Сердце знает - Игл Кэтлин

Ощущение, что он поступает правильно, возникло у него, когда он собрал сухую полынь, вырыл яму для костра и сложил туда личные вещи отца. Рядом с ним был его пес. То, что рядом с ним была живая душа, радовало его, потому что ему необходимо было с кем-то говорить и пес понимающе поднимал морду, как будто ловил каждое слово. Услышав команду «Пойдем, найдем спички», Плакса навострил уши. Возможно, он перепутал слово спички со словом сосиски. «Будь со мной сегодня. Не пожалеешь».

И пес послушался, хотя вел ночной образ жизни в отличие от нынешнего Риза. Он должен был исследовать шелест травы, проверить движущиеся тени на пастбище и обнюхать скачущую лягушку.

Риз сидел, скрестив ноги на соломенной постели, накрытой куском холста, спальными мешками и одеялами и играл со спичками. Он поджег одну и смотрел, как она горит, вдыхал запах серы. Восхитительное зрелище. Однажды он устроил в прерии пожар, вот так вот залюбовавшись огнем спички и запахом серы. Пожарники нашли спички и принесли их отцу. «Черт бы побрал этих охотников», — сказал тогда Рой. Риз помнит, как стоял, спрятавшись за дверью спальни, и прислушивался к их разговору, дрожа от страха. Когда эти люди ушли, он вышел и столкнулся с отцом. Тот осмотрел его маленькие руки в саже и провел по обожженным волосам. Единственное, что он сказал: — Если тебя поймают за этим, тебя заберут. Там ты будешь хлебать баланду из одних кабачков и спать на твердом, холодном полу.

Кабачки он всегда терпеть не мог, да и не уверен был, смог бы спать на земле. Но он собирался попробовать. Он наблюдал, как солнце садилось за холм, где погиб его отец.

— Теперь это его холм, его Последний Рубеж, — сказал он псу. — Так ли все было, когда его, как в легендах, забрали на небеса? Смотри, на закате они прекрасны, как на картине, согласен? Я должен почаще возвращаться домой, просто для того, чтобы смотреть на небо.

Очертания высокой травы на фоне розовато-голубого неба навеяли воспоминания о потрепанной книге рассказов, которую ему когда-то читали, но это было так давно, что он не припомнит кто. Это было еще до того, как он начал подпаливать траву в прерии, до того, как впервые увидел игру в баскетбол и до того, как впервые попробовал кабачки. Зато он помнит, как повторял за рассказчиком забавные слова «Дедка Зайка — зайка» и страницу книги, по которой он проводил руками. На ней было изображено небо, раскрашенное, как пасхальные яйца. Отец не мог читать ему эту книгу. Он всегда пересказывал правдивые истории, а не читал их из книги, и в них никогда не упоминались «зайки». Настоящие кролики? — да, вероятно, но в его рассказах действующими лицами были бабушки и дедушки, а не какие-то там «зайки».

— Откуда же взялся этот «Дедка Зайка — зайка»? — спросил он вслух и засмеялся. — Должно быть, сбился с заячьего следа и спрыгнул с пасхальных яиц. А небо? Кто его так разукрасил? Если верить сказке, это Дедка?

Вряд ли он ожидал получить ответ и продолжал размышлять. — А что, если это ты разукрашиваешь небо, и это теперь твоя работа? «Закаты на Диком Западе» кисти Роя Блу Ская.

Он услышал свой громкий смех, разносимый ветром.

— Что скажешь? Неподходящее наследство досталось тебе. Старик? Как же мне рисовать тебя? Подскажи. — Ветер подхватил его слова и унес вдаль. Он ждал появления новых образов, но они не приходили. — Я должен знать, где ты сейчас. Бродишь ли ночью по холмам в поисках даров, оставленных охотниками? И если я оставлю мясо, кого я накормлю им, тебя или собаку?

Плакса шумно зевнул и растянулся на боку. В вечернем небе стали появляться первые звезды. А может, то были не звезды, а тускло мерцающие души старых странников, которым пришлось рано тронуться в путь. А может, те звезды были новичками на небесах, молодые души, жаждущие бежать вперед. Вот кем стал бы Риз, попади он туда, одним из впереди бегущих. Никаких бесцельных странствий. Он стал бы полоской света. Падающей звездой.

Беги же, Большой Человек. Беги что есть духу. Лети, словно птица.

Знакомый клич.

