Владимир Круковер - Зачарованный киллер-2
Несколько лет назад подобные рассказы могли бы навлечь на меня гнев гэбешников. Сейчас же чернухой никого не удивишь. Мы уже познакомились со «Смиренным кладбищем», мы знаем, как «Ночевала тучка золотая», мы не удивляемся правде об армии, космонавтике, медицине. Но если там главные страдальцы люди, то тут еще страдают и ни в чем неповинные звери. Смертность их в зверинцах очень высокая, условия содержания кошмарные.
Ну, а в целом я описываю нашу российскую действительность.
И не стоило бы вообще обо всем этом писать, но для меня возможность высказаться на бумаге — своеобразная потребность, как для некоторых алкашей запой. В зоне именно писанина, дневник, спасали меня от нервного срыва. Когда начальство находило эти записи, начинался геноцид творчества, всяческие репрессии, которые и привели меня в конечном счете к туберкулезу. Часть записей сохранилась, сейчас я очень доволен, что сумел их сберечь, вынести из тюрьмы. Хотя о местах заключений сейчас пишут много, в них тем не менее есть свой шарм, если это слово можно отнести к тюрьме. Может, когда исчезнут наши убогие зверинцы, и мои записи будут любопытны для истории зрелищного дела.
…Вот с такими мыслями я допил кофе и заскочил в зверинец, чтоб потом поехать в какую–нибудь захолустную гостиницу, снять там номер и вечером перевести туда девушку.
Москва, Полежаевская, квартира Верта, 7–45, 2000 год
— Ну, какого дьявола тебе тут надо? — спросил я гостя.
Тот протиснулся в комнату, уселся на диванчик. Раздеться он не удосужился.
— Почему не спросишь, как я тебя нашел?
— Что тут спрашивать, такой паразит, как ты, иголку в стогу найдет. Тем более, что я ни от кого и не прятался.
Противный гость почесал черную, аккуратно подстриженную бороду с элегантной проседью (до сих пор уверен, что проседь накрашивалась специально), впялил в меня свои черные глаза и сказал, расстегивая воротник черного кителя:
— Нашей партии нужна материальная помощь.
— С этим предприимчивым шизиком я познакомился на пересылке. Его совсем было зачуханили (опустили), а я, к несчастью, имел привычку поддерживать слабых интеллигентов. Поэтому я спас его желудок (а заодно — и попу) от насилия, поделившись с ним салом с чесноком и хлебом. Сам факт того, что сам Адвокат посадил потенциального чухана рядом и кормит, воссоздали над несчастным ореол неприкосновенности. Он ел жадно, просыпая из безвольного рта на такой же безвольный подбородок крошки, ухитряясь в промежутках между чавканьем изъявлять многопрофильную благодарность. Да уж, красиво говорит этот фраер умел. Если бы он еще не брался всех поучать!
Нынче, скрыв вялый фейс под тугой проволокой бороды и усов, затянув хилое туловище в полувоенный китель и пробившись на телевидение, бывший фраер приобрел уверенность. Он смотрел на меня стальным (так ему казалось) взглядом убежденного правдоискателя. Должность заместителя председателя партии ПЧБ — Партия Честных Борцов — придавала ему дополнительную наглость.
(Эти Честные Борцы на 90 процентов состояли из лишенцев, которым не хватало смелости на прямой рэкет, поэтому они занимались рэкетом косвенным: выманив их косвенными угрозами давали взамен косвенные обещания. Основным источником их доходов был платный туалет на Белорусском вокзале. Не тот, что на втором этаже, а тот, что рядом с кассовым залом).
Мое сегодняшнее настроение как нельзя лучше подходило для этой встречи. Я закурил не спеша и, зловеще улыбаясь, начал урок арифметики.
— Билет в ваш вонючий сортир стоит 5 рублей. В среднем десятая часть пассажиров пользуется его услугами. Правильней сказать — вынуждены пользоваться. На вокзале нужду в кустиках не справишь, нет там кустиков. За сутки через этот вокзал проходит около 400 тысяч пассажиров, почти полмиллиона. 40 тысяч человек (я беру по минимуму) отдает вам пятирублевки. Ежедневно…
Я помолчал, уставившись на бородатое ничтожество и добавил очень тихим голосом:
— Так какого же хрена, вы хотя бы ремонт там не сделаете?! Зайти невозможно, вонь, теснота, грязь… На туалетной бумаге и то экономите, суки… — Я привстал, чисто механически сунув руку за пазуху. Вообще–то, там был авторучка, но применять ее я не собирался, много чести. — Ты вообще соображаешь, к кому пришел? Ты — что, стрелы попутал, падла гнойная. Сегодня же свяжусь с Паханом, он вашу партию педерастов вмиг разгонит! ПЧБ, честные бл — и!
