Лучано Мальмузи - Неандертальский мальчик в школе и дома
Обзор книги Лучано Мальмузи - Неандертальский мальчик в школе и дома
Лучано Мальмузи
(художник Николай Воронцов)
Неандертальский мальчик в школе и дома
МОЯ СЕМЬЯ
Холод – вот что вспоминается живее всего, когда я думаю о своем детстве. Собачий холод.
А собак я вообще не помню. Волки были, это да. Когда холод пробирал до костей, а от голода подводило живот, они, на свою беду, подходили слишком близко к хижинам. И дедушка Пузан ловил самого неосторожного из них и съедал со всеми потрохами.
Хотя, к слову сказать, случись в доме какая-то еда, никого из нашей семьи не надо было упрашивать…
Ах да, моя семья!
Пора вам ее представить. Правда, когда я пытаюсь припомнить всех родственников, у меня ум за разум заходит.
Ну-ка, поглядим… одиннадцать пап…
Нет, нет, я, как всегда, все путаю: это бабушек одиннадцать! А пап – девять…
Мой настоящий папа, Большая Рука, и еще восемь, которых я звал «дядями»…
Правда, в стойбище Грустных Медведей мы, дети, называли дядями всех взрослых мужчин: куда бы ты ни пошел, всюду встречался какой-нибудь дядя, который незаметно за тобой приглядывал и в случае чего выручал.
Проголодался? Зайди в первую попавшуюся хижину, и там дядя или тетя дадут тебе чего-нибудь пожевать. Соскучился?
Великий одинокий охотник, дяденька Бобер, с торчащими наружу зубами, всегда готов рассказать тебе какое-нибудь из своих захватывающих приключений.
Замерз?
Тетушка Бурундучиха поднимет тебя, как перышко, волосатыми ручищами, и ты, счастливый, прикорнешь в ее горячих объятиях.
Не спится? Чем-то огорчен? Плачешь?
Почему бы тогда не пойти в пещеру к дяденьке Пеньку, который поперек себя шире: пара прыжков, две-три уморительные гримасы – и вот ты уже хохочешь, позабыв обо всем. А когда успокоишься, он до зари будет рассказывать сказки, придуманные тут же, на месте, специально для тебя.
Чудесно жилось в нашем стойбище!
Все тебя любили, и ты никогда не чувствовал себя одиноким. Можно даже сказать, что Грустные Медведи были одной большой дружной семьей.
А теперь я опишу вам моего дорогого папочку – все звали его Большая Рука, потому что была она у него толстая и крепкая, как дубина. Ударом кулака он мог повалить бизона, а человек от одного его тычка отлетал к соседней хижине.
Такая сила помогла ему добиться в стойбище высокого положения: он стал вождем Грустных Медведей, и никто не оспаривал у него этого звания.
Правда, время от времени находился какой-нибудь нахал, который ставил под сомнение папино право распоряжаться, но папа не принимал это близко к сердцу, а просто выходил, улыбаясь, в круг и опрокидывал наглеца одним ударом.
Да, да, папа Большая Рука в самом деле никого не боялся…
Ну, почти никого.
Когда, например, мама Тигра была дома, он становился тихим, как ягненок.
Мама Тигра – это моя мама. Обычно она нежная и ласковая, но если рассердится – берегись. Тигрой ее прозвали за вспыльчивый нрав, а еще за голос, похожий на рев саблезубых.
Папа Большая Рука очень красивый. Настоящий неандерталец – когда он приходил в другие стойбища, все с него не сводили глаз.
Жирный, как мускусный бык, горбатый, как бизон; спина круглая, а руки такие длинные, что загребали по земле.
А лицо до чего выразительное! Лба почти не было, а надбровные дуги так выступали вперед, что, когда шел дождь, даже не зажмуривался. Рот до ушей, огромный, с толстыми губищами; а нос – о, нос у него был самый красивый на свете: широкий, сплюснутый, волосатый.
Волосами вообще-то вся наша семья не была обижена.
Особенно дедушка Пузан.
Летом в страшную жару, когда в луже посреди деревни оставалось на палец льда, он мог ходить, ничем не прикрываясь. Разгуливал себе нагишом, и никто и не замечал этого, – наоборот, все нахваливали его новую летнюю шубу.
Теперь полагалось бы описать всех дядюшек и тетушек, дедушек и бабушек, кузенов и кузин, но я боюсь запутаться, а к тому же…
Во имя всех Горбатых Медведей! О стольком я уже поведал вам, а о себе не сказал ни слова.
Правда, и говорить-то особо нечего.
Я – мальчик Ледникового периода. Когда я родился, великое странствие моего народа подходило к концу и уже появились по соседству с нашими землями люди совсем, совсем на нас не похожие.