— Да, я бегал. Я летал и «взлетал» высоко. Ты паришь сейчас там? — Что бы ни делал там Старик сейчас, он оставил свой след на земле. Риз это знал. — Как мы связаны с тобою? Притягивают ли мои мысли тебя на землю? И если я позову тебя, придешь ли ты ко мне?

— Я и сейчас с тобою, как кровь, которая течет в твоих жилах. Ты это знаешь лучше других, зовешь ли ты меня, ругаешь или обвиняешь. Ведь я твой отец. И я живу в тебе.

— Ты прав, — пробормотал Риз, укладывая сухие дубовые и тополиные ветки, как учили его в детстве. — Но кто учил? Некто свыше.

Он просто выполнял долг, черт побери, и старик был частью этой обязанности. Он не хотел общаться с духами. Он хотел знать, куда ушел отец, и было ли ему там хорошо. Вот и все. Он так хотел, чтоб отцу было хорошо, и он бы не странствовал, беспокоясь о своем незавершенном деле…

— Каком незавершенном деле?

Проклятье, с кем это он говорит?

Пес устало дремал. Теперь никто не составлял ему компанию. Верхушка холма Последний Рубеж чернела на багровом горизонте, вскоре она сольется с темнотой. Скоро пора разводить костер.

— Я думаю, что если душа твоя не обретет покоя, это никак не связано с тем, что случилось на том холме, — сказал он, растирая спичку между большим и указательным пальцем. — Существует лишь один вопрос, на который надо дать ответ, — кто это сделал, и даже если ответ будет найден, ничего уже не изменить. Мы оба это знаем. А раз так, я отдам твой пикап и ружья, и сожгу твои штаны и рубашки. А что потом? Ты оставишь меня одного? — Ответа нет. Ничего, кроме шороха листьев на крыше пристройки. — Если я делаю все так, как ты хочешь, пора начинать. Направляй меня. — Он сел на корточки, поджег спичку от ногтя большого пальца и закрылся ладонью от ярко вспыхнувшего пламени. — Ну, вот и все. Теперь я остался один.

Сухое гнилое дерево в основании его крепкого типи из дров вспыхнуло и издало треск, подобно щелчку фотоаппарата, что тетушка Лил вытаскивала на праздники. С тех пор много воды утекло. Он помнит этот проклятый фотоаппарат и те усилия, которые все прикладывали, чтобы уговорить его стать в кадр вместе с другими младшими братьями и сестрами. Как невозможно трудно было выполнить наставления тетушки Лил не ерзать по полу ногами, а замереть, например, как дядюшка Сило, который был старым приятелем Роя, еще до того, как стал его шурином.

Но Рой был последним из парней, которого он избрал для женитьбы на своей юной красавице-сестре. Рой был слишком стар и неотесан для нее, да к тому же беден и некрасив. Он уже был однажды женат, а Бернадет недавно окончила школу. Тетушка Лили часто рассказывала историю о том, как Рой выиграл для себя невесту, проиграв поединок с Сило. В подтверждение этой истории она отдала Ризу фотографию. Снимок запечатлел Бернадет после того, как она исчезла на два дня, а затем возвратилась, уже замужем за Роем. И объяснила это так: — Мне стало жалко его. Он так расстроился, что поединок был остановлен и поклялся, что будет сражаться за меня, пока я не отвечу ему «да». Это была трогательная свадебная фотография, где стояли его мать — высокая, стройная красавица с волосами, ниспадающими до пояса и отец, ликующий жених, вдвое старше нее, с опухшей губой и подбитым глазом.

Риз сожалел о том, что тетушка Лили отсутствовала на похоронах. Он слышал, что ей нездоровилось и ему следовало навестить ее, пока он здесь. В последнее время он не уделял внимания таким мелочам, как забота о близких. Но вещи отца, которые он перебирал, напомнили ему об этом сентиментальном долге.

«Как может он, такой сильный парень, быть сентиментальным из-за каких-то семейных обязанностей?»

Он полагал, что выбрал хорошее место для костра, оно находилось далеко от халабуды. Языки пламени лизали края его типи, выстроенного из дров, и, измени сейчас ветер направление, пожарища не миновать.

И тогда бы его забрали. Но он лежал бы не на холодном полу, а на столе, в холодной, белой, стерильной комнате и слушал бы приглушенные голоса людей, склонившихся над ним: — Состояние парня неважное. Ему не играть больше в профессиональный баскетбол.