился на материк и купил огромного пса по кличке Сатана, которого методически учил без разбора бросаться на любого, кроме себя самого. Когда собака сдохла, Хаспер купил новую. Псов у него сменилось множество. Обычно это были датские доги или боксеры. Как бы добры и ласковы ни были животные в момент приобретения, за несколько недель они свирепели. Все носили одну и ту же кличку. Летом очередной Сатана с лаем метался на длинной цепи возле домика Тодда Хаспера или рвал поводок из его рук, но зимой собака бродила по всему острову без привязи. Раз в неделю в зимнее время, когда в бухту заходила яхта с почтой, пес как угорелый мчался к причалу, не оставляя ни у кого сомнений в том, что он жаждет крови. Когда Эндрюс, капитан судна, начинал жаловаться, старый Тодд Хаспер разрешал ему оставить газеты и журналы себе – сам Тодд все равно их никогда не читал.
Случалось, какой-нибудь домовладелец решал остаться зимовать на острове, и это выводило Хаспера из себя. Раз в несколько лет это проделывали женщины, получившие незадолго до этого развод. В холодных летних коттеджах они устанавливали франклиновские печки и керосиновые обогреватели, конопатили окна, но обычно к Рождеству на острове их уже не было. Мужчины, потерпевшие неудачу на деловом поприще, иногда держались несколько дольше, однако самое позднее в начале февраля Хаспер, как правило, уже мог отвязывать свою собаку.
Барт Хантер родился на Пайн-Айленде в большом викторианском доме, стоящем на высоком берегу залива. Марта, его мать, планировала ехать рожать в Бостон, но, сколько могла, оттягивала отъезд с прохладного острова, с ужасом думая о жаре большого города, и схватки начались тремя неделями раньше срока. Отец Бартона, суровый и придирчивый банкир, помогал жене при родах своего собственного сына вместе с Тоддом Хаспером, имевшим большой опыт в приеме новорожденных козлят и ягнят. Событие потрясло всех его участников, но мать и ребенок выжили. Таким образом Бартон был настоящим аборигеном, а не просто, как он говорил, летним отдыхающим, и, когда вырос, он с гордостью писал в анкете: место рождения – Пайн-Айленд, штат Мэн.
Бартон приезжал на остров каждое лето, пока в 1937 году его не исключили с последнего курса Гарвардского университета за отвратительную успеваемость, после чего он занялся поисками работы, которая пришлась бы ему «действительно по душе». Во времена депрессии его семья потеряла много денег, и, наверное, было неразумно держать на острове этот большой дом. Но никто не хотел продавать его, даже когда старый Джон Хантер, отец Бартона, утонул на острове, а его финансовые потери оказались гораздо значительнее, чем предполагалось.
С началом второй мировой войны Барт с радостью оставил инвестиционный банк, где отработал полгода, и пошел на флот. Один из его двоюродных братьев как-то заметил, что, по всей вероятности, война не продлится очень долго, поскольку любое дело, за которое брался Барт, быстро заканчивалось. Однако Барт неплохо проявил себя на службе в чине морского офицера. Четыре года он регулярно присылал домой деньги, помогая выплачивать налоги за владения на острове. Когда и после войны он не смог преуспеть в бизнесе, более всего его стала страшить перспектива потерять дом, лесные тропинки и пляжи, где он играл еще мальчишкой. Как он однажды с горечью заметил жене Сильвии, остров был «Раем наоборот», где не богатство, а бедность считалась грехом, за который изгоняли.
В те дни Барт пребывал в отчаянии. Еще задолго до начала корейской войны он попытался вернуться на флот и был расстроен до предела, когда медицинская комиссия обнаружила язву желудка и забраковала его. Хотя ему было немногим более тридцати, им овладело предчувствие смерти, и долгое время его мысли занимала судьба наследства, то есть владений на Пайн-Айленде, которые он мог оставить детям.
Обнаружив у себя этот недуг, Барт в течение нескольких недель был настроен на философский лад. Он задавался вопросом, почему он занимается нелюбимым делом в нелюбимом городе? В результате в 1951 году он решил продать свой дом в Бостоне, перебраться на постоянное жительство на Пайн-Айленд и переделать старый дом на острове под гостиницу, предназначенную в основном «для наших знакомых и друзей наших знакомых». На прокладку дополнительных водопроводных труб и прочее переоборудование ушла большая часть оставшихся у него средств, однако, к великому негодованию Тодда Хаспера и его пса, Барт вместе с Сильвией и двумя детьми – Джоном и Карлой – продержался на острове две зимы. До августа 1953 года, когда сюда снова приехал Кен Джоргенсон, Тодду Хасперу казалось, что они поселились там навеки.
