Малколм Прайс - Аберистуит, любовь моя
– Говорит, он нам не брат!
Остальные разразились грубым сиплым хохотом.
Первый поглядел на меня и продолжил:
– Я брат Гилберт. Это – брат Фрэнк, а это – брат Билл. Прочих представлю позже.
– Не утруждайтесь.
– Ну какое ж утружденье. Мы очень рады, что ты к нам присоединился. Нам есть о чем поговорить.
Мне принесли выпивку, я осушил рюмку залпом и заказал еще.
– Я был банковским менеджером, – сказал брат Гилберт. Он ухватил меня за плечо и добавил со странной настойчивостью: – А брат Билл – мировым судьей. А ты думал?
– Я думал, вы все рыбаки.
Они переглянулись и опять засмеялись.
– Лихо! – сказал брат Гилберт. – Рыбаки. Очень смешно!
Когда смех угас, брат Гилберт повернулся к своим братьям и произнес:
– Я полагаю, в каком-то смысле мы все на крючке. – Опять брызнул смех.
Я переждал и сказал:
– Так вы сюда ходите частенько?
– О да, каждый день. Ты нас не видел?
– Нет.
– Это многое объясняет.
– Объясняет что?
– Почему ты ничего не понимаешь.
Они все уставились на меня с диким блеском безумия в глазах, измеряя эффект, произведенный словами брата Гилберта. Девушка из шоу прошла где-то между нами и авансценой, и на миг мне показалось, что это Мивануи. Я вытянул шею, чтобы разглядеть получше.
– Ее пока нет, – со знанием дела сказал брат Гилберт.
– Кого нет?
На долю секунды повисла пауза, и братство снова расхохоталось. На этот раз они смеялись, себя не помня. По щекам их струились слезы, они хлопали себя по ляжкам. Чуть только смех притухал, как кто-нибудь из братьев повторял одно слово – «кого?» – и все начиналось заново.
– У вас, кажется, очень сходное чувство юмора.
– Это потому, что мы члены одного братства.
– Мы, пятеро, едины в своих мыслях, – добавил брат Билл.
– До некоторой степени как муравьиная колония, – объяснил брат Гилберт. – Нас объединяет страдание.
– Мне жаль это слышать.
– О нет, – воскликнул Гилберт, – мы не нуждаемся в твоем сочувствии. Теперь ты – один из нас!
Я на миг растерялся. И снова они уставились на меня, как собаки на витрину мясной лавки.
– Я? Почему?
Гилберт наклонился поближе, и его примеру последовали остальные. В голосе у него зазвучали приторные конспиративные нотки:
– То есть ты не знаешь?
Я понизил голос:
– Нет, а что?
– Мы – Анонимные Мивануиманы!
Братья глядели на меня круглыми глазами, как детишки на лагерный костер.
– Мы тоже сидели на передних местах, как ты, – сказал брат Гилберт.
– Но прошли те времена, – с тоской добавил брат Фрэнк. – Прошли давным-давно. Настала очередь других фаворитов.
– Теперь мы сидим здесь и ждем, когда снова подойдет наш черед выбраться на солнышко, – сказал брат Билл.
– Я никогда не слыхал о вашей организации.
– Мало кто слышал, – возбужденно прошелестел брат Гилберт. – Можешь вступить, если хочешь!
– С чего бы я вступал в вашу банду неудачников?
Братья печально посмотрели на меня. Не с возмущением, а с каким-то раздражающим пониманием – так святые взирают на слабости человеческие.
– Ах, братец Луи, ты все еще на стадии отрицания.
– Только не надо, пожалуйста, дешевого трактирного психоанализа, – заорал я.
– Пожалуйста, не волнуйся, – сказал Билл. – Долгое время я был таким же, как ты.
– Слушай, я не такой, как ты, о'кей? Я – хороший друг Мивануи. – Прозвучало убого.
Они молча понимающе переглянулись, но ничего не сказали.
– И не смотрите на меня так! – Я снова орал – причем все быстрее, словно скоростью речи мог пополнить неумолимо тающие запасы уверенности в себе. – Я не такой, как вы. Это ошибка. Я опоздал, поэтому впереди не было места. Вот почему я сижу здесь; вот увидите, когда она появится, то подойдет и поговорит со мной!
Я бешено озирался по сторонам, едва ли не провоцируя братьев сказать мне хоть слово поперек. Но встречал лишь бездонный кладезь сострадания и понимания.
– Все в порядке, Луи, мы понимаем.
– Нет, не понимаете.
– Понимаем. Это все ошибка. Не беспокойся, нет нужды расстраиваться.
– Я не расстраиваюсь! – А потом, ощутив надрыв в своем голосе, я повторил еще раз, уже сдержаннее: – Я не расстраиваюсь.
– Само собой. Но одно ты должен знать. Мивануи не подойдет к тебе поговорить – девочки сюда не заходят.
На этот раз брат Билл схватил меня за плечо с неожиданной горячностью".
– Но это не означает, что у тебя нет никаких шансов. Шанс есть у всех.
