Иоанна Хмелевская - Смерть беспозвоночным
— Трудно сказать, кто он, — неохотно начала я. — Скорей всего, мошенник и аферист, а с виду привлекательный бездельник, втерся на телевидение, притворяется режиссером, легко охмуряет женщин и так же легко их бросает, часто живет за их счет, нанес моральный ущерб Мартусе — о, вы же знаете Мартусю? И все это я о нем знаю по слухам, потому как близко мы не были знакомы, хотя, кажется, одно время ухлестывал и за мной. Он любит баб творческих или богатых, за счет которых можно поживиться. Так что я его когда‑то видела и запомнила, но со мной номер не прошел. Так вот, я уверена — двери открыл не он, а вроде бы я звонила в его квартиру. Больше ничего не знаю.
— А где это было?
— На улице Винни–Пуха. Сегодня в первой половине дня.
Ну и конечно, моя память опять сыграла со мной злую шутку. Какой Поренч, откуда я там взяла Поренча, ведь по сведениям, полученным от Мартуси, эта квартира принадлежит другим людям, он в ней только одну комнату снимает. Так что тип с ангиной мог быть просто хозяином квартиры, а Поренч не имел права там прописаться! Да, но ведь Кшися на рецепте написала его адрес… А ну их всех, даже если я здорово напутала и перемешала в одном котле всякую глупость, может, хоть немного отвлекла Гурского от Эвы Марш, а проявления склероза не преследуются законом…
Какое‑то время Гурский еще постоял, глядя в окно и держась обеими руками за спинку стула.
— Не исключено, что действительно буду вам благодарен, — бросил он наконец и отправился к выходу.
Ох, как я взвинтилась! Кинулась за ним, умоляя не нервировать меня и пояснить, что означают его слова. Гурский не вышел из комнаты, а в полном молчании сделал круг по комнате. Обернулся ко мне только в дверях.
— Буду выкручиваться и лгать! — таинственно проговорил он и ушел.
* * *— Ты дома? — спросила Магда как‑то беспокойно, и вообще в этом не было надобности, ведь она звонила мне по домашнему телефону. Но тут же спохватилась. — Ну да, дома, слышу же. Тогда я к тебе сейчас же приеду, если не помешают пробки — уложусь в полчаса. Пожалуйста, не уходи никуда!
А я и не собиралась выходить, сама только что пришла из магазина канцтоваров, куда собиралась сто лет, и хотела спокойно побыть себе дома, тем более что уже с порога почувствовала аппетитнейший запах из кухни. Что‑то вкусненькое? Ох, черт побери!
Уронив сумки с покупками, ринулась в кухню. Там у меня на плите высилось над маленьким огоньком целое сооружение. Большая кастрюля с водой, на ней дуршлаг, в него я высыпала целую упаковку покупных вареников с мясом, то есть пельменей, если называть их правильно, сверху дуршлаг плотно прикрыт специально подобранной крышкой.
Успела в последний момент. Вода почти вся выкипела, на дне кастрюли поблескивали капли воспоминания о ней. А ведь я так старалась, организовывая хитроумное устройство для приготовления пищи для меня на весь день. И я хотела, чтобы она всегда была в горячем состоянии. Время от времени за едой следовало приглядывать, но я как ушла из дома, так и насмерть забыла о зажженной газовой плите, а ведь это небезопасно. Впрочем, не в первый и не в последний раз…
Ничего страшного. Я долила воды, добавила газа — все в порядке. На соседнюю горелку поставила сковородку, чтобы приготовить в растопленном жиру приправы к пельменям.
— О, едой пахнет! — входя, заметила Магда. — Вкусной! Что это?
— Еда на две или даже три персоны, мечтающие похудеть. К этому можно подать бруснику или корнишоны. Ты что хочешь?
— И то и другое!
— Лень возиться с помидорами, а они лучше всего…
— Плевать мне на помидоры, в другой раз съем.
Поедая четырнадцать малюсеньких вареников, они же пельмени, сдобренные соусом, поджаренным в смальце лучком, мы без малейшего труда убедили друг друга: важно не ЧТО едят, а СКОЛЬКО. По разному проявляют себя пять штук или целая гора. Самое вредное для людей, которые хотят похудеть или боятся растолстеть, можно есть безопасно, если не накладывать вредной еды полную миску, а взять немножко. Затем мы с Магдой опять же единодушно пришли к выводу, что не стоит принимать пищу семь раз в день, лучше всего — один раз, а еще лучше и вовсе не каждый день, это если речь идет о высококалорийных продуктах, которые можно перемежать не такими калорийными и вредоносными. С отвращением вспомнили известных нам особей с избыточным весом, которые тем не менее жрут не зная меры. Ну и наконец, Магда приступила к делу, ради которого приехала ко мне.
