Иоанна Хмелевская - Жизнь (не) вполне спокойная
Работа в Дании стала для меня радостью, это я им должна была платить, а не они мне. Эту работу я словно выиграла в лотерею по трамвайному билету, и надо было бы совсем рехнуться, чтобы упустить такую возможность.
Я отправила в Варшаву заявление с просьбой об отпуске без сохранения содержания сроком на год, на что получила ответ: не вернусь до тридцатого ноября — меня выкинут с работы. Я не вернулась, меня с треском выперли, на что мне было наплевать, и я начала хлопотать о разрешении на работу в Дании. Не сама, через посредничество господина фон Розена, нашего благодетеля.
Зарплату в мастерской мне повысили раньше, чем я получила разрешение на работу. Сначала мне платили двенадцать крон в час, через несколько недель пришел заместитель шефа и подсунул мне под нос число «четырнадцать крон», накорябанное на полях газеты. Меня глубоко растрогали связанные с этим формальности…
Один из лучших номеров в моей жизни я отколола в Дании на Рождество.
Семья фон Розен пригласила нас с Алицией в свои изысканные апартаменты, располагающиеся одним или двумя этажами ниже. В глубине души я надеялась на это приглашение и заранее потребовала прислать из Польши подарок. Дар прибыл вовремя — серебряный подсвечник на три свечи, такой красивый, что мне тут же захотелось оставить его себе. Единственным недостатком были вставленные в него наши отечественные свечи.
Столовая семейства фон Розенов была размером с небольшой амбар, за столом сидели двадцать четыре человека, и, к несчастью, мы с Алицией оказались на разных концах стола.
По одну сторону от меня сидел хозяин дома, с которым я разговаривала на трех языках одновременно — по-французски, по-немецки и по-английски. Если не хватало французских слов, я беззаботно заменяла их немецкими или английскими, если, конечно, слово всплывало в памяти. Вследствие этого, наверное, вид у господина фон Розена был слегка ошарашенный.
По другую сторону моей соседкой оказалась тетя хозяина дома, с которой можно было спокойно беседовать по-польски, так как она страдала глухотой и всё равно слов не разбирала. При этом мы обе хранили любезное выражение лица.
На десерт подали миндальный крем, огромные снежно-белые горы в тазиках для салата. Я бросила взгляд на Алицию: она лопала этот крем, как заведенная, снова и снова накладывая себе на тарелку добавку и усердно работая ложкой. Я удивилась, потому что она никогда вроде бы не любила сладкое, предпочитала селедку.
Глядя на нее, я решила, что так положено, и последовала ее примеру. У меня на зубах что-то хрустнуло, что было вполне естественно: раз крем миндальный, в нем может попасться орешек. Наконец крем сожрали весь, и за столом воцарилось легкое замешательство, мне непонятное. Хорошо, что Алиция разъяснила мне суть некоторого смущения окружающих.
А дело в том, что в Англии на праздник Трех Волхвов, а в Дании на Рождество выбирают миндального короля. Королем становится тот, кто обнаружит у себя в креме миндальный орешек. Орешек никому не попался, и на хозяев дома пало страшное подозрение, что его вообще позабыли положить в крем. Так вот что мне попалось на зубок! Раз — и нету.
Насчет обычая я понятия не имела, но покаялась Алиции в своем проступке. Ужас и кошмар, полный позор, дикарка с востока…
— Смотри, кретинка, что ты сожрала! — разочарованно съехидничала Алиция и показала пальцем на каминную полку.
На камине стоял подарок — великолепный комплект старинной серебряной столовой утвари. Из-за отсутствия орешка комплект разыграли, и, естественно, выиграла его уже не я.
Мой промах мы от гостей и хозяев старательно скрыли, а сегодня Алиция с ослиным упрямством твердит, будто про миндального короля она меня заранее предупредила. А я тоже стою на своем — нет, не предупредила. Может, и хотела, но забыла…
После ужина общество перешло в салон, где красовалась елка. Тут состоялось дальнейшее вручение подарков. Мы с Алицией получили по пепельнице из королевского фарфора, она — бежевую, а я голубенькую.
От подарка я пришла в полный восторг — обожаю пепельницы, но ни в жизнь не решилась бы утолить свою манию столь дорогим предметом.
Настал черед и мне вручить свой подарок. И тут произошел второй конфуз. Подсвечник, присланный из Польши, был и впрямь великолепен, но, как я уже сказала, в нем торчали наши польские свечи. Весь остаток вечера мы с господином фон Розеном провели в попытках их зажечь. Все три не желали гореть одновременно, зажигали вторую — гасла первая, мы зажигали ее, гасла третья, господин фон Розен добивался эффекта из вежливости, а я с горя.