«Бууу» – вот как меня звали. Но вы меня можете называть попросту Неандертальский мальчик.
А теперь начинаем рассказ.
ПЛЕМЯ ГРУСТНЫХ МЕДВЕДЕЙ
Вот оно, мое стойбище, видите: на холмике, неподалеку от бурной реки.
Десятка три хижин, покрытых разноцветными шкурами.
У Грустных Медведей довольно большое стойбище: так, по крайней мере, утверждает дяденька Бобер, который обошел весь свет. Другие племена живут неблизко. До ближайшего к нам стойбища Северных Буйволов три месяца пути, а путешествовать в наши времена, поверьте, нелегко.
Гляньте на долину – сплошное болото: зимой замерзает, а весной растекается вязкой жижей, над которой кишат комары. А теперь обернитесь и посмотрите на горы: ели и березы простираются покуда хватает взгляда; с вершин спускаются ледники, чуть ли не достигая холмов…
Бр-р… лучше сидеть в хижине, в тепле, завернувшись в шкуры, и наблюдать, как на заре мама Тигра раздувает угли в очаге.
Осень едва наступила, а листья уже меняют цвет.
Небо светлеет; над верхними отверстиями хижин клубятся облака дыма. Странный тип отодвигает полог из шкур и выходит наружу, зевает, потягивается, глядит на небо, издает довольное ворчание. Подходит к луже в самом центре деревни, исследует лед у самого берега.
Потом встает на колени перед Тотемом-Луной, круглым белым валуном в форме мяча, целует его и принимается петь.
Тип этот – Полная Луна, деревенский шаман, он же знахарь: он весь увешан амулетами, сухие волосы его стоят дыбом, глаза блуждают.
Давайте-ка послушаем, какой он нам даст прогноз погоды:
Сегодня чудная погода,
И скоро солнышко взойдет;
Глаза протрите, лежебоки:
Кто ленится – тот не жует!
Каждый день все те же завывания, даже если идет дождь или снег. Правда, слова немного меняются:
Сегодня мерзкая погода,
Нас скоро снегом занесет;
Глаза протрите, лежебоки:
Кто ленится – тот не жует!
Люди в хижинах поворачиваются с боку на бок под теплыми шкурами и честят на все корки певца с его скрипучим голосом. Но потом раскаиваются, потому что у знахаря всюду уши и власть его безгранична.
Ну, Неандертальчик, вставай. Пора в школу, рычит мама Тигра, сдергивая с меня шкуры, – а я-то так под ними пригрелся.
Огонь в очаге едва теплится, я весь дрожу.
Школа!
Я про нее и думать забыл.
Вскакиваю, напяливаю шкуру мускусного быка.
И не подумайте, будто я рассказываю вам сказки.
«Школа в доисторическую эпоху? Невозможно: люди тогда не умели писать», – возразите вы.
И будете правы! Письменности у нас еще нет, это так, но рисовать мы умеем и вообще, что называется, не лыком шиты.
К тому же и предметы у нас от ваших отличаются: охота, рыбалка и собирательство – ведущие, но я бы не стал пренебрегать обработкой кремня, постройкой хижины, магическим рисунком, заклинанием…
Видите – и нам, детям Ледникового периода, есть над чем корпеть!
Насколько эти предметы трудные, я вам пока сказать не могу, сам сегодня иду в школу в первый раз.
Я так волнуюсь!
Выхожу из хижины и прямо перед собой вижу Умника: это мой лучший друг. Сидит у своей хибары, насыпал горку из снега и скатывает вниз какую-то деревяшку.
– Привет, Умничек, что это ты делаешь?
– Провожу эксперимент, – отвечает Умник и острым кремнем помечает что-то на дубинке для записей.
Умник выделяется среди ледниковых детей: на дерево ему нипочем не залезть, при ходьбе он быстро устает; бегает, как хромой тюлень; хижины, которые он строит, заваливаются от малейшего ветерка, зато…
Зато соображает он здорово и целыми днями задает вопросы:
– Почему птицы летают, а люди – нет?
– Как рыбы дышат под водой?
– Куда уходит солнце, когда наступает ночь?
– Почему вода не течет в гору?
– Как далеко от нас звезды?
– Почему Луна никогда с ними не сталкивается?
– Почему радуга отодвигается, когда я хочу потрогать ее?
– Почему гром гремит так громко?
– Почему огонь жжется?
– Почему вода гасит огонь, а не огонь сжигает воду?
– Почему мне приходят в голову все эти «почему»? Ночью, пока все спят, он ворочается под шкурами и придумывает уйму всяких хитроумных фокусов; потом, проснувшись, пробует, что из этого получится, и так поглощен своими экспериментами, что не замечает ничего вокруг. Из-за всего этого мы его и называем Умником.