— Поверь, Иоанна, я не специально подгадываю к тебе в то время, когда ты собираешься есть, просто так получается, а я очень не хочу говорить об этом по телефону. Нет, не боюсь, что подслушивают, тут совсем другое…
— После того, что нам пришлось вытерпеть в прежние времена, после того, как появились Эриксоновские лицензии и установлен контроль над телефоном, меня уже ничего не удивит, — перебила я гостью. Даже муха с крохотным подслушивающим устройством во рту, которая летает по комнате…
Магда невольно огляделась.
— Где твоя муха? Не вижу.
— Да и нет ее. И вообще, у меня мухи редко летают, ведь на окнах сетки. А если какая и залетит, я не задумываясь совершаю убийство, и она больше не летает. Мне очень жаль.
— Я бы жалела еще больше, если бы она летала. О чем мы говорим?
— О телефонах.
— Да, в самом деле. Послушай, а какое отношение имеет Эриксоновская лицензия…
— А я на ней выросла, можно сказать. Что‑то там на центральной происходило, в мои разговоры вклинивались посторонние люди, или я сама подключалась к кому‑то ни с того ни с сего. Случалось, что переплеталось сразу пять разговорных линий, кошмар! Наверняка все телефонное оборудование здорово изношено и потому плохо соединяет, но для меня уже нет невозможных вещей. Безопасная линия вообще не существует.
— Вот именно! — горячо поддержала меня Магда. — А сейчас ухватывают последний разговор, даже если телефон засекречен, и начинают: почему этой особе подряд звонили шесть человек? О чем это я говорила одиннадцать минут? Ну и тому подобное. Вот почему я не верю, что можно предпринять стопроцентные меры безопасности. Если Америка и Япония могут подслушать любой разговор, почему наши не могут?
Я презрительно пожала плечами.
— Ха–ха! Наши в лучшем случае могут только не хотеть.
— Верно говоришь, — поддержала меня подруга. — Но могут и хотеть. А тут уже такое болото разлилось, что буквально задыхаешься, и в первых рядах — телевидение, но и кино тоже, всякие тайные архивы, искажения, подделки, взятки, и знаешь, кого подозревают? Поренча!
Я еще не успела удивиться, как мотив сам по себе выстрелил фейерверком.
— Поренча? Флориана? А почему? Избавляется от конкурентов?
От восхищения моей неземной мудростью Магда нечаянно проглотила еще один пельмень. И подтвердила правильность моей догадки, проглотив еще один пельмень:
— Об этом не говорят открыто и без тысячи оговорок, только шепчутся по углам. Если он такой головорез… Все боятся. И холера знает, на какое место он в конце концов усядется и кому сможет навредить. Особенно если учесть, какой он бездарь, к тому же вредный, а ведь у нас именно такие и выбиваются наверх. Говорят, он шантажирует Войлока…
— Какого Войлока? Я такого не знаю.
— Да вроде бы серый кардинал в бухгалтерии, командует над средствами частных каналов. Это если коротко. Даже бывшая пани директор ела у него из рук. Все разбогатевшие боятся Войлока, а Войлок в свою очередь боится Поренча. Вот такие ходят слухи.
Я уже собиралась сказать, что это просто чушь, но вдруг вспомнила: ведь ни от первых ментов, ни от Гурского я ни слова не слышала о Поренче. О Вальдемаре Кшицком меня спрашивали, а о Поренче — ни разу. Гурский допытывался у меня, а сам ни словечка, никак не прокомментировал то, что услышал. Не считают ли они Поренча главой всей компании, того, кто организовывает убийства? А я выступала в роли дымовой завесы.
— А что известно о доказательствах, алиби и тому подобном? — хищно поинтересовалась я, проигнорировав Войлока, о котором ничего не знала.
— Доказательства в основном морального плана, этические. Выводы. Вайхенманн гнал его от себя, Држончек втихую насмехался над ним и тоже старался куда подальше отогнать от телевизионного корыта, или, точнее, от кассы. А вот Лапинский не понял, что это за штучка, и проявил легкомыслие…
Я встревожилась.
— Надеюсь, Лапинский еще жив?
— Насколько мне известно, жив, но, полагаю, главным образом лишь потому, что он до сих пор находится в Вене. Слушай, Заморский совершенно открыто смешал с грязью Поренча, который так или иначе сталкивался со всеми ними, и каждый выдрал у него из горла блестящие возможности, они были уже на расстоянии вытянутой руки. В архив Поренч влез через труп Заморского…
Вздрогнув от отвращения, Магда на секунду прервала излияния. Помолчав, нерешительно добавила:
— Вообще‑то это я должна была влезть в архив через труп Заморского. Нет, ты даже не представляешь, как я не выношу трупы!