– Да неужели? – фыркнул я. – Ты так думаешь? У всех есть шанс – так-таки у всех? Даже у старого брата Как-его-там, который сейчас сидит и пускает слюни в кружку?
Они оглянулись и грустно поглядели на старика в конце стола. Он отчаянно пытался уследить за беседой, но было очевидно, что слух его подводит: он сидел, трясясь всем телом, и вымучивал из себя смех, когда смеялись остальные.
– Это брат Тобиас, и у него шансы не хуже, чем у прочих. – Теплота исчезла из голоса брата Гилберта.
Брат Билл наклонился ко мне:
– Не стоит так говорить о братьях. Не стоит проявлять неуважение.
– Так наберитесь мудрости и узрите истину. Брату Тобиасу не светит ни единого шанса с Мивануи, как и вам всем.
Брат Фрэнк грохнул по столу кулаком и аж возопил от моей ереси:
– Нет! Нет! Нет! Это неправда! Шанс есть у всех!
– Ибо Мивануи так добра и чиста.
– Ты так думаешь? – фыркнул я.
– Я могу доказать!
– Да ты что! И как же? – Ах, зачем я только спросил…
Брат Фрэнк вплотную придвинулся ко мне, и глаза его увлажнились от гнева.
– Потому что… потому что она пошла даже с этим школьником-калекой!
– При том, что у нее мог быть любой мужчина Уэльса, – добавил Гилберт.
Я сидел там и понимал, что мой желудок только что упал в ботинки. Несколько секунд я не мог говорить, пока наконец не выдавил из себя:
– Чт… что вы сказали?
– Мальчишка-калека. Сухоногий. Тот, что погиб. Они были любовники.
– Ты имеешь в виду Дая Мозгли?
– Да! – не унимался брат Гилберт. – Его!
– Боже правый… – наконец произнес я.
Я сидел, не в силах ни пошевелиться, ни заговорить.
Двадцать минут спустя пришла Бьянка и сказала мне, что Мивануи поехала в больницу. Эванс-Башмак был мертв.
Глава 13
Снаружи лил дождь, и улицы, блестящие и стеклянистые, были по большей части пустынны, когда я несся по Грейт-Даркгейт-стрит в больницу. Сердце мое колотилось, во рту пересохло от страха; новость о том, что Эванс-Башмак мертв, не значила ничего, но открытие, что Мивануи и Дай Мозгли были любовниками, отверткой засело в сердце. У больницы я поставил машину поближе к центральному входу, выскочил под дождь и пробежал к ярко освещенной двери. Из тени выступил полицейский и преградил мне путь:
– Вы куда?
– А что – закон запрещает посещать больных?
– Часы посещений еще не начались – приходите утром.
Еще одна фигура выступила из тени. Ллинос. Он, как обычно, был мне не рад.
– Твоя мамаша что, путалась со стервятником?
– Ты это к чему?
– Не успею я найти труп, как ты уже нарисовался.
– Я мог бы сказать то же самое о тебе.
– Мог бы, но после этого тебе пришлось бы сходить к дантисту. Что тебе надо?
Я понял, что Ллинос меня ни за что не впустит, и решил пуститься во все тяжкие – сказать правду.
– Мне нужно повидать Мивануи.
Он явно не привык к такому обращению.
– С чего ты взял, что она здесь?
– Один человек сказал мне, что нашли Эванса и она поехала в морг. Мне входить нет нужды, дела у меня с ней, а не с Эвансом-Башмаком. Не могли бы вы ей передать, что я тут, – я подожду в машине.
Второй полицейский засмеялся:
– Ой, ну какая прелесть! Не могли бы мы ей передать…
Ллинос оборвал его нетерпеливым жестом. Затем посмотрел на меня:
– В машине? – Я кивнул. – О'кей, это мы можем. Я ей дам знать.
Я прождал в машине примерно полчаса, слушая ритмичное подвывание «дворников». Наконец я увидел, как мимо припаркованных машин в мою сторону идет Мивануи. Я мигнул фарами. Она забралась в салон; мы оказались в почти идеальной темноте, но я не глядя мог сказать – она только что плакала.
– Мивануи…
– Молчи.
Салон заполнила такая тишина, что шорох любого движения казался громом.
– Мы не могли бы куда-нибудь поехать?
– Куда?
– Куда угодно, не важно. Прошу тебя.
Я завел двигатель.
– Куда угодно, только бы подальше от Аберистуита.
Со стороны моря стеной наваливался дождь. Выехав с больничной парковки, я свернул направо, вверх по склону Пенглайс-хилл и дальше во мглу пейзажа. Мивануи рассказала мне про Эванса. Его нашел днем мужчина, который выгуливал собаку. Та побежала за палкой, а вернулась с пальцем. Тело кое-как зарыли под кустами утесника, но замаскировать могилу особенно не старались. Кто-то изуродовал его и удалил отпечатки старым испытанным способом – погрузив пальцы в смесь аккумуляторной кислоты и местного сыра. Даже после того, как паталого-анатомы закончили свою работу, полиция могла надеяться только на опознание.
