Малколм Прайс - Аберистуит, любовь моя
– Эванса-Башмака последнее время часто видите? – спросил я небрежно.
– Не вижу. И не рвусь увидать.
– Я слышал, он смылся.
– Неужто? Вряд ли многие об этом пожалеют.
– Ничего об этом не слыхали?
Он почесал подбородок – пантомима «Пытаюсь вспомнить».
– Что-то не припомню.
Я выложил на прилавок полновесные пятьдесят пенсов, и он прикарманил их с невозмутимостью, достигаемой годами тренировок.
– Сам я ничего не слыхал, но, говорят, в салоне бинго есть девчушка, которая в курсе.
Я кивнул и пошел прочь, зашвырнув недоеденное мороженое в мусорный бак.
Перекрученная арматура аберистуитского Пирса торчит над водами залива Кардиган, как скелет указующего перста. Во блаженное время оно здесь был ярко раскрашенный бульвар с беседками и балаганчиками, где тогдашние леди и джентльмены наслаждались целительным благорастворением морского воздуха. Кисейные зонтики игриво покачивались, усы фабрились, и корабли до Шанхая, Гонолулу, Папеэте и Фриско, швартовались в конце мола. Но налетели горькие годы – и величие постепенно пропало. Все корабли превратились в садовые сараи, а Пирс, заглохший и культяпый, стал казаться мостом в Землю Обетованную, недостроенным по недостатку средств.
Я прошел подарку, сверкающую разноцветными огоньками, миновав сторожа – заросшего паутиной пса Королевского общества предупреждения жестокого обращения с животными. Он встретил меня остекленевшим взглядом и ошалелым выражением на фибергласовой морде, и я походя потрепал его по холке. Внутри царил бедлам: сверкающий лабиринт автоматов, перед которыми мальчишки-прогульщики жевали жвачку, как коровы на предзакатном солнцепеке, вперяясь в разрисованные фруктами барабаны с сосредоточенностью шахматных гроссмейстеров. Рядом сутулились кисломордые девчонки, насурьмившие глаза, что твои рабыни из древнеегипетских гробниц. Я быстро прошел по залу и через дверь из трепетливых пластиковых ленточек попал в Бинголандию. Те же самые девчонки спустя эдак полвека вполне могли очутиться здесь в помойного цвета плащах – и пучить глаза в электрически светящиеся экраны. Каждая выискивала в глубинах кинескопной трубки цепочку номеров, которая отворила бы застекленный шкаф с призами. Тряпичные гоблины на чайник, корзины для пикников, наборы винных бокалов или – для тех, кто твердокаменно нацелился копить купоны, – кольт сорок пятого калибра и ковбойская шляпа Роя Роджерса.[7] Любая строчка, заполненная целиком, сверху вниз, слева направо или же по диагонали.
На дальнем конце зала, у окна, глядящего на океанскую пустыню, сидела та, кто была не похожа на других игроков. Курносая, сплошь конопатая блондинка в школьной форме с прической перьями и шоколадным контуром вокруг губ, она выглядела лет на пятнадцать-шестнадцать. Хоть она и передвигала пластиковые заслонки по своему экрану, денег, однако, не ставила. Без фоновой подсветки цифр было не разглядеть, но, похоже, ей это было и не нужно. Я подошел к ней. Она коротко глянула в мою сторону и снова переключила внимание на игру.
– Может, стоило бы сделать ставку?
Она ответила механически, не отрывая глаз от экрана:
– А толку? На этом автомате выигрыша не будет еще пятьдесят партий. Вон там тетка в синей косынке – она сейчас выиграет.
Я нашел глазами вышеозначенную леди. Судя по виду, фортуна ее не баловала.
– Она бы, наверное, отвалила кучу денег за такие сведения.
– Уже отвалила. Думаешь, чего она там сидит?
– Как ты вычислила?
– У меня система.
– А.
– Хочешь поучаствовать?
– Нет, спасибо. Не верю я в системы.
Она пожала плечами:
– Хозяин – барин.
– Сколько тебе лет?
– Хватает.
Тетка в синей косынке закричала:
– Бинго!
Отвисли двадцать челюстей, и двадцать мятных таблеток упали на нижние мосты, будто мексиканский расстрельный взвод передернул затворы. Ведущий подошел к тетке и стал проверять цифры; остальные, затаив дыхание, вперили в нее ненавистливые слезящиеся глаза. Все молились, чтобы не сошлись цифры или дама оказалась одной из тех психованных, которые забредают с улицы и выкрикивают что попало. Ведущий подтвердил – никакой ошибки, и все разом залопотали. Тетка завизжала от счастья, единым щелчком распахнулись двадцать ридикюлей, и игроки принялись нашаривать очередные монетки.
Я посмотрел на девчушку с уважением:
– Недурственно! Как зовут-то тебя?
– Амба Полундра, а тебя?
– Луи Найт.
– Что тебе нужно, Луи?
– Эванс-Башмак.
Девчушка поджала губы и покачала головой:
– Извини, о таком не слыхала.
Я вытащил пятьдесят пенсов и положил на консоль экрана.