Раз уж я начала рассказывать про Копенгаген, не могу не рассказать про бега.
Впервые на ипподром я попала лет в пятнадцать. Меня взяла с собой тетя Ядзя, которая изредка туда захаживала.
День был ужасный, дождь и слякоть. В забеге участвовал конь по кличке Валч, и тетя Ядзя пояснила, что это ее фаворит, который всегда выигрывает. Ну и отлично, мы поставили на Валча, он пришел первым, и мы выиграли чистыми сумасшедшие деньги: по пятнадцать злотых и пятьдесят грошей на нос.
В следующий раз я оказалась на ипподроме в компании Войтека. Мы сразу наткнулись на знакомого прокурора, который устроил нам билет в директорскую ложу — тогда она называлась Почетной ложей — и представил нас директору по фамилии Куровской. С Куровским я почти подружилась и входной билет потом получала ежегодно. Я полюбила бега, а Войтек нет. Боялся проигрышей.
Здесь надо достать с полки роман «Крокодил из страны Шарлотты» и держать его под рукой. На копенгагенских рысаках мы с Мартином оказались по вине Скотины из прачечной. Скотина из прачечной — фигура всамделишная.
Журналист, приехавший в Копенгаген по работе, он в первую очередь дорвался до Алиции, которая в безумном стремлении всем помогать решала чужие проблемы направо и налево. Поэтому и он поселился в нашей прачечной. Вел он себя скандально, пользовался нашими вещами, морочил всем голову и бесконечно терял ключи. Все подробности в «Крокодиле».
Как-то в воскресенье Алиция поехала к Торкилю в Биркерод, а Скотина из прачечной неожиданно заявил, что останется дома. Мартин аж позеленел, я скрипнула зубами, и мы тут же решили уйти куда глаза глядят.
Погода чудовищно разбушевалась: дикий ветер и дождь со снегом. Я придумала: на ипподром!
Пламенная страсть к рысакам не ослабевала во мне ни на минуту, Мартин поддержал мое решение.
Я родилась в апреле. Апрельские никогда не выигрывают, им вечно не везет, не про нас всякие там лотереи, тотализаторы и розыгрыши призов. Мартин тоже апрельский, поэтому если нам и случалось что-то выиграть, то исключительно в те немногие минуты, когда наша невезучая судьба клевала носом от усталости.
Один раз приключилось истинное чудо: мы выиграли сто пять крон, и нам удалось дотянуть до получки.
Разрешение на работу устраивал для меня господин фон Розен (он был миллионером, городским советником, родственником королевской семьи, а предки его вели род от святого Войцеха), делал он это по-датски, то есть неспешно. Получила я это разрешение только через три месяца, зато приобрела его практически навсегда.
Что же касается нашего совместного существования в прачечной, то мы все жутко ссорились по разным поводам. Политика, автомобили, билеты на муниципальный транспорт, мнения о людях, преимущественно посторонних, собственная рассеянность… Не помню, что еще, но тем для ссор хватало с избытком. Зато ни разу в жизни не случилось нам поссориться на бытовой почве. Мы с Алицией сроду не сердились друг на друга за невымытые тарелки, некупленный хлеб, разбросанные тряпки, захламленные стол и кровати, потерянные вещи, затоптанный пол и всякое такое прочее. Мы не придирались друг к другу, каждая могла заниматься чем угодно и оставаться в личных вопросах при своем интересе.
В Париже состоялся очередной съезд Союза женщин-архитекторов. Алиция получила приглашение.
— Ну и в чем мне ехать? — спросила она растерянно. — В прошлый раз на мне был норковый палантин, а теперь что? Палантин я тогда одолжила!
Я задумалась.
— А ты возьми да и купи. Ведь у тебя на это есть деньги.
Алиция изумленно удивилась:
— Слушай, а ведь ты права!
Перед самыми своими именинами Алиция вместе с Торкилем пробежалась по меховым магазинам. Торкиль капризничал и вел себя ужасно. Представляете, он не разрешил ей купить самый красивый, идеального оттенка и прекрасно сидящий палантин! Торкиль буквально выволок ее из магазина, убеждая поискать вещь получше.
— Уж не знаю, что он вообще себе вообразил! — сообщила мне Алиция по телефону, злая, как черт. — Как я сейчас себя ругаю, что сразу не купила тот, так мне понравившийся! Ничего лучшего я не видела.
— Ну так завтра пойди и купи, — утешила ее я.