Я, признаться, был доволен, что е 6 сть возможность разрядиться, сбросить на этого «влагального вещателя» ночное разочарование и злость. Злиться я, в принципе, должен был на самого себя, но как многие люди я вымещал обиду на казино и посторонних. Так дети, упав, лупят по ударившему их полу кулачком. Конечно, пол виноват.
Но фраер был не так–то прост. Он, конечно, испугался, быстро встал, вышел в коридор, а вместо него с лестничной площадки ввалились два мордоворота. Видать гость очень злился на меня за то, что я помню его тюремные унижения. Расчет правильный, если они меня помордуют, то потом моим рассказам о заместители председателя никто не поверит, скажут — мстит. Странно другое, я то про него и думать забыл, вспоминал только тогда, когда переключал канал, чтоб рожу эту убрать с экрана.
Битым мне быть не хотелось. Ну, никак. Рука у меня по–прежнему была за пазухой. Взять авторучку двумя пальцами и вынуть было делом пустяшным. И мордоворотам, которые интеллектом явно не хвастались, этот жест показался смешным:
— Что, расписку хочешь дать или подписку? — заржал один из них.
Не надо было ему раскрывать рот. Адреналин переполнил мои сосуды, я был на грани инфаркта. И, разряжаясь, я пустил кровь. Только не себе. Пуля попала мордовороту в морду, он отступил, схватываясь руками за что–то невидимое, начал оседать, как проколотая резиновая страшилка.
Завизжал «вещатель». Он обладал подвижным мозгом, он сразу почувствовал беду. Дошло и до второго. Я блефанул, направил на него опустивший, но дымящийся авто–пистолет, и он сломался, отступил в коридорчик, а потом грузно затопал уже в подъезде. За ним намылился и зампред, у которого тело всегда отставало от мыслей, но я его придержал. На людей с воображением блеф действует безотказно.
— Значится так, — сказал я, по блатному растягивая слова, — ты что–то там насчет денег вякал? Ась? Или мне послышалось? На какую сумму ты, кстати, рассчитывал? Что, на десять тысяч?! Надо же, какое совпадение. Добавь еще две штуки и действуй. Нет, отсюда действуй, паскуда, по телефону. А то рядом положу. Сколько, говоришь, надо времени на это? Полчаса. Много, 20 минут хватит. Заодно скажи, чтоб мешок полиэтиленовый прихватили. Этот мертвяк мне в квартире вовсе не нужен.
Потом я сел, поигрывая пустой авторучкой и жалея, что не обзавелся нормальным оружием. Даже газового пистолета–автомата теперь не было (интересно, за сколько его
пихнет барыгам тот мент?).
Грозный, декабрь, второй год перестройки
Но уехать в гостиницу мне не пришлось. События опередили мое желание остаться от них в стороне. При входе в зверинец ко мне подошел сержант милиции и предложил следовать за ним.
Сержант был крупный, с мощными плечами, а я отнюдь не Шварценеггер. Он сопроводил меня до «УАЗика», ожидавшего рядом, открыл дверцу и почти втолкнул туда. На заднем сиденье уже ждал какой–то тип в гражданском, я оказался зажатым между ним и сержантом, и когда машина тронулась, до меня дошло, что на ней не было милицейской символики, это был обычный «УАЗ»” защитного цвета.
Болезненный тычок под ребра отвлек меня от этих тревожных мыслей.
— Давай, колись, — гаркнул гражданский.
В минуты опасности я от страха становлюсь наглым юмористом. Мой юмор в это время больше годится для сольного исполнения на кладбище, но по–другому я не умею.
— Пожалуйста, маэстро. Сколько угодно. Только скажи — в чем?
— Напомнить?
Он сопроводил вопрос вторым тычком кулак у него был костлявый, ребрам доставалось чувствительно.
— Послушай, я вообще не при делах, — возмутился я вместе с ребрами, — Ничего не знаю, ничего не видел, никого не трогаю, починяю примус.
— Какой примус?
Тип явно не читал Булгакова. Возможно, он не читал даже азбуку.
— Обыкновенный, который на керосине работает.
— Послушай, — обратился гражданский к сержанту, — может, он и в самом деле не при делах? — Мой отчет о технологических возможностях он почему–то проигнорировал.
— Кто его знает? — благодушно ответил сержант.
Нам–то что. Отвезем, там с ним и поговорят.
— Смотри, — предупредил гражданский, обойдясь на этот раз без физического внушения, — чернуху будешь гнать — пришьем.
— Ну, конечно, — скривился я, — а ребра мял Александр Сергеевич?