Она передумала.
– У меня есть друг – вот он, наверно, слыхал.
Я кивнул.
– Келли Одноглазый – единичка! – Игра началась снова.
– Хотел бы я с ним встретиться.
Амба Полундра поцокала языком – дескать, задача нелегкая.
– Это, наверно, будет не просто, босс.
– Конечно.
– Крутое задание.
– Две толстухи – восемьдесят восемь!
– А ты – крутая девчонка.
Она опять задумалась:
– Может, что-нибудь удастся устроить. Мне понадобится помощь в покрытии расходов на автобус.
Я положил поверх пятидесятипенсовика еще двадцать пенсов.
– Я живу в Махинллете.
Положил еще двадцать пенсов.
– И на непредвиденные расходы.
– Так, давай-ка пока ограничимся деньгами на проезд. Она презрительно поглядела на монеты:
– Обычно мой друг из кровати не вылезет меньше чем за два фунта.
– Большая, поди, кровать.
– На всю комнату.
Я выложил еще пятьдесят пенсов.
– Всегда готов помочь человеку встать с постели.
– А мне так сдается, ты его решил там продержать весь день.
Я вздохнул и вытащил свою визитку.
– Вот что. Приколи-ка это к его плюшевому мишке. Если у него есть информация про Эванса-Башмака – обсудим условия.
Она взяла карточку и исследовала ее.
– Да ты ищейка! – воскликнула она, и лицо ее засияло. – Я тоже собираюсь пойти в сыщики, когда вырасту.
– Так держать!
Она сунула визитку в нагрудный карман и соскользнула с табурета.
– Я буду на связи.
Когда я вернулся к себе на Кантикл-стрит, меня потрясли две вещи: на автоответчике мигал огонек, и – кто-то перевернул контору вверх дном.
Глава 2
Никакой вывески, возвещавшей, что здесь находится самое злачное ночное заведение Уэльса, не было. Только неброская черная дверь притулилась меж диккенсовских эркеров Патриарх-стрит. В лавках по одной стороне торговали валлийскими сливочными помадками, сланцевыми барометрами и пресс-папье из полированных пляжных окаменелостей. А на другой располагался магазин поношенного платья, которым владела Армия спасения – «Одежный Спас». У клубной двери не было особых примет, разве что иудино око глазка да алая цифра «шесть» – и только если приглядеться повнимательней к дверному колокольчику справа от двери, можно было увидеть простые слова: «Мулен-Вош, Буат де Нюи». Когда я в начале одиннадцатого подошел к клубу, миссис Ллантрисант и миссис Абергинолуэн из «Лиги Милостивого Иисуса, Карающего Разврат» едва заступили в свой пикет.
– Добрый вечер, мистер Найт!
– Добрый, миссис Ллантрисант! Какая вы сегодня шикарная – сделали новую прическу, да?
– Не угадали, мистер Найт, другая обновка.
Она приподняла каблук и сделала пируэт на мыске, чтобы показать товар лицом. Я пристально оглядел ее: что еще за обновка?
– Ну же! Не замечаете? Просто беда с этими мужчинами!
– Да никак это новые ортопедические башмачки, я прав?
Она просияла и наклонилась, чтобы полюбоваться ими самой.
– Сегодня утром получила; импортные, аж из самого Милана: телячьей кожи, а внутри овчина – при том еще и гипоаллергенные, так что и кот не чихнет.
Подошла миссис Абергинолуэн:
– Никак в клуб собираетесь?
– Дай, думаю, зайду.
– Успокоительной настоечки с собой не дать, мистер Найт? Не помешает.
– На что она мне, горемычному?
– Мало ли. Чтобы гормончики не разбушевались. Лучше перебдеть, чем пожалеть.
– Честно говоря, ни к чему безлошадному конюшню запирать!
Клуб представлял собой тускло освещенную вереницу погребов, между которыми снесли стены. В оформлении главенствовала морская тематика – с потолка свисали рыбацкие сети, повсюду громоздился корабельный хлам. Сбоку имелась приступочка, служившая сценой. Ее обрамляла мишура, сверкавшая в лучах софитов, по центру одиноко высился микрофон. У сцены теснились столы, украшенные масляными лампами, чуть подальше имелись места позаковыристей и поукромнее – диванчики из распиленных пополам и обитых подушками кораклов[8] и гичек. В дальнем углу за алым канатом сушил весла целый рыбачий баркас, доступный только Друидам и высокопоставленным партийным деятелям. Между столиками волновалось море из сухого льда, которое окрашивали в синий и бирюзовый запутавшиеся в потолочных сетях светящиеся пластиковые рыбы. Эффект был чудесный, его затмевало только самое ценное достояние клуба – Увеселительная Команда, девочки «Мулена», как мы их ласково называли. В их задачу входило радовать всех и каждого. Их форменные костюмы, по мере возможностей маскарадного подвальчика Дая Торт-Кидая, имели отношение к морю. Тут были юнги и пираты; капитаны, контрабандисты и русалки. А также, по необъяснимой причине, одна девушка в национальном валлийском костюме и две Марии-Антуанетты.
